— Не обязательно.
— Тогда оно превратилось во что-то, чего мы не в состоянии понять. Мы призраки. — Губы Фрайвальда задрожали. — Мы мчимся вперед и вперед, одержимые одной идеей… — Снова дрожь ускорения сотрясла корабль. — Вот.
Ты слышал. — Глаза его сверкнули белками, словно в страхе. — Прошли сквозь еще одну галактику. Еще сто тысяч лет. Для нас доля секунды.
— Ну, не совсем, — сказал Реймон. — Наш тау не может быть таким низким. Мы, скорее всего, пересекли спиральный рукав.
— Сколько миров уничтожив по дороге? Я знаю цифры. Мы не так массивны, как звезда. Но наша энергия — я думаю, что мы можем пронзить сердце звезды и не заметить.
— Возможно.
— Это еще одна составляющая нашего ада. Мы превратились в угрозу для… для…
— Не говори так, — искренне сказал Реймон. — Не думай так. Потому что это неправда. Мы взаимодействуем с пылью и газом, больше ни с чем. Мы действительно пересекаем много галактик. Они лежат сравнительно близко друг к другу относительно их собственного размера. Внутри скопления его составляющие отстоят друг от друга примерно на десять своих диаметров, часто на меньшее расстояние. Одиночные звезды внутри галактики — это совсем другое дело. Их диаметры составляют микроскопическую часть светового года. В районе ядра, в самой густонаселенной части… ну, одну звезду от другой отделяет такое расстояние, как одного человека от другого, стоящего на противоположном берегу континента. Большого континента. Вроде Азии.
Фрайвальд отвернулся.
— Азии больше нет, — сказал он. — Ничего больше нет.
— Есть мы, — ответил Реймон. — Мы живы, мы настоящие, у нас есть надежда. Что еще тебе нужно? Грандиозное философское обоснование? Забудь об этой роскоши. Наши потомки его выработают вместе с нудным эпосом о наших героических подвигах. У нас здесь пот, слезы, кровь — он блеснул улыбкой, — короче говоря, бесславные телесные выделения. И что в этом плохого? Твоя проблема в том, что ты считаешь, будто комбинация акрофобии, сенсорного голодания и нервного напряжения есть метафизический кризис. Я, например, вовсе не презираю наш животный инстинкт выживания. Я рад, что он у нас есть.
Фрайвальд висел в воздухе, не шевелясь.
Реймон приблизился к нему и сжал его плечо.
— Я не преуменьшаю твоих трудностей, — сказал он. — Продолжать все это действительно трудно. Наш худший враг — отчаяние, время от времени оно посещает каждого из нас.
— Только не тебя, — сказал Фрайвальд.
— Конечно да, — ответил Реймон. — Меня тоже. Но я все время опять поднимаюсь на ноги. Ты тоже это сделаешь. Как только перестанешь чувствовать себя ненужным из-за нарушения, которое есть совершенно нормальное временное следствие физического истощения сил. Джейн понимает это лучше тебя, парень, — бессилие скоро пройдет само собой. Потом ты посмотришь на все свои проблемы в перспективе и снова будешь способен справляться с ними.
— Ну… — Фрайвальд, самую малость расслабился. — Может быть.
— Я знаю точно. Не веришь мне, спроси врача. Если хочешь, я попрошу его дать тебе что-нибудь от нервов, чтобы ускорить твое выздоровление. Я делаю это потому, что нуждаюсь в тебе, Иоганн.
Мускулы под рукой Реймона еще немного расслабились. Он улыбнулся.
— Однако, — продолжал он, — я взял с собой единственное лекарство от нервов, которое, по-моему, пригодится.
— Какое? — Фрайвальд глянул «вверх».
Реймон запустил руку под тунику и достал бутылку для питья в невесомости с двумя трубками.
— Вот, — сказал он. — Положение имеет свои привилегии. Скотч.
Настоящий, а не это ведьмино зелье, которое скандинавы считают имитацией.
Я прописываю тебе здоровенную дозу, и себе тоже. Я бы с удовольствием поболтал ни о чем. Не делал этого так давно, что даже не помню.
Этого занятия им хватило на час, и к Фрайвальду стала возвращаться жизнь. Неожиданно интерком сказал голосом Ингрид Линдгрен:
— Констебль здесь?
— Мгм, да, — ответил Фрайвальд.
— Мне сказала Сэдлер, — пояснила первый помощник. — Ты можешь прийти на мостик, Карл?
— Срочное дело? — спросил Реймон.
— Н-не очень, я думаю. Последние наблюдения, кажется, указывают на… дальнейшие эволюционные изменения в космосе. Нам, возможно, придется модифицировать схему полета. Я решила, что ты захочешь обсудить это.
— Хорошо. — Реймон пожал плечами в сторону Фрайвальда. — Жаль.
— Мне тоже.
Механик оглядел флягу, печально покачал головой и протянул ее обратно.
— Нет, можешь ее допить, — сказал Реймон. — Не один. Пить одному скверно. Я скажу Джейн.
— Ладно. — Фрайвальд по-настоящему рассмеялся. — Спасибо тебе.
Выйдя из каюты и закрыв дверь, Реймон осмотрелся. Коридор был пуст.
Он бессильно повис, закрыв глаза рукой, дрожа всем телом. Спустя минуту он наполнил легкие и отправился на мостик.
На лестнице ему встретился Норберт Вильямс.
— Привет, — бросил химик.
— Вы выглядите веселей большинства, — заметил Реймон.
— Согласен. Мы с Эммой много говорили, и, похоже, напали на новый трюк, при помощи которого можно проверить на расстоянии, имеет ли планета жизнь нашего типа. Понимаете, популяция типа планктона должна сообщать некоторые характеристики поверхности океана, а с учетом эффекта Допплера, который превращает эти частоты в такие, которые мы можем проанализировать…
— Отлично. Продолжайте над этим работать. А если сможете привлечь других, я буду рад.
— Конечно. Мы об этом уже думали.
— Пожалуйста, разыщите Джейн Сэдлер и передайте ей, что она освобождается на весь день от работы. У ее парня есть к ней кой-какое дело.
Грубый хохот Вильямса долго преследовал Реймона.
Но командная палуба была безжизненной и тихой. На мостике Линдгрен несла вахту одна. Руки ее напряглись, держась за поручни на основании видеоскопа. Когда она обернулась при его появлении, он увидел, что у нее в лице ни кровинки.
Реймон закрыл дверь.
— Что не так? — приглушенно спросил он.
— Ты никому не сказал?
— Нет, конечно. Понятно было, что дело серьезное. Что случилось?
Она попыталась заговорить и не смогла.
— Еще кто-то придет на совещание? — спросил Реймон.
Она покачала головой. Он приблизился к ней, закрепился, обхватив одной ногой перила и уперев другую в пол, и обнял Линдгрен. Она прижалась к нему так крепко, как той единственной украденной ночью.
— Нет, — сказала она, пряча лицо у него на груди. — Элоф и… Огюст Будро… они сказали мне. Кроме них знают еще Малькольм и Мохендас. Они попросили меня сказать… Старику. Они не смеют. Не знают, как. Я тоже не знаю. Не знаю, как сказать кому бы то ни было. — Ее ногти впились в него сквозь тунику. — Карл, что нам делать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});