Возраст бойцов и командиров колебался от 20 до 30 лет. Самым "пожилым" был Папченко, которому исполнилось 34 года. Остальные командиры взводов оказались моими ровесниками. Политруком роты числился Стольников, с которым мне еще не довелось встретиться.
На вопрос об экипировке роты Папченко ответил без энтузиазма. Не хватало даже винтовок, а из автоматического оружия пока всего один ручной пулемет; не было ни саперных лопат, ни противогазов, ни ротных минометов все это надо добывать, а времени в обрез: в любую минуту могут поднять по тревоге.
Не медля ни минуты, спешу со списком недостающего оружия и снаряжения к комбату. Тот встречает меня в тесном окружении командиров. Из весьма оживленных переговоров понял, что все командиры пришли с аналогичными просьбами. Во всех ротах ощущается нехватка самого необходимого для боя. Комбат сообщает, что подал рапорт в штаб о недостающем вооружении и плохой экипировке батальона. Остается ждать решения полковника Бурча.
Подходя к дому, в котором обосновались командиры, я увидел красноармейцев, выстроившихся в две шеренги.
Заметив меня, Папченко надрывно кричит:
— Пожалуйста, равня-а-йсь! Смир-р-но! — и степенно, медленно, по-гусиному, не сгибая ног, приближается ко мне: — Товарищ командир роты! Первая стрелковая рота построена в составе ста восемнадцати бойцов и командиров, остальные в наряде и больные. Докладывает старший лейтенант Папченко.
Командую:
— Вольно!
Папченко повторяет и снова добавляет "пожалуйста".
Обходя взводные шеренги, внимательно всматриваюсь в лица бойцов, вместе с которыми, может быть, через несколько часов предстоит идти в бой.
Смотрю на них и думаю: "Все они уже опалены порохом войны. — Не внесло ли отступление смятения в их души?" Встречаюсь с прямыми, твердыми взглядами, в глазах не замечаю ни страха, ни подавленности и успокаиваюсь.
— Ваша фамилия, товарищ? — спрашиваю у синеглазого красноармейца, на лице которого застыла задорная усмешка.
— Красноармеец Сечкин! — вытягиваясь, звонко чеканит боец.
— В боях участвовали?
— Так точно! — И, смутившись, добавил: — В основном… отступал.
— Ничего, — успокоил я, с удовольствием оглядывая бойца, стройная фигура которого выделялась свежевыстиранным обмундированием и чистыми, блестевшими от дегтя сапогами, — за битого двух небитых дают. Научимся и мы наступать.
Нахмурившись, красноармеец тихо, словно делясь сокровенной тайной, выдохнул:
— Я верю в это, товарищ командир.
Вид нескольких бойцов вызывает раздражение. Сквозь порванное обмундирование сереет грязное нижнее белье, сапоги в засохшей грязи. А выражение лиц! На одном — безысходная тоска, на другом — застывший испуг. Эти люди не оправились еще от пережитого в боях потрясения.
Приказав отвести роту в предназначенные ей дома, прошу командиров взводов остаться, чтобы поближе с ними познакомиться. Командиры первого и второго взводов лейтенанты Калинин и Валежников похожи бравым видом, отличной воинской выправкой и каким-то неуловимым изяществом, обычно присущим хорошим гимнастам. На их ладных фигурах даже просоленные и пропыленные гимнастерки выглядят красиво.
На мою просьбу кратко рассказать о себе Калинин, расправив мощные борцовские плечи, с едва уловимой добродушной усмешкой басит:
— Родился в одна тысяча девятьсот двадцать первом в деревне под Рязанью. Закончил неполную среднюю школу и ФЗУ. Райкомом комсомола направлен в военно-пехотное училище. Выпущен в июне сорок первого и 11 июля в составе 501-го стрелкового полка прибыл на фронт под Витебск. Неделю назад вышел из окружения. Вот и вся моя биография.
В надежде получить хоть какие-нибудь сведения о судьбе нашего 720-го стрелкового полка, прошу лейтенанта Калинина подробнее рассказать о боях под Витебском. Но сообщил он немногое. Полк смело атаковал и погнал фашистскую пехоту, но на следующий день под натиском танков вынужден был отойти. В ходе боя рота, в которую входил взвод лейтенанта Калинина, была отрезана и прижата к реке. Бойцы и командиры сражались до последнего патрона. Те, кто уцелел, попытались переплыть реку под шквальным огнем противника. Противоположного берега удалось достичь лишь лейтенанту Калинину и пяти красноармейцам его взвода. О 720-м стрелковом полку он ничего не знал.
Из лейтенанта Валежникова слова пришлось вытягивать, словно гвозди клещами. Говорит он медленно, задумываясь над каждым словом.
— Где учились, товарищ Валежников?
— В Киевском… пехотном.
— Когда закончили?
— В июне сорок первого.
— В боях довелось побывать?
— Довелось…
— Каким подразделением командовали?
— Взводом… стрелковым…
Во время беседы подошел политрук Вадим Николаевич Стольников и с ходу забросал лейтенантов вопросами. Когда Валежников не смог припомнить фамилию одного из коммунистов, загорелое красивое лицо Стольникова омрачилось.
— Как же так? Ведь коммунисты и комсомольцы — опора в бою. Вы должны знать каждого из них как самого себя.
Когда у Стольникова иссякли вопросы, коротко рассказываю о себе. Затем наступает очередь политрука. Он, словно извиняясь, заявил, что в боях еще не участвовал. Военно-политическое училище окончил в 1940 году. Работал в политотделе стрелковой дивизии…
Разговор прерывает неожиданное появление моих минометчиков, которых привел старшина Охрименко. По его команде они перестраиваются в одну шеренгу и подчеркнуто молодцевато вытягиваются под удивленными взглядами командиров.
— Так что, товарищ комроты, увверенный вам личный состав прибыл за получением указаний! — гаркнул Охрименко, подойдя ко мне строевым шагом. Разгладив обеими руками пшеничные усы, он смотрит на меня в упор немигающими светло-голубыми глазами, в которых светится тревожное ожидание.
Я растерялся. Стыдно было признаться, что за всеми делами, свалившимися на меня с момента вызова к полковнику Бурчу, забыл о своих верных боевых друзьях. Пока я собираюсь с мыслями, командиры с интересом разглядывают бойцов. Молчание затягивалось, и Охрименко, взволнованно кашлянув в кулак, пояснил:
— Мне лейтенант из штаба, едят его мухи, сказал, что всех нас, старшина махнул рукой на внимательно слушавших минометчиков, — передают в резерв, а вы другую роту принимаете. Возьмите нас к себе…
Волна признательности захлестнула мое сердце. Подхожу к минометчикам и с нежностью всматриваюсь в их взволнованные лица. Стоявший правофланговым Сидор Петренко машинально перебирает ремень санитарной сумки. Встретившись с укоризненным взглядом санинструктора, перевожу глаза на старшего сержанта Степана Поливоду, в серых усталых глазах которого читаю: "Нельзя бросать боевых товарищей, лейтенант". Его сосед Востряков обиженно раздувает свои и без того пухлые щеки. Федор Браженко, вытянув по швам необычайно длинные руки, шмыгает утиным носом. Смуглое лицо Лысова, на котором твердые частицы угольной пыли оставили неизгладимые следы, как всегда, спокойно, а его глаза словно бы говорят: "Ну куда ж ты без нас, командир". На круглом курносом лице высокого узкоплечего Шлевко спокойствие и добродушие. Увидев в шеренге бывшего учителя Павла Митина из стрелковой розы, с остатками которой в последних боях объединились уцелевшие минометчики, искренне радуюсь. Он единственный из стрелков, кто остался с минометчиками. Встретившись с ним взглядом, дружески улыбаюсь. Мне определенно нравится этот интеллигентный человек, не терявший самообладания в самые трудные минуты боевой обстановки. Но особенно меня радует перспектива заполучить в роту бойца, сносно владеющего немецким языком. Мой верный ординарец Миша Стогов выражает свою обиду, буравя сердитым взглядом землю под ногами. Только маленький Хома Сусик, положив худенькие руки на свой неизменный полевой телефонный аппарат, смотрит на меня с детски открытой улыбкой. Нелепое одеяние Феди, стоявшего последним, невольно заставляет и меня улыбнуться. На нем домашние полосатые штаны, заправленные в неумело накрученные обмотки, и огромные солдатские ботинки. Широкие плечи обтягивает видавшая виды солдатская гимнастерка с кавалерийскими петлицами. Она явно мала для этого богатыря. Из коротких рукавов смешно высовываются крупные руки, воротник не застегивается. Казалось, Федя боится вдохнуть полной грудью — того и гляди гимнастерка разлезется по всем швам. А на голове его по-прежнему домашний картуз из коричневой материи, только над козырьком уже сверкает красная звездочка. В таком виде Федя похож на анархиста времен гражданской войны, какими их нередко показывают в кинофильмах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});