получилось вырваться.
После больницы началась канитель, расследование, её сбивчивый рассказ — ему не верили. И Свету отвезли в психушку с питанием внутривенно, потому что есть девушке и не хотелось — и не могла, всё назад рвотой выходило.
Худела Светка страшно и быстро, словно снег по весне, таяла на глазах. Санитары, врачи — все разводили руками. Заходя в палату, чувствовали странный запах, словно что-то горело, а что — непонятно, палата ведь крохотная, матрас на полу, стены обиты войлоком, и решётка на маленьком окошке под потолком.
Ночами её посещали кошмары, один страшнее другого. В них женщина из магазина говорила: «Скоро всё кончится». В словах таилось холодное обещание, и Света знала, что конец — это смерть для неё.
Она сломала все ногти, до мяса, и слизывала кровь с расцарапанных ран на теле, пока её не связали, лишив и этой отрады.
Конечно, ей никто не верил: ни санитары, ни врачи, ни даже журналистка с суровым взглядом, которой разрешили снимать в её палате.
Врачи дискутировали, изучали её случай пристально, словно под микроскопом, но так и не пришли к какому-то однозначному выводу.
В последние дни Света весила меньше сорока килограммов. Её лихорадило от высокой температуры, сколько ни кололи жаропонижающего, и даже ванна со льдом не помогала.
Находясь в полусознании, едва отличая сон от реальности, она увидела рядом с собой свечу, как видела её здесь каждую ночь. Свеча снова превратилась в огарок и теперь едва мигала, растекаясь красной лужицей воска по полу. И, обессиленная, уставшая и совершенно потерявшая волю к жизни, Света знала: когда догорит свеча и потухнет пламя, уйдёт из жизни и она.
Об этом нюансе не писали в газете, не прилагали в участке к делу о сошедшей с ума Рябцевой Светлане Иннокентьевне, ибо такое необъяснимое действие обычно не выходит за рамки больниц, превращаясь в местную легенду, в которой слухов всегда больше, чем правды. Позднее больничные санитары об этом необъяснимом часто судачили, потому что утром в палате Светы никого не нашли. Только на полу стояла красная свеча в форме обнажённой женщины, и пахло очень приятно.
Когда позвали врача, свеча исчезла, как и Света, таким же странным образом. Ещё говорили, что старенькая уборщица мельком в фойе больницы видела элегантно одетую высокую женщину с красной свечой в руке, которая так быстро и неизвестно куда делась, что уборщица и моргнуть не успела. Камера слежения, увы, никакой женщины со свечой не зафиксировала. Поэтому все только развели руками и вернулись к работе, намереваясь как можно быстрее об этом случае забыть.
Заветная мечта сумасшедшего Врач на обход в палату к сорокалетнему Васе Терехину никогда не опаздывал и всегда приходил с отличным настроением и улыбкой на лице.
А Вася всё равно врача не любил и морщился, когда соседи по палате буквально светились от радости при его появлении и всегда спешили как поделиться своим самочувствием, отвечая на стандартные вопросы врача, так и вообще поболтать с ним подольше.
К слову, поговорить врач любил и уходить от пациентов не спешил, словно работа врачу действительно нравилась, была в удовольствие. И не тяготило его ни однообразие будней, ни немощные, больные старики-инвалиды.
Явно догадываясь о Васиной неприязни, врач оставлял Терёхина напоследок. Тогда он усаживался на табуретку рядом с кроватью, открывал блокнот и задавал банальные и однотипные изо дня в день вопросы, на которые Вася кивал и если отвечал, то односложно, стараясь смотреть в потолок или вообще от врача отвернуться.
А тот, не изменяясь в лице, расстегивал халат и пуговицы рубашки на своей груди, при этом настойчиво продолжая спрашивать у Васи одно и то же, словно допрос устраивал, словно для врача было очень важно — услышать Васины воспоминания. Терёхин на это лишь стискивал зубы, потому что немощное тело не позволяло стиснуть кулаки. Вася терпел, чувствуя сладкий, удушливый запах, идущий от врача, всё сильнее перебивающий лёгкий запах его туалетной воды. И так продолжалось, пока врач не начинал тихонько кряхтеть, покашливать, и, наконец, допрос прекращался. Врач уходил, а Вася вздыхал с облегчением, чувствуя на лице испарину.
Сегодня утром Вася проснулся необычно счастливым: то ли выспался хорошо, то ли сны снились приятные, а может, в счастье на душе был виноват канун подступающего Нового года? Ответа Терёхин не знал, ведь главное, что это необычное сильное ощущение счастья у него не проходило, хотя с самого утра день в палате сильно не задался. От слова «совсем».
Соседи Васи по палате утром не проснулись, умерли во сне, хотя вчера (Вася это отчетливо помнил) выглядели такими довольными, когда рассказывали врачу воспоминания о своей жизни.
Оттого, видимо, что в праздник всякая смерть с самого утра сильно портит настроение, хмурые санитары, выносившие тела покойных, бурчали себе под нос и укоризненно смотрели на Васю, словно молча обвиняли. Бросали в его сторону частые взгляды, выражающие недоуменье: мол, отчего Терёхин тоже не умер вместе со всеми?
Позднее санитарка — эта широкоплечая, крупной комплекции женщина, с недовольным видом убирала в палате, меняла простыни на кроватях покойников, а Васю на время её работы выкатили на коляске в коридор, где пахло хлоркой и неожиданно приятно — мандаринами.
В коридоре ему оставалось только вздыхать и ёжиться от холодного воздуха, поддувающего из приоткрытого окошка возле пустующего стола, огороженного стеклянной перегородкой, — пункта дежурных медсестёр. И думать, мысленно скрещивая свои в реальности плохо гнущиеся пальцы, надеясь, что сегодня, в праздничный день, будет дежурить любая из медсестёр, только бы не злющая Камелия Ахмедовна.
Наконец санитарка убралась в палате и быстро закатила Васю обратно, забыв поменять ему подгузник, а Терёхин был слишком погружён в себя, чтобы об этом напомнить…
Он укорял себя за забывчивость, дожидаясь завтрака, чувствуя свой неприятный запах, как и нахлынувшее вдруг с особой силой, острое до боли чувство одиночества. Вася ведь не привык находиться в пустой палате, даже если остальные пациенты с ним не особо-то и разговаривали. Причину их антипатии Вася понимал: считали странным и недоразвитым, а ещё слишком уродливым, чтобы подолгу разглядывать, оттого и предпочитали игнорировать.
Да и если честно, что Вася мог бы хорошего кому-то постороннему о себе рассказать?