Читать интересную книгу 2024-й - Юрий Никитин

Она покачала головой:

— Нет уж, ручками, ручками.

— Я в программировании просто зверь, — сообщил он скромно. — Всех рву в клочья! Помочь тебе — раз плюнуть. Вообще можешь гранты схлопотать. А мне в самом деле одиноко! Пока Жучка была жива — было не так хреново. А теперь захожу в квартиру — даже собака не встречает.

— Хорошая была?

— Еще какая! Тапочки мне приносила…

Алёна посмотрела на него оценивающе.

— Ну, тапочки я не обещаю, разве что тапочком… А с программированием в самом деле поможешь?

— Клянусь, — пообещал Тимур. — Это же мой конек! Хлебом не корми, дай попомогать. Я сам учебники составлял, по которым тебе преподают!.. Так что я тебе все сделаю! А от тебя не так уж и много. Понимаешь, куклы всем хороши, особенно тем, что молчат, это же такое счастье!..

Алёна подумала-подумала и сказала твердо:

— Вообще-то надо и самой овладевать программированием шестого уровня. А то сейчас поможешь, а в аспирантуре как?

Люсинда, моя секретарь, встретила меня сияющей улыбкой. Я кивнул, спросил, как здоровье бабушки, Люсинда прощебетала:

— Ой, с нынешними технологиями такие лекарства выпускают!.. Бабушка уже вспомнила всех своих одноклассников!.. Теперь старается вспомнить, где она и что вчера кушала…

— Да, — согласился я, — это самое трудное.

Она проводила меня несколько недоумевающим взглядом, обычно выгляжу веселее, а возле ее стола останавливался на пару минут, но дверь за мной захлопнулась, отрезая от внешнего мира, я дотащился до стола и рухнул в кресло.

Так, с закрытыми глазами и без движения, я сидел, все глубже и глубже погружаясь в странное оцепенение. И тоски вроде бы черной нет, как пишут в романах, и отчаяния никакого, чтоб вот так хотелось застрелиться или выброситься в окно, а только пустота и нежелание кого-то видеть, слышать, о чем-то думать, с кем-то общаться.

Когда подошло время обеда, я велел Люсинде приготовить гренки и сварить большую чашку кофе. Очень удивленная, она повиновалась: раньше я всегда обедал в кафе. Даже предложила по-быстрому разгрузить меня в сексуальном плане, а то ей пора уходить…

— Иди, — сказал я вяло, — бабушка… это хорошо. Надеюсь, она тебя любит.

— Конечно, — ответила она удивленно, — я же хорошая!

Дверь за нею захлопнулась, я снова закрыл глаза, а когда поднял веки, не только гренки остыли, но и кофе едва не замерз. Так же замедленно, словно черепаха на снегу, я осушил кофе, не дотронувшись до гренок.

Ребята, не дождавшись меня в кафе, обязательно нагрянут, начнутся расспросы, ненавижу такие участливые разговоры, слишком в них много лицемерия, мы когда сочувствуем кому-то, то втайне думаем: хорошо, что это несчастье с ним, а не со мной, я же замечательный, а все остальные — говно…

Застонав, я поднялся, доковылял до двери, а вышел уже прямой и доброжелательный, все мы, сволочи, ходим в масках, приросших к лицу.

Василий Петрович, который обедает только на рабочем месте приготовленной дома по-особому диетической пищей, с половинкой бутерброда развернулся на кресле в сторону появившихся Тимура, Романа и Алёны, довольный и веселый, румяный, как Дед Мороз.

— Что, — сказал с веселым злорадством, — нажрались своей вредятины? Ну тогда поздравляю теперь всех с международным днем оргазма!.. Поцелуи и подарки нашей несравненной Алёне!

Алёна посмотрела на него зверем, а практичный Роман поинтересовался:

— Почему это одной Алёне? Мы все вроде бы причастны…

Василий Петрович хлопнул себя по лбу:

— А как я сказал? Ах да, сегодня международный день женского оргазма! Женского.

Тимур буркнул:

— Что, в самом деле есть такой день? Или это шуточки?

Василий Петрович возмутился:

— С какими темными людьми работаю! Вся планета живет подготовкой к этому дню, везде подготовительные и отборочные фестивали… да что там объяснять! Этот великий праздник скоро вытеснит всякие Дни Независимости, Дни Победы над врагами, праздники Суверенитета… и вообще все!.. Оргазм — и никаких гвоздей!

Он повернулся к дисплейной стене, эффектно щелкнул пальцами и отчетливо назвал канал и время телепередачи. Вспыхнуло море цветов, обнаженных тел.

Приподнятый женский голос говорил быстро и горячо:

— Национальные дни женского оргазма существовали в разных странах давно, однако лишь в начале этого века было решено объявить десятое октября национальным Днем Оргазма Евросоюза, а в этом году он становится Днем Оргазма человечества!.. Ура!..

Видно было, как по всей площади подбрасывают над головами цветы. Женский голос затараторил:

— Еще в тысяча девятьсот шестьдесят втором году немка Беате Узи открыла секс-шоп исключительно для женщин! Это случилось десятого октября, мы этот день будем хранить в наших сердцах…

Василий Петрович отправился за свой стол, не выключив экран, и мы за две-три минуты узнали, что три столетия назад медицина открыла, что за оргазм отвечает клитор, а в прошлом веке Фрейд сообщил, что существует еще и вагинальный оргазм, медики сперва не поверили, в середине века обнаружили точку G, уже в этом веке нашли еще три точки: U, C и A, что есть нервные окончания клитора, спрятанные внутри тела, и вот теперь вся мощь медицины брошена на то, чтобы задействовать все шесть точек в полной мере, для этого выпускаются особые гели, таблетки, мази, спреи… Хирург из Северной Каролины Стюарт Мелой расширяет сеть клиник, в которых вставляет генератор электрических импульсов под кожу в районе копчика, так что женщина способна получать оргазм в любое время по желанию…

Гулько взревел люто, перекрывая деловитый щебет дикторши:

— Да выключит ли кто эту хрень? Он что, издевается?

— Это сейчас на всех семи тысячах телеканалов, — сообщил Роман с сочувствием.

— Что, — не поверил Гулько, — и на наших?

Роман развел руками:

— На наших до четырнадцати часов профилактика.

Гулько сказал зло:

— Все равно выруби! Я лучше буду в полном вакууме, чем в глубокой вагине!

Я постоял ровно столько, чтобы меня заметили, потом грозно нахмурился, надо заранее отогнать желающих побазарить за жисть, вернулся в кабинет и снова рухнул в кресло.

Не знаю, сколько просидел в тупом оцепенении, только тело мое вздрогнуло, когда перед столом выросла Алёна. В руках завернутые в салфетку два огромных бутерброда, я ощутил аромат жареной ветчины, сыра и яичницы с луком. Желудок громко квакнул, напоминая о своих правах, но Алёна медлила, рассматривала меня в упор.

— Что случилось?

Я буркнул:

— Палец прищемил.

— Догадываюсь, — пробормотала она, — какой именно.

— Алёна, — сказал я тоскливо, — ты… хорошая. Но сейчас пошла нах, ладно?

— Ладно-ладно, — ответила она участливо и положила бутерброды на стол. — Хотя, мне кажется, это тебе поможет мало.

— И все-таки давай, — сказал я.

Она со вздохом придвинула их мне. Я медленно взял еще горячую многоэтажную булочку, где хлеб только на донышке и на крышке, желудок начал пританцовывать в ожидании. Алёна не уходила, я чувствовал, как ее твердый взгляд скользит по мне, как будто трет щеткой.

— Не издохнешь? — поинтересовалась она.

— А что, похоже? — огрызнулся я.

— Очень, — ответила она. — А жаль будет… Все-таки мы все на тебе завязаны.

— Вот оно, — пробормотал я, — истинное сочувствие.

Она дерзко ухмыльнулась:

— Зато можешь не сомневаться в его непритворности. Ты собираешься идти домой? Рабочий день закончен. Или намерен и ночевать здесь?

Я указал взглядом на диван на той стороне комнаты.

— Он меня еще помнит.

— То было другое, — возразила она. — Ты засыпал на пару часов под утро и снова хватался за работу, а сейчас ты и диван пропитаешь своим ядом… Да и заснешь вряд ли. Володя, ты так себя загонишь.

Я вяло отмахнулся:

— Ты о чем? Не такой уж я и трудоголик…

Она покачала головой:

— Тебе плохо. Тебе настолько плохо, что ты уже и не понимаешь, как ты смотришься. А я не понимаю, как в наше время можно так… Что случилось? Женщина?

Я скривился:

— Почему женщина? Много о себе возомнили.

— Все еще есть женщины, — проговорила она, — из-за которых теряют головы.

— Правда?

— Правда, — ответила она. — Шеф, ты всю фирму погубишь.

Я через силу потянул губы в улыбке, не забывая дожевывать ветчину.

— Вот уж нет.

Она взяла решительно меня под руку. Я противился, но она подняла с неожиданной силой.

— Пойдем.

Я спросил вяло:

— Куда?

— Не в постель, — огрызнулась она, — не мечтай. Тебе нужно сменить обстановку.

На улице протащила меня мимо моей машины, я запротестовал, она неумолимо покачала головой.

— На моей такие же колеса.

Я дал себя впихнуть и даже пристегнуть ремнем. Алёна рывком сорвала машину с места, словно побаивалась, что сбегу, круто развернулась и погнала по улице, пугая прохожих.