Читать интересную книгу Дамоклов меч над звездным троном - Татьяна Степанова

Покинув приемную, раздосадованная Алена Леонидовна тут же полезла в сумку за сигаретой и зажигалкой. В институте по части курения законы были либеральны — здесь вообще считали, что с некоторыми, пусть и вредными, маниями клиентов не стоит даже и бороться — пустая трата времени и взамен никакой благодарности.

Глава 27. КОЛЛЕКЦИЯ ЛЮБОВНИКОВ

Сломанные ребра друга Вадика и плачущая Катя — для Сергея Мещерского в выходной день это было чересчур драматично. Никто не подозревал, что самый больной в мире вдруг резко восстанет с дивана и отправится наперекор здравому смыслу и собственному здоровью исполнять свой профессиональный долг путем возвращения работодателю Долгушину «Форда», беспечно брошенного на стоянке у гостиницы «Россия».

Но, взирая с жалостью на бледное от боли, однако исполненное решимости и упрямства лицо друга Вадика, Мещерский лишь украдкой вздыхал и помалкивал в тряпочку. Он видел друга Вадика насквозь и понимал, с чего это тот вдруг так резко начал демонстрировать характер. Ларчик открывался просто: Катя всего только один день подежурила у ложа болезни, а на другой недвусмысленно дала понять, что ей надо работать. До вечера она торчала на том самом проклятом теплоходе, да еще с Никитой Колосовым… Хороший парень Никита, но вот беда — с другом Вадиком у них полнейшая заочная, «заглазная» несовместимость. А в результате — такое же «заглазное» соперничество. И вот уже друг Вадик, закипев душой как чайник, дает понять Кате, что он в ее опеке не нуждается и уже вроде как вполне здоров. Даже может ехать на этот теплоход — прибежище убийцы. «Неужто и правда там, на „Крейсере“, — убийца?» — думал Мещерский. Он испытывал какую-то странную растерянность. Была б его воля — он вообще бы от всего этого устранился, но… Он был верным другом. А потом, как истый оптимист, он верил — тучи рассеются, все подозрения выяснятся, кумиры останутся кумирами, поэты — поэтами, просто хорошие люди — просто хорошими людьми, а убийцу в конце концов найдут — где-нибудь там, далеко, и, конечно же, не среди тех, о ком он столько думал все эти последние дни.

— Заберем тачку и туда, — командовал Кравченко. Они ехали на машине Мещерского. Самому Кравченко было трудно держать руль. — Я в «Рождественское» шефа своего возил, дорогу помню. А там по берегу поедем, найдем это корыто плавучее и… Ну, в общем, потолкуем там с ними.

Мещерский со всем соглашался: да, да, о йес! А что еще оставалось делать? В душе он жгуче завидовал другу Вадику: Катя плакала сегодня из-за него. Плакала! Эх, если бы вот так кто-то переживал за него, Мещерского, он бы… Он бы умер, наверное, от счастья. А потом воскрес и совершил бы великий подвиг. Эй, где у вас тут убийцы-маньяки, подать их сюда, мерзавцев! Я из них суки-яки, японский городовой, сделаю! Он косился на Кравченко — черт, а у него тоже такое зверское выражение в глазах, словно и он грезит о чем-то подобном.

— Ну и рожа у тебя, — не удержался он. — Ты это.., того, брат. Ты там, пожалуйста, не очень. — Чего не очень? — буркнул Кравченко мрачно. «Форд» со стоянки они забрали. Перебазировались в него. Рулил снова Мещерский. До «Рождественского» худо-бедно домчались, а вот далее на сельских кривых дорогах заплутали. Заправились на бензоколонке, отловили каких-то местных, непуганых — где у вас тут причал? И наконец после скитаний вслепую выехали на шоссе к водохранилищу. С высокого берега открывался потрясающий вид. Кругом, куда ни кинь взгляд, была вода, вода, окаймленная багряно-желтой каймой лесов. Кричали чайки. Внизу у причала стоял знакомый теплоход. Каким же он казался маленьким и невзрачным на этом просторе!

Спустились, остановились, посигналили. Никто не отреагировал на приветствие — палубы пусты. Трап, правда, опущен. Поднялись по трапу и уже на борту столкнулись с Санычем. Отдуваясь, он волок «башенку» картонных коробок с пивом.

— Здорово, а где все? — спросил Кравченко. — Я вашу машину назад пригнал. Где Виктор Палыч? Где капитан ваш?

— Аристарх в сауну отчалил — суббота же. Он каждую субботу любит париться, где бы мы ни стояли, бани находит, — ответил Саныч. — Виктора тоже нет, но он скоро подъедет. Ты.., тебя ведь Вадим зовут? Ты подожди его. А ты что же, из больницы дера дал? Жданович говорил, что ты в Склифосовского с переломом.

— Сросся перелом, — Кравченко держался прямо, словно аршин проглотил, — сгибаться ему было больно. — Кстати, а сам-то Алексей Макарыч где? Мне с ним поговорить надо, а у него телефон молчит.

— Да здесь он. Эх ты, охрана — босса потерял. Здесь он, явился не запылился. Вчера поздно вечером. Сына своего домой назад отвез и… — Саныч покачал головой. — В общем, он нервы успокаивает. Ты уж к нему сейчас не лезь, Виктора дождись. И это.., что хотел спросить, — он вдруг запнулся. — А тебя уже милиция допрашивала?

— Насчет убийства Бокова? — Кравченко показывал, что он осведомлен и открыт. — Угу, звонил какой-то хмырь, мент.

— Они вчера тут у нас были. Целый десант, — сообщил Саныч. В тоне его сквозило презрение. — Такой хай подняли. А ты тоже хорош — Витька так на тебя рассчитывал, а ты теперь Ждановича даже отмазать по-человечески не сможешь.

— А чего мне его отмазывать? Ты что же, считаешь, это он Бокова прихлопнул? — спросил Кравченко.

Саныч крепче обнял «башенку» пивных коробок.

— Ничего я не думаю. Больной ты, что ли, — к словам цепляешься? Лучше помоги донести до холодильника.

— Сам донесешь. Мышцы тренируй, а мне тяжести пока поднимать доктор запретил. Где это вы так отоварились?

— В супермаркете на Дмитровке, — Саныч поморщился. — Все утро на эту ерунду угробил, девчонки наши попросили помочь. Жратвы привезли — вагон. У нас тут только попугаи Маруськины по килограмму бананов в день уминают.

Мещерский в разговор не вмешивался, скромненько стоял у борта. Смотрел на воду. И отчего-то так хотелось плюнуть в эту серую, мерцающую солнечными бликами глубь. Саныч потащил коробки с пивом вниз, в трюм. Хлопнула дверь, и на палубе вновь воцарилась тишина.

Мещерский пошел на корму. Черт… Почему кругом такое сонное царство, если рядом действительно убийца-маньяк? Тут милиции должно быть полно, спецназа. А может, он здесь уже, только глазу невидим — скрывается в засаде? Он огляделся кругом — покой, чистота, вода, осень. Дымком тянет откуда-то с берега. Кто-нибудь на пикник приехал, шашлыки жарят… Мещерскому вдруг захотелось немедленно позвонить Колосову, доложить ему — вот, я тут, на теплоходе, и спросить.., а что, собственно, спросить? Как вести себя? С кем?

— Ты ко всей этой лабуде слишком всерьез относишься, Лилька, — услышал он голос Варвары, доносившийся из открытого окна кают-компании. — И чего ты Аристарха отшиваешь, не пойму я. Мужик он классный, такое тело, как у него, еще поискать. С ним в Питере Женька Сальникова жила. Всеми подробностями со мной делилась. В постели он сто очков двадцатилетнему даст. Хочет он тебя, видно, до смерти. А ты все кобенишься. А чего? Ну не любишь его — да кто про любовь-то говорит, какая, на хрен, любовь? Ради здоровья. У тебя вон мужика-то сколько уже не было? А, отворачиваешься. Так и засохнешь без полива, фиалка ты наша нежная на залитом солнцем поле… Так бы с ним удовольствие получила, да и опыт дополнительный. В таких делах, Лиля, как соблазнение, опыт прошлый — первая подмога. А у тебя опыта нет или почти нет. Не права я?

— Права, как всегда, — ответила Лиля. Голос ее был невеселым.

— Ты вот Леху Ждановича как собачонка все сторожишь. Страдаешь из-за него. А не подумала — может, не глянешься ты ему? Не нравишься такая вот, упертая, инертная? Ну, положим, будет момент — напьется он, контроль над собой потеряет, сжалится и затянет тебя в койку. Попробует тебя всю такую правильную, цельную, чистую — попробует и выплюнет. Не по вкусу ты ему будешь, что тогда, а? Сейчас тебе больно, а тогда во сто крат больнее будет, девочка. Ты меня больше слушай, я ради твоей же пользы стараюсь, учу тебя, — Варвара усмехнулась. — Что нам власть над мужиками дает? Красота? Красота не у всех. Только две вещи — запомни: молодость и опыт. Ты молодая, ладно… Но Леха-то на молодость твою не клюет. Значит, не это его привлекает. А что же тогда? Я тебе так скажу: жить надо начинать как можно раньше. И мужиков почаще менять. Опыта надо набираться, искусство оттачивать. Разве секс — не искусство? Но я даже не про секс. Я про наш опыт бабский в глобальном масштабе… Ой, кто к нам летит на огонек? Что, тоскливо без нас? И дзэн уже не спасает?

— Я мешаю? — Мещерский, стоявший у борта, услышал в кают-компании голос Саныча. Видно, тот покончил с погрузкой и искал компании.

— Тебе тоже полезно послушать, парниша. А то ты у нас все в гуру метишь, а сам вон уже зеленый весь от воздержания… У тебя хоть девушка-то есть, а?

— Отстань, — буркнул Саныч.

— Нет, конечно. Кулак свой собственный — он намного слаще.

— Да иди ты!