Меткалф, Дэн Фосетт и министр обороны Джесс Симмонс молча сидели перед столом Оутса.
— Дольше скрывать нельзя, — продолжал Оутс. — В любую минуту пресса может что-то заподозрить и начнет разнюхивать. Корреспонденты уже волнуются, потому что не было никаких интервью с президентом. Пресс-секретарь Томпсон уже исчерпал все объяснения.
— Почему бы не показать президента прессе? — предложил Фосетт.
Оутс глядел неуверенно.
— Этого актера — как его зовут — Саттона? Он не справится.
— Ну, не на помосте в свете прожекторов, а в тени и на расстоянии в сто ярдов… Может получиться.
— Вы что-то придумали? — спросил Оутс.
— Мы предоставим прессе возможность снимать президента. Обычная практика.
— Картер играет в софтбол… Рейган рубит дрова… — задумчиво сказал Оутс. — Что ж, я вижу домашнюю сцену на президентской ферме.
— Вплоть до кричащих петухов и блеющих овец, — добавил Фосетт.
— А вице-президент Марголин? Нашего двойника не спутают с ним и за сто ярдов.
— Несколько кадров с Саттоном и дружеского издали помахивания рукой двойника вице-президента должно хватить, — сказал Фосетт, у которого это обсуждение вызвало энтузиазм.
Симмонс пристально посмотрел на Фосетта.
— Как скоро вы сможете все подготовить?
— К утру. Точнее, к рассвету. Репортеры — как ночные совы, всю ночь бдят в ожидании новостей. И на рассвете они не в лучшей форме.
Оутс посмотрел на Меткалфа и Симмонса.
— Ну, что скажете?
— Надо бросить репортерам кость, пока они ничего не заподозрили и не начали выслеживать, — ответил Симмонс. — Я голосую за.
Меткалф кивнул.
— Единственная возможность тянуть время, какая у нас осталась.
Фосетт встал и посмотрел на часы.
— Если сейчас вылечу на авиабазу Эндрюс, через четыре часа буду на ферме. Достаточно времени, чтобы обсудить подробности с Томпсоном и сделать объявление прессе.
Рука Фосетта застыла на дверной ручке: голос Оутса вспорол тишину как штык:
— Не провалите это дело, Дэн. Ради Бога, не провалите.
Глава 36
Владимир Полевой догнал Антонова, когда советский лидер в сопровождении охраны шел вдоль кремлевской стены снаружи. Они миновали место погребения Героев Советского Союза. Погода стояла необычайно теплая, и Антонов нес пальто через руку.
— Пользуешься, что день теплый, летний? — небрежно спросил Полевой, приблизившись. Антонов обернулся. Для главы русского государства он был молод, всего шестьдесят два года, и ходил быстро, решительно.
— Слишком теплый, чтобы сидеть за столом, — ответил он, коротко кивнув.
Они еще какое-то время шли молча; Полевой ждал знака, что Антонов готов говорить о делах. Антонов остановился перед небольшим сооружением над могилой Сталина.
— Ты его знал? — спросил он.
Полевой отрицательно покачал головой.
— Я слишком низко стоял на партийной лестнице, чтобы он меня заметил.
У Антонова лицо стало строгим, и он натянуто сказал:
— Тебе повезло.
И пошел дальше, вытирая носовым платком потную шею.
Полевой видел, что начальник не настроен вести разговоры ни о чем, и поэтому сразу перешел к сути.
— Мы на пороге прорыва в проекте „Гекльберри Финн“.
— Не помешало бы, — ворчливо сказал Антонов.
— Исчез один из наших агентов, отвечавший за безопасность наших сотрудников в ООН.
— Как это связано с проектом „Гекльберри Финн“?
— Он исчез, когда следил за доктором Луговым.
— Возможно, его обнаружили?
— Я так не думаю.
Антонов остановился на полушаге и пристально посмотрел на Полевого.
— Нас ждет катастрофа, если он перебежит к американцам.
— Я лично ручаюсь за Павла Суворова, — решительно сказал Полевой. — Ручаюсь за его верность.
— Мне знакомо это имя.
— Он сын Виктора Суворова, специалиста по сельскому хозяйству.
Антонов как будто успокоился.
— Виктор — верный сын партии.
— Павел тоже, — сказал Полевой. — Он, скорее, проявляет излишнее рвение.
— Как думаешь, что с ним могло случиться?
— Подозреваю, что он выдал себя за сотрудника Лугового, и его вместе с остальными схватили люди мадам Бугенвиль.
— Значит, у нас внутри есть человек из службы безопасности.
— Это предположение. Доказательств нет.
— Он знает что-нибудь?
— Ничего не знает, — уверенно сказал Полевой. — Его участие — чистая случайность.
— Было ошибкой следить за доктором Луговым.
Полевой глубоко вздохнул.
— Наши агенты внимательно следят за всеми нашими сотрудниками в ООН. Если бы мы позволили Луговому и его людям свободно гулять по Нью-Йорку, американцы сразу бы что-нибудь заподозрили.
— Значит, они следят за нами, а мы — за своими.
— За последние семь месяцев трое наших попросили политического убежища. Мы не можем быть слишком бдительны.
Антонов неопределенно развел руками.
— Принимаю твой довод.
— Если Суворов действительно с Луговым, он, вне всяких сомнений, постарается все отследить и раскроет местонахождение лаборатории.
— Да, но если Суворов в своем невежестве сделает ошибочный шаг, мы не знаем, как поведет себя старая сука Бугенвиль.
— Она может повысить цену.
— Или, что еще хуже, продаст президента и остальных тому, кто больше заплатит.
— Не думаю, — задумчиво сказал Полевой. — Без доктора Лугового осуществить проект невозможно.
Антонов слегка улыбнулся.
— Прошу простить мою осторожность, товарищ Полевой, но я всегда ожидаю худшего. Так что меня трудно удивить.
— Эксперимент Лугового завершится через три дня. Нужно подумать, как передать плату.
— Твои предложения?
— Разумеется, не платить ей.
— Как?
— Есть много способов. Подменить бруски, после того как их осмотрит ее представитель. Заменить свинцовыми, выкрашенными под золото, или брусками меньшей пробы.
— И старая сука тут же учует и одно и другое.
— Все равно надо попытаться.
— Как будет переправляться золото? — спросил Антонов.
— Один из кораблей мадам Бугенвиль уже стоит в Одессе, ожидая, когда золото погрузят на борт.
— Тогда мы сделаем то, чего она ожидает меньше всего.
— Что именно? — с интересом спросил Полевой.
— Выполним свое условие сделки, — ответил Антонов.
— Ты хочешь заплатить? — недоверчиво спросил Полевой.
— До последней тройской унции.
Полевой был ошеломлен.
— Прости, товарищ президент, но я считал…