Читать интересную книгу Герцог - Сол Беллоу

Он смотрел, как в треснувшем куполе кофеварки клокочет лава (так же мысли его бурлят в черепе). Когда напиток как следует забурел, он налил чашку и вдохнул аромат. Он решил написать Дейзи, что сам поедет к Марко в родительский день, не надо ссылаться на нездоровье. Хватит симулировать! Еще он решил переговорить с адвокатом Симкиным. Немедленно.

Зная образ жизни Симкина, надо было звонить ему раньше. Румяный, плотный холостяк макиавеллевской складки жил в западной части Центрального парка с матерью, вдовой сестрой и кучей племянников и племянниц. В роскошной, вообще говоря, квартире он занимал крошечную комнату, где спал на раскладушке. Ночной столик горбился юридическими фолиантами, здесь он работал и читал далеко за полночь. Стены от пола до потолка были увешаны безрамной абстрактно-экспрессионистской живописью. В шесть Симкин вставал с раскладушки и гнал свой «Громовой» к какому-нибудь ресторанчику в Истсайде — китайскому, греческому, бирманскому: он выискивал самые заповедные места, самые темные подвалы в Нью-Йорке; Герцог часто составлял ему компанию. Позавтракав луковой булкой и лососиной, он любил прилечь в конторе на кожаный диван, накрыться шалью, связанной матушкой, и под музыку Палестрины, Монтеверди посоображать в голове свои юридические и деловые операции. В восемь или около того он утюжил толстые щеки электробритвой «Норелко», а в районе девяти, дав сотрудникам указания, был таков — шел в галереи, на аукционы.

Герцог набрал номер — и застал Симкина на месте. И Симкин сразу — так было заведено — начал жаловаться. Июнь — самые свадьбы, двое помощников отсутствуют — медовый месяц. Идиоты не перевелись. — Так, профессор, — сказал он, — я вас порядочно не видел. Что скажете?

— Для начала, Харви, я должен спросить, можете ли вы давать мне советы. В конце концов, вы друг дома Маделин.

— Поддерживаю отношения — так будет правильнее. К вам у меня симпатия. Папа и дочка Понтриттеры проживут без нее, особенно эта сука Маделин.

— Порекомендуйте адвоката, если не хотите связываться.

— Адвокаты нынче кусаются. У вас, как я понимаю, с деньгами не густо.

Харви любопытен, рассуждал сам с собой Герцог. Ему интересно побольше узнать о моих делах. Разумно ли я поступаю? Рамона предлагает своего адвоката. Но это меня тоже свяжет. Не говоря о том, что он будет защищать интересы Рамоны.

— Когда вы свободны, Харви? — сказал Герцог.

— Слушайте… я приобрел две работы одного югославского примитивиста, Пачича. Он тут проездом из Бразилии.

— Мы можем позавтракать вместе?

— Только не сегодня. Ангел Смерти к рукам нас прибрал… — Герцог уловил характерные нотки еврейского комедиантства, до которого Симкин был большой охотник, игру балаганного страха, накрут притворного смятения. — Нажил — прожил, а сил убывает… — продолжал свое Симкин.

— Мне нужно полчаса.

— А давайте пообедаем у Макарио… Держу пари, что вы про такой не слышали… Наверняка. Вы же у нас деревенщина. — Он зычно крикнул секретарше: — Принесите колонку Эрла Уилсона о Макарио. Вы слышите меня, Тилли?

— Так вы весь день заняты?

— Мне надо быть в суде. Пока шмуки прохлаждаются с невестами на Бермудах, я в одиночку бьюсь с Молех-Хамовес[207]. Вы хоть представляете, сколько стоит у Макарио порция spaghetti al burro[208]? Догадайтесь.

Надо продолжать, подумал Герцог. Указательным и большим пальцами он потер брови.

— Три с половиной?

— Это, по-вашему, дорого? Пять долларов пятьдесят центов!

— Господи, что же они туда кладут?

— Посыпают золотым песком вместо сыра. Нет, серьезно, я сегодня слушаю дело. Я герой дня. Как же я ненавижу судебные заседания.

— Давайте я подъеду на такси и отвезу вас в центр. Я буду очень скоро.

— Я жду клиента. Вот что, если после суда останется пара минут… Какой-то вы возбужденный. В канцелярии окружного прокурора сидит мой кузен Ваксель. Я оставлю ему записочку для вас… А что, вы не скажете, в чем дело, пока мой малый задерживается?

— Речь идет о моей дочери.

— Хотите возбудить дело об опекунстве?

— Не обязательно. Я тревожусь за нее. Не знаю, как она и что.

— Плюс желание отыграться, я думаю.

— Я регулярно посылаю деньги на содержание, постоянно интересуюсь Джун, но ни слова не получаю в ответ. Чикагский адвокат Химмельштайн сказал, что мой иск об опекунстве заранее обречен. Но ведь я не знаю, как воспитывают ребенка. Я только знаю, что, когда она им мешает, они запирают ее в машине. А что дальше будет?

— Вы считаете, что как мать Маделин не годится?

— Естественно, считаю, но я не хочу пороть горячку и вставать между матерью и ребенком.

— А с этим парнем, вашим дружком, она живет? Помните, вы в прошлом году сбегали в Польшу и писали завещание? Вы назвали его душеприказчиком и опекуном.

— В самом деле? Да… вспомнил. Похоже, что так.

Он слышал адвокатское покашливание и понимал: притворство — Симкин смеялся. И вряд ли его можно за это упрекнуть. Герцога самого только что не забавляла сентиментальная вера в «лучших друзей», и он не мог не думать, что своей доверчивостью сильно подсластил удовольствие Герсбаху. Совершенно ясно, думал Мозес, что позаботиться о себе я не сумел и каждый день подтверждал свою никчемность. Мудак!

— Я отчасти удивился, когда вы его назвали, — сказал Симкин.

— А что, вы что-нибудь знали?

— Нет, но вид, одежда, трубный голос, нахватанный идиш — это настораживало. И главное, как навязывал себя! Мне совсем не понравилось, что он вас тискал. Целовал даже, если не ошибаюсь…

— Это в нем русская душа нараспашку…

— А я и не хочу сказать, что он педераст, — сказал Симкин. — Так живет Маделин с этим бесподобным опекуном? Надо было выяснить. Почему вы не наймете частного сыщика?

— Детектива? Ну конечно!

— Эта идея вас увлекает?

— Разумеется! Как я сам не подумал?

— А деньги подходящие у вас имеются? Тут нужны хорошие деньги.

— Я начну работать через несколько месяцев.

— Пусть, но что вы заработаете? — О заработках Мозеса Симкин всегда отзывался с оттенком грусти. Бедные интеллектуалы — о них ноги вытирают. Его коробило, что Герцог не возмущается. А Герцог просто мерил все кризисом 29-го года.

— Я могу занять.

— Частный сыск стоит страшных денег. Я вам все разъясню. — Он помолчал. — При нынешней налоговой системе крупные корпорации произвели на свет новую аристократию. Машины, самолеты, люксы в отеле — дополнительные льготы. Рестораны, театры et cetera[209], хорошие частные школы тоже подорожали, так что низкооплачиваемый в них не сунется. Даже проституция поднялась в цене. Закономерно медицинские расходы обогатили психиатров, почему и страдать нынче накладнее. А разные финты со страхованием, недвижимостью et cetera — про это тоже найдется что сказать. Жизнь стала мудреная. Крупные организации имеют свое ЦРУ. Дипломированные шпионы крадут промышленные секреты. В общем, детективы снимают большие гонорары с богатой публики, и когда заявляется ваш брат с малым достатком, он сталкивается с худшими из вымогателей. Сплошь и рядом частным сыщиком называет себя обычный шантажист. Я мог бы дать вам хороший совет — хотите?

— Конечно. Конечно, хочу. Но…

— Какой мне в этом интерес? — Как и рассчитывал Герцог, Симкин сам поставил этот вопрос. — Вероятно, вы единственный в Нью-Йорке не знаете, каких собак навешала на меня Маделин. А ведь я был ей вместо дядюшки. На родительских чердаках она, как щенок, путалась под ногами у театральной шушеры. Я жалел Мади. Дарил ей кукол, водил в цирк. Когда пришло время поступать в Радклифф, я ее одел и обул. А вот когда ее обратил этот хлыщ монсеньор и я решил потолковать с ней, она обозвала меня лицемером и проходимцем. И что я карьерист, использую связи ее отца и вообще еврей-недоучка. Хорош недоучка! А школьная медаль за латынь в 1917 году? Ну, это — ладно. Она ведь еще обидела мою маленькую кузину, эпилептичку, слабую, безответную мышь, которая о себе-то не умела позаботиться. Это ужас что было.

— Что она сделала?

— Долгий разговор.

— Значит, Маделин вы больше не защищаете. А я не слышал, чтобы она плохо отзывалась о вас.

— Может, просто не запомнили. Она мне хорошо попортила кровь, уж поверьте. Ничего. Пусть я алчный стяжатель — я ведь не лезу в святые, но… В конце концов, вся жизнь — грызня. Вы, может, этого не замечаете, профессор, исповедуя истину, добро и красоту, как герр Гете.

— Я понял, Харви. Я знаю, что я не реалист. И не способен разобраться во всем, как это пристало реалисту. Какой совет вы хотели мне дать?

— Можно поразмышлять, пока мой клиент не возник. Если вы действительно хотите предъявить иск…

— Химмельштайн говорит, что, увидев мою седую голову, присяжные вынесут отрицательное решение. Может, мне покраситься?