Со стекла скатывается огромная капля конденсата и хлопает меня по щеке.
Я стираю ее, и тепло моей ладони снова вдыхает в меня жизнь.
Все еще можно изменить. Допустим, я проснулась, и меня нельзя засунуть обратно в криокамеру… но это не значит, что я больше не увижу маму с папой.
Встаю. На этот раз я не смотрю на лица родителей подо льдом. На этот раз я отыскиваю взглядом маленькие черные ящики у них в головах, ящики, мигающие зеленым огоньком. Те, на которых под панелью прячется выключатель.
Это не может быть слишком сложно. Повернуть выключатель. Вот и все. Я буду стоять и ждать. Подниму их, когда растает лед, чтобы они не захлебнулись. Помогу выбраться из гробов. Оберну их полотенцами и буду обнимать, а они будут обнимать меня. Папа будет шептать: «Теперь все будет хорошо», а мама: «Мы тебя очень любим».
И тут в голове у меня раздается тихий шепот: они первостепенны. Шеренга флагов на дверце, эмблема ФФР, Фонда Финансовых Ресурсов. Они — часть миссии, куда более важной, чем я.
Мама — генетик, светило биологии. Кто знает, какую жизнь мы встретим в новом мире? Без нее никак.
Но папа… он военный, и только. Полевой аналитик. Он — шестой по старшинству, вот пусть пятеро перед ним сами и разбираются. Они сумеют позаботиться о новом мире, а папа позаботится обо мне.
— Я — последняя надежда. — Голос его звучал так уверенно и гордо, в тот день он еще сказал, что мы будем счастливой замороженной семьей, разве не здорово? — Это — моя миссия. В чрезвычайной ситуации я принимаю командование.
Отличный запасной вариант. Он понадобится, если что-нибудь случится. Но что, если ничего не случится?
Если оставить им маму, может, они не будут возражать, что я забрала папу себе? Он не настолько необходим.
Моя рука уже лежит на ящике над папиной головой. Провожу пальцем по панели биометрического сканера. Желтый огонек. В доступе отказано. У меня нет доступа — я не настолько важна, чтобы иметь право открыть ящик, повернуть выключатель и разбудить папу.
Но разбить я его могу. Картина встает у меня перед глазами: дикий взгляд, развевающиеся волосы, я молочу по ящику кулаками, пока он не трескается, и вот осталась только одна кнопка — и папа проснется.
Мысль такая дурацкая, что я начинаю смеяться, но высокий, истерический смех обрывается сухим всхлипом.
Я не могу разбудить папу. Без него не обойдутся. Я это понимаю, хоть и отказываюсь признавать. Я сама — достаточное доказательство тому, иначе мне бы не позволили лететь. Они с мамой знали, на что идут, когда записывались в экспедицию. Я помню тот день. Они оба готовы были расстаться со мной навсегда, чтобы попасть на корабль. Папа устроил все так, чтобы я могла уйти. Когда он обнял меня перед заморозкой, это означало «прощай». Он не думал увидеть меня вновь. Он даже вещи мои не собрал. Он пожертвовал мной, чтобы проснуться на другой планете.
Я не могу отобрать у него мечту.
Если он смог попрощаться со мной, я смогу попрощаться с ним.
К тому же я не настолько эгоистична, чтобы не помнить своего места. Второстепенна я, а не они, Если на новой планете будут проблемы с растениями или с животными, мама их решит. Если там людей встретят какие-нибудь злобные инопланетяне, папа с ними разберется.
Как ни посмотри, от них зависит, будут люди на новой планете жить или умирать.
Я не могу их забрать. Убить их мечты, убить будущих жителей планеты, которой я не увижу, пока не стану старше, чем они.
Я могу и подождать. Я смогу прождать пятьдесят лет, чтобы увидеть их снова.
Заталкиваю контейнеры обратно в криокамеры, запираю дверцы и молча возвращаюсь в лифт, а потом — в свою одинокую комнату.
Я подожду.
44
Старший
— Что это шумит? — спрашиваю я, только сейчас заметив странный бурлящий звук.
Старейшина бросает взгляд через плечо, где стена уходит вправо.
— Там водяной насос.
Сдвигаю брови. Обработка воды происходит не здесь, а на уровне корабельщиков. Но потом я вспоминаю чертежи, что мне показывал Орион еще до того, как Эми проснулась. На схеме точно был еще один водяной насос на четвертом уровне.
— Ему же лет немерено.
— Ты откуда знаешь? — резко спрашивает Старейшина, но я его игнорирую.
Подхожу ближе, чтобы осмотреть насос. Он намного меньше, чем насос на уровне корабельщиков. На нем есть панель управления и в придачу воронка. Насос на верхнем уровне перерабатывает, очищает и распределяет воду. А этот служит только для того, чтобы что-то в нее подмешивать. Рядом стоит пустое ведерко — изнутри оно покрыто густой, похожей на сироп субстанцией.
— Для чего нужен этот насос?
Старейшина глядит на меня так, словно поверить не может, что я мог спросить такую глупость.
— Он качает воду.
— Нет. Это насос на уровне корабельщиков. А этот для чего?
Старейшина улыбается, и улыбка его кажется неожиданно искренней. Как будто он гордится тем, что я его раскусил.
— Это элемент изначальной конструкции корабля. «Годспид» не бесконечен. Мы добавляем в воду и еду питательные элементы, тем самым поддерживая популяцию размером один человек на два акра. Но все же корабль не потянет больше трех тысяч человек. Нам постоянно приходится контролировать популяцию, — он замечает мое озадаченное лицо, — уровень рождаемости.
— Вот этим? — я указываю на воронку.
Старейшина кивает.
— С помощью этого насоса люди получают витамины и контрацептивы. Прямо в питьевую воду — и все здоровы. Почему, ты думаешь, фермерши советуют пить воду, когда плохо себя чувствуешь? А с началом Сезона мы убираем контрацептивы и добавляем гормоны. Для увеличения сексуального желания. Особенно эффективно действует на фермеров.
Вспоминаю слова Эми о том, что Сезон — это ненормально. Она была права.
— Я рад, что ты задаешь такого рода вопросы, — говорит Старейшина. — Рад, что ты, наконец, начинаешь думать, как Старейшина. — Он берет корзину в руки. — Мне важно знать, что ты готов на все, чтобы корабль и люди на нем процветали. Абсолютно. На. Все.
— А ты? — голос подводит меня.
— До сих пор — да, — Старейшина произносит это с такой искренностью, что я не сомневаюсь в его словах. — Каждую отведенную мне секунду я положил на то, чтобы сделать жизнь людей на борту лучше. Знаю, ты порой со мной не согласен, но результат прежде всего.
— Каждую секунду, значит? — Я чувствую, как во мне растет раздражение из-за самодовольного тона Старейшины. Он определенно намекает на то, что я не так предан кораблю, как он.
— Каждую секунду.
— И как же ты обеспечивал кораблю процветание, когда приходил на уровень к замороженным? Какие такие важные обязанности командира ты выполнял?