Читать интересную книгу Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Не все, что человек хочет, он делает, тем более в Иерусалиме, отнюдь не знаменитом расцветом ремесел. Занялся каждый из них тем, что у него получилось, лишь бы не возвращаться в ешиву. Тот, что хотел учиться ремеслу, стал служить в магазине; а тот, что хотел выращивать хлеб, стал делопроизводителем в благотворительном учреждении; а тот, что хотел стать врачом, ходил в типографию и изготавливал копии рукописей для заграничных ученых; а тот, что пока не решил, кем он хочет быть, сидит и учит языки. Шесть будничных дней они заняты своей работой. Приходит суббота — приходит покой. Приходит покой — душа просит наслаждения. Наслаждения, от которого и телу хорошо. Собираются они, и выходят из города, и гуляют в его окрестностях, ведь за пределами города, среди вздымающихся гор, на свежем воздухе, знания человека обогащаются, тем более, в Иерусалиме, где каждый шаг приносит человеку знание и понимание. Присоединяется к ним Ицхак и идет с ними. И хотя они — учили Тору, и отцы их — уважаемые люди в Иерусалиме, не заносятся они перед Ицхаком, наоборот, приближают его к себе, уважая в нем мастера. Хотя им не довелось овладеть каким-нибудь ремеслом, к самим ремесленникам они относятся с большой симпатией. Будучи молодыми людьми, начитавшимися новых книг, они презирали халуку, хотя их отцы кормились от нее. Но и они сами тоже пользуются ею, ибо нет в Иерусалиме ни одного рода деятельности, чтобы не присутствовало в нем что-нибудь от халуки.

Нет в Иерусалиме ни одного рода деятельности, чтобы не присутствовало в нем что-нибудь от халуки, и нет в Иерусалиме человека, который не говорит о халуке. Если он получает ее, то жалуется и возмущается, что дают ему столько, что не умрешь, но и жить не можешь. А тот, кто не нуждается в халуке, одинаково осуждает и берущих, и распределяющих ее. Тем не менее не мешает знать, что, если бы не «ненавистная» халука, евреи бы умерли все с голоду, ведь торговли и промышленности нет в Иерусалиме — чем бы они кормились? А те, кто ведает распределением халуки, о ком говорят, что большая часть денег остается у них в руках? При жизни никто не видел их разъезжающими в каретах по садам и паркам, а после смерти не осталось от них ни капитала и ни богатства. До сих пор помнят старцы Иерусалима реб Йоси Ривлина. В течение двадцати пяти лет он был писцом и доверенным лицом; днем трудился для бедных, а по ночам корпел над Торой, и всю жизнь не видел ничего хорошего, и смиренно подставлял свою спину под груз бед и страданий; и все деньги, поступающие в Иерусалим, проходили через его руки, а он не ел мяса и не пил вина даже в субботу и в праздничные дни, а довольствовался куском черного хлеба и черным кофе. И он умер, не оставив после себя вдове и сиротам ничего даже на одну трапезу, зато оставил после себя одиннадцать жилых кварталов, которые он добавил к Иерусалиму.

2

Ицхак, как и его современники из Второй алии, застал Иерусалим уже в кольце ряда жилых кварталов, для него предместья и центр были единым целым, одним городом. И он не знал, что в прежние времена весь Иерусалим лежал внутри стен, и все эти районы, столь многолюдные сегодня, были безлюдной пустыней, и с заходом солнца запирали городские ворота на ночь до утра, а если человек оказывался за стенами города, он подвергался опасности попасть в руки разбойников. Когда сопровождал Ицхак на прогулках своих товарищей, выросших в Иерусалиме, услышал он от них, каким образом были выстроены эти кварталы. И когда выстроены? Во времена, когда вся Эрец была полна разбоем. И кем они были выстроены? Жителями Иерусалима, «людьми халуки», жившими среди всякого сброда, врагов, среди взяточников-кровопийц. Но они не жалели себя и своих близких, и все это ради заселения и восстановления Иерусалима. Мы видим их недостатки и не видим их достоинств. Но если бы не они, расширившие границы еврейского присутствия, был бы Иерусалим зажат внутри стен — и во всех этих местах не было бы ни души.

Ицхак уже отошел от некоторых своих прежних принципов, но свое отношение к халуке не забыл. Теперь, гуляя по этим кварталам и глядя на заселенные дома, он не переставал удивляться: люди, про которых говорили, что они бездельники, мракобесы, что они далеки от цивилизации, — именно они расширили Иерусалим и подготовили место для будущих поколений.

Еще одно понял Ицхак: что молодой человек может быть религиозным и бояться Бога, даже если его родители не хасиды. Ицхак был уроженцем Галиции, уроженцем маленького городка, который делился на хасидов и митнагедов. У хасидов дети воспитывались в хедерах и ешивах, у митнагедов дети шли в школы и университеты. Когда они подрастали, одни — чтили Тору и соблюдали заповеди, а другие — освобождали себя от соблюдения заповедей. И потому молодых людей из митнагедских семей, соблюдающих заповеди Торы, не знал Ицхак, пока не познакомился со своими новыми друзьями — жителями Иерусалима. И до какой же степени они были митнагедами? Как-то раз зашел у них разговор о хасидах и об атеистах, и сказал один из них: «Говорил обычно глава нашей ешивы, что атеист еще, может быть, раскается, но ученик, ставший хасидом, не вернется к Торе никогда».

3

В будние дни каждый из них занимается своим делом, а в субботу, когда мы отдыхаем от работы, собираются они вместе и отправляются гулять по городу и его окрестностям. Присоединяется к ним Ицхак и идет с ними. Иногда они обходят стену и семь ее ворот, а иногда выходят из Шхемских ворот и попадают в пещеру Цидкиягу, откуда идет подземный ход до Иерихона, по которому бежал царь Цидкиягу от вавилонян. А напротив пещеры Цидкиягу видна тюрьма, где был заключен пророк Ирмиягу, и там же — яма, куда бросили Ирмиягу, и скала, на которой сидел он и оплакивал разрушение Храма. Оттуда они идут к Цветочным воротам, где располагался лагерем Навохудоносор, вавилонский царь, когда пришел к Иерусалиму, чтобы его разрушить; и отсюда же захватил Иерусалим злодей Тит. От Цветочных ворот они переходят к воротам Колен Израилевых, через которые поднимались евреи в Иерусалим. Оттуда идут к Львиным воротам, и четыре льва высечены на них, ведь как-то раз приснилось мусульманскому царю, что, если он не построит стены Иерусалима, разорвут его львы; тогда построил он стены и приказал высечь из камня тех самых львов из своего сна. От Львиных ворот они идут вдоль восточной стены и достигают ворот Милосердия. Это ворота, о которых пророчествовал пророк Иезекииль, что они будут закрыты, никогда не откроются, и ни один человек не войдет в них, потому что Всевышний, Бог Израиля, войдет в них. И все еще они закрыты, закрыли их мусульмане, потому что боятся, что одолеют их евреи своими молитвами и придет Машиах. Оттуда спускаются к «Яд Авшалом»[51] и подходят к Гихону[52], где был помазан на царство царь Шломо, и там находится миква рабби Ишмаэля[53], первосвященника. А воды Гихона способны исцелять от разных болезней, но не пригодны для питья: с тех пор как был изгнан народ Израиля, вода его потеряла свой вкус. От Гихона спускаются они к Шилоаху[54] — его воды изливаются четыре раза за день, и вся эта местность покрыта зелеными садами, не перестающими плодоносить круглый год, так как воды Шилоаха орошают ее; и именно там были расположены царские сады, про которые говорит пророк Нехемия. А оттуда они идут в Эйн-Рогель[55] и иногда заходят к Арзафу.

Арзаф родился в Иерусалиме и, как большинство уроженцев Иерусалима, учился в ешиве «Эц Хаим», и многие раввины и выдающиеся люди Иерусалима были его друзьями. И говорят, что он знал Гемару лучше некоторых из них. Почему избрал он это странное ремесло — набивать шкуры зверей и птиц, гадов и пресмыкающихся? Никто не знает. Арзаф сидит один, как Адам в раю, без жены и детей, без забот и хлопот, среди самых разных животных: зверей и птиц, пресмыкающихся и ползающих, змей и скорпионов. Он живет с ними в мире, и, хотя лишает их жизни, они ему не мстят, ведь благодаря ему они удостаиваются чести попасть в знаменитые музеи Европы, а профессора и ученые становятся к нему в очередь и награждают его почетными грамотами и подарками. Арзаф не интересуется деньгами и не хвалится почетными грамотами. Пусть хвалятся те, весь почет которых зависит от других. С него довольно того, что он смотрит на изделия рук своих и знает, что не исказил ни единого создания в мире, наоборот, сохранил память о некоторых птицах Эрец Исраэль, про которых говорили, что их уже нет в природе. Одни из бывших товарищей Арзафа прославились и разбогатели. Их богатство и слава — пустой звук для Арзафа. Другие — из бывших товарищей Арзафа составляют гематрии[56] в честь богатых и влиятельных евреев. Гематрии эти имеют такую же ценность в его глазах, как исследования большинства ученых Иерусалима. Что же важно для Арзафа? Важен для Арзафа животный мир, звери и птицы, пресмыкающиеся и ползающие, те, что упоминаются в Танахе и Талмуде и обитают в Эрец Исраэль. Охотится на них Арзаф, и выбрасывает их внутренности, и набивает их шкуры, чтобы дать им жизнь вечную. Все это делает Арзаф в течение шести будничных дней, а в субботу он отдыхает, как любой другой человек, расстилает перед домом циновку и лежит и читает Иосифон[57] и притчи о лисицах. Иосифон — читает, так как там пишут про людей; притчи — читает, так как там пишут про животных: про птиц и зверей.