— Мы с вами можем стать надежными деловыми партнерами, месье Руж. Как видите, у меня навязчивая, кто-то может даже сказать — нелогичная и необъяснимая, любовь к бриллиантам, — сказала она, вдевая серьгу Кира в мочку уха.
Он покрутил бриллиант в пальцах, сжал руку в кулак, потом резко разжал и протянул ей драгоценный камень.
Она взяла бриллиант с его ладони, ее желтые глаза пронзали собеседника.
— Какова же цена, месье?
Он моментально прикрыл глаза, словно ее слова доставили ему физическую боль.
— Милочка, моя святая невинная мадам, я, право же, в растерянности. Я не знаю, как ответить на ваш вопрос. По вашему собственному признанию, вы питаете навязчивую любовь к бриллиантам. Посему мне представляется невозможным самому определить его стоимость. Вы, и только вы, пылкая возлюбленная, можете назвать его истинную цену. — Дав столь уклончивый, хотя и достаточно ясный ответ на ее вопрос, он забрал бриллиант у нее из рук. Ему доводилось соблазнять известных куртизанок ради того, чтобы добавить их имена к списку своих побед, но эта шатенка разительно отличалась от них. Он нашел ее по фотографии, увиденной в шато Габриэль. Ее чувственные веснушки и нежные волоски цвета меди на руках вселили в него безумную надежду, что, быть может, он наконец-то встретил женщину своей мечты.
Теперь, когда она соблазнилась его бриллиантом, он не мог позволить себе потерять ее. Он принялся оценивать, как развиваются ее отношения с драгоценным камнем, и захочет ли она любой ценой завладеть предметом своего вожделения. Он вдруг обнаружил, что пытается истолковать каждое ее движение: насколько долго ее пальцы задержались на камне, как быстро она выпустила его из рук и как угас блеск в ее тигровых глазах. Это плохой знак. Она теряла интерес и вскоре оставит его. Он проследил за ее взглядом, устремленным на позолоченную фаянсовую лепнину на потолке. Он почувствовал, что тает под взглядом ее глаз, цвет которых изменился и стал походить на цвет бриллианта. Он ощутил, что готов отдать что угодно за возможность оказаться меж ее покрытых веснушками бедер, окунуться в ее вздохи и впитывать запах ее духов, которыми благоухала комната.
Она положила бриллиант обратно на бархатное ложе и провела пальчиком по его искрящейся поверхности, как если бы закрывала глаза умершего. Сердце у него сжалось от разочарования и дурного предчувствия. Но слова, которые она вдруг произнесла, повергли его в шок.
— Я хочу получить этот бриллиант, месье Руж; я хочу этого больше всего на свете.
Торопливым жестом он приказал исчезнуть живому щиту у ее ног, который встревоженно следил за каждым движением ее руки, в которой она держала бриллиант. Оставшись с ней наедине, месье Руж схватил ее за руки.
— Я рассчитываю всего лишь на незабываемый вечер в вашем обществе, мадам.
Глава тридцать шестая
У месье Ружа перехватило дыхание — у его двери стояла Симона, ее пушистые волосы горели огнем, и в них в лучах заходящего солнца серебрилась прядка. С их последней встречи пять дней назад в отеле «Ритц» он пребывал в состоянии эротического предвкушения и сейчас с трудом удержался от того, чтобы не зарыться лицом в ее волосы.
— Мой милый ангел, — снова и снова повторял он под негромкое воркование голубей на навесе над крыльцом.
Внутреннее убранство встретило ее кроваво-красными шторами на окнах, темно-бордовыми коврами и красной дубовой мебелью, покрытой слоем коричневого лака. Чувствуя себя так, словно тонет в крови, она схватила его за руку. Он сразу же повел ее в спальню. Поднеся прядь волос к носу, он вдохнул ее запах.
Симона вспомнила Кира, как он любил зарыться лицом в ее кудри, как целовал нежный изгиб ее шеи, бережно трогал губами нежную кожу ее век.
«Ты божественно пахнешь, я и не подозревал, что можно любить так сильно и нежно».
Она попыталась обуздать воспоминания, чтобы заглушить запах своих духов. Она не собиралась дарить свой собственный аромат этой выдержанной в пурпурных тонах спальне. На приставном столике красовались капуста, свекла и салат из эруки — «рокет-салат», который презирала Франсуаза, поскольку свидетельства о его использовании в качестве афродизиака сохранились еще с древних времен. На красном подносе громоздились гранаты. Ее мать считала, что Ева искушала Адама именно гранатом, а не яблоком. В вазах вишневого дерева лежали клубника, малина и один артишок. Симона присела к столу и приготовилась играть на его чувствах. Она аккуратно расправила салфетку, разложила ее на коленях и налила себе бордо, облизав язычком край бокала. Откинув волосы назад небрежным жестом, от которого у него перехватило дыхание, она взяла в руки артишок с таким видом, словно обнимала собственную грудь. Девушка принялась томно отщипывать листочки, один за другим макала их в топленое масло и обсасывала мякоть.
Месье Руж живо представил себе, как эти губки бережно вбирают в себя его эрегированный орган.
Но Симона мыслями перенеслась обратно в горы Персии, в свой каменный дом, в объятия Кира, где ей было так покойно и уютно, и вновь ощутила на губах солоноватый привкус его кожи. Она зачерпнула ложечкой клубничный мусс и представила, что это шоколад, пища богов. Помешав ложечкой сливки, она добавила сахара — тот с шипением растворялся в их шелковистой глади, затем облизнула уголки губ.
Месье Руж сгорал от желания коснуться губами ее вишнево-красных ногтей, золотистых веснушек и рта, так напоминавшего ему мандарин. Но более всего он жаждал забыться, погрузившись в рыжие волосы меж ее бедер, свидетельствовавшие, что она — натуральная рыжеволосая шатенка. Он потратил миллионы на это свое пристрастие — на крашеных шатенок. И сейчас каждая клеточка его тела кричала ему о том, что Симона не разочарует его.
В тот самый день, когда ему исполнилось восемнадцать, он лишился матери — обладательницы копны роскошных рыжих волос. Карета, в которой она ехала, перевернулась, и ее некогда полное жизни тело распростерлось ярким пятном на грязной земле, а он с тех пор потерял аппетит в стремлении отыскать свою шатенку. Ему попадались сплошь крашеные красотки с намалеванными карандашом веснушками, во весь голос кричавшими о лжи и обмане. Многие годы он украшал свой дом в предвкушении того дня, когда наконец встретит честную женщину.
И вот теперь она была здесь, рядом. В его спальне.
Он подхватил ее на руки и перенес под полог тончайшей прозрачной материи, на кровать красного дерева, на которой он еще никого не любил.
Она крепко зажмурилась, винно-красные простыни оскорбляли ее вкус.