– Я считаю, черный или белый.
– А что они означают?
– Печаль и невинность.
Наташа отворачивается, смотрит в окно. Видны только заострившийся подбородок и подрагивающие губы. Если бы ее увидел в этот момент психиатр, то, несмотря на абсолютное отсутствие внешнего сходства, он бы сразу отметил, что перед ним – уменьшенная копия Андреа. Девочка молчит, провожает взглядом струящиеся по стеклу капли осеннего дождя, шмыгает носом и наконец произносит:
– Мне подходит.
6
– Не подходит! – Андреа обеспокоенно прикладывает издающий длинные гудки мобильный к Зоиному уху.
– Давно?
– Недели три.
– А что ты волнуешься? Три года не звонила, а теперь столько расстройства.
– Вдруг что-то случилось?
– Не придумывай. Просто он на твой номер блокиратор поставил – и все дела.
– А разве так можно? – С сомнением.
– Сейчас все можно. – Уверенно. – Попробуй с домашнего.
– Я с домашнего, тоже молчит. Так что, согласно твоим утверждениям, на нем тоже блокиратор.
– Он же в Москве?
– Не знаю. Наверное.
– Давай найду.
– Как?
– Через музыкантов, которым ты тоже не звонишь больше трех лет.
– Так ты же не звонишь еще дольше!
– Мне несложно. И потом, они постараются быстро ответить и поскорее отвязаться. Вопросами мучить не будут, не то что тебя.
Андреа хочется обнять подругу. Она чувствует себя виноватой. Ей самой так часто хочется избавиться от Зоиной пустой болтовни, жеманных интонаций, нелепой бестактности! Ей всегда казалось, что она ничего не видит вокруг себя, да и не хочет видеть, не замечает насмешливого, слегка пренебрежительного отношения окружающих. А оказывается, все видит, все понимает. Андреа порывисто прижимает к себе подругу.
– Ты чего? – смущенно отстраняется Зоя.
– Ничего. Я тебя люблю.
7
– Я тебя люблю, – шепчет Андреа, обнимая Паблито.
Несколько томительных часов, юридические формальности – и они уйдут вместе из зала суда в новую жизнь. Она оставляет сына возле воспитательницы и спешит занять место рядом с адвокатом. Секретарь монотонным голосом объявляет о начале заседания. Входит судья. Андреа готовилась увидеть мантию и шапочку с кисточкой, но на центральное кресло президиума проходит полная дама в мешковатой юбке и потрепанном свитере из ангоры с люрексом. Судья ярко, вульгарно накрашена. На голове у женщины – каскад пергидрольного начеса, который она несет медленно и осторожно, словно индийская женщина кувшин на голове. Она усаживается, приглашает адвоката изложить суть заявления, достает пилочку для ногтей и полностью погружается в маникюр. Все это кажется Андреа каким-то фарсом, пародией на суд. Но, с другой стороны, ей не должно быть никакого дела, какой именно судья – внимательный или равнодушный, симпатичный или неприятный, с маникюром или без – стукнет по столу воображаемым молоточком и произнесет: «Иск удовлетворить».
Адвокат, которого Андреа присоветовали в детском доме, заканчивает свою речь. Судья неохотно откладывает пилочку, но продолжать заседание не спешит. Рассматривает бумаги, что-то перечитывает, напускает на себя озабоченный вид и обращается к Андреа:
– В связи со смертью вашего мужа, гражданина Лугового Вадима Анатольевича, который подавал заявление на усыновление вместе с вами, в вашей семье сложились новые финансовые обстоятельства. Пожалуйста, подтвердите суду данный факт.
– Подтверждаю, – спокойно отвечает Андреа.
Перед карикатурной дамой с начесом лежат все необходимые документы: справка с места работы Андреа, новое разрешение органа опеки и попечительства, выписанное на нее одну той самой тонкогубой дамой, которая в начале знакомства показалась женщине жутко неприятной. А теперь эта чиновница, сочувствуя горю Андреа, не раздумывая взяла на себя ответственность немного отступить от буквы закона и отменить новое, долгое, мучительное прохождение по всем этапам, предшествующим усыновлению.
– Из представленной вами суду справки следует, что вы работаете гитаристкой.
– Да, это так.
– В подмосковном санатории?
– Верно.
– Сколько времени занимает путь от работы домой?
– Час, – Андреа отвечает механически, немного растерянно. Она не понимает, к чему эти дотошные вопросы. Какое отношение они имеют к принятию решения? Ей говорили – это просто формальность.
– Когда вы заканчиваете работу?
– В десять вечера, но я начинаю только в семь. И целый день буду проводить с ребенком. – Андреа уже понимает, куда клонит судья, и ей становится не по себе.
– Сколько у вас рабочих дней в неделю?
– Шесть.
– Здесь, – судья склоняется над бумагами, – указано, что у ребенка будут две бабушки?
– Да.
– При этом местожительство одной из них в другой стране, а второй – в другом городе?
– Да, но…
– Пожалуйста, ответьте суду, кто будет с ребенком во время вашего отсутствия? Или вы собираетесь таскать малолетнего сына в увеселительные заведения, чтобы он в сомнительной обстановке слушал ваше бренчание?
Андреа с трудом проглатывает оскорбление и старается ответить как можно достойнее:
– В справке с места работы указано, что я играю не в сомнительных заведениях, а в санатории, где люди культурно отдыхают и поправляют свое здоровье. И брать с собой на работу ребенка я не планирую.
– В таком случае ответьте суду, кто будет находиться с вашим сыном по вечерам?
– Я приглашу няню.
– Пригласите?
– Приглашу.
– Может ли суд сделать вывод, что в данный момент времени вы не заручились согласием какого-либо человека, обладающего соответствующей квалификацией, образованием и прошедшего необходимое медицинское освидетельствование?
– Да, может. – Андреа потерянно оглядывается на адвоката, но тот только пожимает плечами, показывая совершенное непонимание того, что творится с судьей.
Андреа еще так много всего хочет сказать: что у нее будет двухнедельный отпуск, что за это время она обязательно найдет няню или, в крайнем случае, договорится отводить Паблито в круглосуточный детский сад, откуда будет забирать его по утрам. И еще мама ее обещала приезжать. Мысли хороводом прыгают у нее в голове, но не успевают сложиться в законченные фразы. Ярко-красные, криво подведенные губы на размалеванном лице объявляют:
– Суд удаляется для принятия решения.
Женщина – хранительница счастья Андреа – возвращается через десять минут. Андреа сидит на прежнем месте, забрав у воспитательницы мальчика. Она сжала в своей ледяной от волнения руке его теплую, такую родную ладошку. Ей кажется, что она качается в воздухе и наблюдает за происходящим со стороны. То, что читает судья равнодушным голосом, Андреа не может себя заставить воспринимать как реальность.