кристаллики соли. Тогда он смочил небольшой тампон малым количеством драгоценной влаги и стал промывать рану, то и дело притягивая к себе руку Хьюитта, которую тот от боли отдергивал. Наконец Витус закончил.
— Большего не могу для тебя сделать, Хьюитт.
Едва он это произнес, с буга раздался пронзительный голос:
— Можете перевязать ему руку, кирургик, — трещала Феба. — Здесь еще можно оторвать полоску — все лучше, чем ничего, а мое платье так и так уже выглядит, как балахон на пугале!
— Можем еще и помолиться, — добавил Амброзиус. — И поблагодарить Господа, что спас тебе жизнь. Только сначала расскажи нам, если хочешь, как все произошло.
— Хорошо, святой отец.
И, пока Витус накладывал на руку повязку, Хьюитт принялся повествовать. Он говорил негромко, запинаясь, часто прерываясь от слабости. А когда закончил, слушатели долго молчали. Потом Витус сказал:
— Ты, Хьюитт, точно так же, как и мы, жертва этого дьявола Челюсти. Но благодаря твоему рассказу мы его теперь знаем лучше, и это поможет нам его уничтожить, когда он попадется.
Прошло три дня, а Фрегглз все не унимался в своих поношениях и богохульстве. Только-только все думали, что он угомонился, и собирались отвязать его, как он начинал заново. Он становился в тягость. Упрек, который он когда-то бросал Хьюитту, теперь, когда паренек поправился и мог нести вахту, относился к самому Фрегглзу: он стал бесполезным едоком. И ему не могли вернуть разум ни увещевания, ни молитвы. Напротив, как только отец Амброзиус начинал вечерний молебен, который давно стал всем привычен, Фрегглз принимался орать и мешать. А когда следующим утром во время вахты с четырех до восьми монах закончил утреннюю молитву зычным «Амен!», и вовсе разразился безумной бранью:
— «Амен», «амен», «амен»! Осточертел ты мне со своим дерьмовым Богом! Пусть сотворит чудо, если он есть, твой Бог! Пусть пошлет дождь или бочки с бренди! А еще лучше с золотом! Золото! Золото! Золото! Я люблю золото! Такое блестящее! Такое гладкое и тяжелое!.. — Он задохнулся, а отдышавшись, завопил еще пуще: — Гладкое, как ляжки девственницы, как ляжки девственницы, которая блудит с сатаной!
— Ну все, хватит! — Брайд, который был человек богобоязненный, забыл все на свете, бросил шкот, одним прыжком подскочил к мачте и дал богохульнику в зубы.
— Стой! «Мне отмщение, и аз воздам», — говорит Господь! — остановил Брайда, замахнувшегося еще раз, Амброзиус.
— Гладкое, как ляжки девственницы, как ляжки девственницы, которая блудит с сатаной… Сверху, снизу, раз, два, раз, два, еще, еще! Пекло, пекло, жарко, жарко, йо-хо-хо! Жарко, как между ног у девственницы, которая блудит с сатаной!
— Да он сошел с ума! — ахнул Магистр, взмахнул руками, потерял равновесие и свалился между бухт, бочонков и прочего, потому что «Альбатрос» так закачало, что планширь грозился уйти под воду.
— Точно, сошел с ума! Совсем помешался, а, Филлис?
— Да, да, помешался.
— Уи-уи, свихнулся!
Бентри угрюмо молчал.
Опомнившийся О’Могрейн, который держал румпель, стремительно подхватил шкот, пока не случилось несчастья. А потом покачал головой:
— Надо заткнуть Фрегглзу глотку!
— Это мы сейчас и сделаем, — мрачно заверил его Витус. — Мисс Феба, можно попросить у вас еще полоску материи?
— Конечно, можете, кирургик! Уж не знаю, чего бы еще охотнее я вам сейчас дала! — Феба, отрывая еще один лоскут от своей юбки, принялась бранить Фрегглза: — А на твоем месте я бы постыдилась, Фрегглз, постыдилась бы, клянусь костями моей матери! Под землю бы со стыда провалилась!
— Спасибо! — Витус взял лоскут, скрутил его жгутом.
— Сверху, снизу, раз, два, раз, два, еще, еще! Пекло, пекло, жарко, жарко, йо-хо-хо! Жарко, как…
Витус попытался засунуть ему кляп в рот, но Фрегглз дико замотал головой, не давая это сделать. Тогда Амброзиус и Брайд схватили его голову и зажали ее, как в тиски.
Витус снова попытался и снова безуспешно — богохульник сцепил зубы мертвой хваткой.
— Нажмите большими пальцами вот здесь, — он ткнул пальцем в место перед ухом, где соединялись верхняя и нижняя челюсти.
Плотник и монах проделали это, не слишком церемонясь. Рот Фрегглза открылся:
— Жарко, как между ног у девственницы, которая блудит с ссссттт…
Наконец-то кляп занял свое место.
— Уф, ну вот вам, пожалуйста: cessente causa, cessat effectus! — тяжело дыша, изрек Магистр. — Устрани причину — устранится и действие. Фу, но сделать это непросто.
Витус уже собирался заняться своими делами, как в его мозгу неожиданно пронеслась ужасная мысль. Причиной тому были глаза Фрегглза. Они налились кровью и сверкали лихорадочным блеском. Он вгляделся в них еще раз, а потом положил руку на лоб несчастного бунтаря. Он пылал жаром. Да, это лихорадка! Полный дурных предчувствий, он внимательно осмотрел лицо Фрегглза со всех сторон. Точно пока не скажешь, но, кажется, кожа приобрела желтушный оттенок.
Резко развернувшись, Витус поспешил на корму, где прилежный О’Могрейн уверенной рукой снова направил «Альбатрос» по ветру. Кирургик сел и попытался упорядочить бурлящие мысли. То, что он увидел, внушало самые серьезные опасения. Того, что он предполагал, не должно было быть, не могло быть! Отче наш, сущий на небесах!.. Да минует нас чаша сия!..
— У тебя лицо такое пасмурное, как три дня непогоды! — Маленький ученый, пыхтя, опустился рядом с ним. — Хотя дождичка бы не мешало, дождь можно испить!
Витус не шелохнулся.
— Эй, да в чем дело?
Витус молчал.
— Давай, говори! Нет ничего такого ужасного, чего бы ты не мог мне сказать. Итак?
Витус колебался. Если его предположение подтвердится, не спасет уже ничего. Он понизил голос до едва различимого шепота:
— Я сильно беспокоюсь из-за Фрегглза.
— Ну так что? Мы все беспокоимся…
Магистр не закончил мысли, потому что Фрегглз вдруг издал сдавленный вопль, от которого мурашки побежали по телу, и начал давиться. Он хрипел, булькал, лицо его побагровело.
— Его рвет! — Витус сорвался со своего места.
В мгновение ока он был уже рядом с Фрегглзом, запрокинул его голову и выдернул кляп. За ним вырвался поток рвоты, перемешанной с кровью, и хлынул на решетчатый настил шлюпки. В воздухе повис тяжелый запах сырой печени только что забитой скотины. Фрегглз жадно хватал ртом воздух. Новый приступ рвоты потряс его, и вместе с блевотиной из его глотки вырвалось:
— Жарко, как между ног у девственницы, которая блудит ссс…
Следующий приступ заставил его замолчать. Он так ослабел, что безвольно висел на веревке с опущенной на грудь головой.
— Развяжите его, — приказал Витус. — Он болен. Я дам ему воды.
Позже, когда друзья снова сидели на корме, Магистр спросил:
— Думаешь, у Фрегглза что-то серьезное? Что-то, что стало причиной его безумия? Ну говори