— Да уж.
«Хрупкие тьии никогда не покидают родной планеты. Сначала бытовало мнение, что космические перелеты для них губительны — все тьии, украденные пиратами, умирали через несколько дней — просто растворялись с воздухе или растекаясь по полу кают. Однако, когда с тьии были налажены торговые и дипломатические отношения, стало известно, что взрослые хрупкие заболевают и умирают без своей грубой пары. Пара у них появляется в самом нежном возрасте, поэтому зрелые хрупкие тьии, отлученные от близкого, неминуемо погибают», — Илан нажал на «стоп». Сунул руки в карманы и подняв подбородок, уставился вверх.
Потоки воды текли по прозрачному потолку галереи. Небо было серым, света слишком мало — поэтому экспонаты, выставленные на продажу, были видны не слишком хорошо. Какой-нибудь владелец картинной галереи удавился бы от стыда, если бы ему выставили подобное освещение. Или — от неспособности поверить в собственное счастье, потому что таких великолепных картин не видел никто и никогда. По крайней мере, так казалось.
Нежнейшие цвета, идеальная композиция, жанровые сцены и глаза их персонажей, которые, казалось, следят за тобой с холста, пейзажи, в которые хотелось убежать из этой сырой, грязной, приземленной действительности.
Илан развернулся на каблуках и быстро пошел к выходу. На сегодня с него хватит. Если передозировка прекрасным существует, то он ее сейчас проверил на себе.
Рядом с крайним полотном стояла она. Нарисованные лиловые волны, расцвеченные трезубцами молний, кажется, не заканчивались в пределах рамы — они выплескивались в мир и отражались в ее глазах.
— Правда, красиво? — улыбнулась хрупкая.
— Очень, — Илан облизнул губы, сглотнул. — Очень похоже на тебя.
— Конечно. Мой художник думал только обо мне, когда рисовал ее.
— Ты… — вопрос был некстати, но для человека, измученного искусством на чужой планете — простительно. — Ты любишь его?
— Его? — хрупкая тьии тихонько засмеялась. — Нет…
— Ты сумасшедший, — Джек крутил пальцем у виска. — Тратить весь пятилетний заработок на какую-то картину? Ты свихнулся от приступа внезапной любви. Противоестественно межвидовой, заметь. Или от этой дурной планетки. Точнее, от постоянного дождя.
— Ты не понял, — Илан лихорадочно упаковывал холст в уже десятый слой мягкой стружки. — Хрупкие умирают не потому, что их разлучают с любимыми. Они умирают, когда их разлучают с творцами и с искусством.
— Не понял?
— Все, что творится здесь, создается исключительно во имя и по подобию хрупких! Я попросил — и она мне объяснила. Иначе быть не может. Бриллианты ярче блестят на скотном дворе. Хрупкие вдохновляют грубых, ибо здесь нет ничего прекрасного, кроме них. Они музы, понимаешь? Му-зы.
— И?..
— Но муза не может любить грубого, он слишком плох для нее. Муза любит способность создавать. Его скульптуры. Картины. Стихи, в конце концов! И я подумал… Ведь пираты никогда не пробовали красть хрупких вместе с теми предметами, которые были сделаны во имя них? Вдруг у меня есть шанс?
— Твой самый главный шанс — быть арестованным за разжигание межрасового конфликта. За похищение разумного существа. И, возможно, за растрату — я боюсь представить, сколько стоит эта гениальная мазня. Если что, Верн, я тебя предупреждал!
* * *
Глаза у нее были оранжевые, с фиолетовыми разводами. Дорн даже на секунду забылся и протянул ладонь, потрогать — ведь не может же быть, чтобы такой взгляд был у живого человека, не куклы? Девушка дернула головой, испуганно отшатнулась в сторону. Казалось, она даже побледнела от страха — кожа у нее была белой, как бумага, сквозь нее просвечивали голубые венки.
— Простите, — Дорн покраснел и мысленно выругал себя. Идиот! — Я не хотел вас испугать. Просто… вы очень красивая. Я хотел… Знаете… Меня зовут…
— Скажите, — девушка прищурилась. Показалось, что под ее ресницами зажглось теплое пламя. — Это у вас не планшет случайно?
— А… Да, еду на плэнер.
— Хорошее слово, — она потянулась, как кошка, прищурилась и протянула Дорну руку. — Как здорово, что мы встретились. Меня зовут Тиа. Тиа Верн.
Жукоглазые членистоногие и слабые людишки
— Вот тебя дразнили в детстве четырехглазым? — Дима разглядывал свое отражение в отполированном боку чашки-термоса. Картинка расплывалась, и у отразившегося криволицего парня можно было при желании насчитать даже не четыре глаза, а все шесть. — Меня — каждый день. Сначала в садике. Потом в интернате. На «вышке» уже не дразнили. Так, ласково называли.
— Было дело, — Сергей вздохнул и поерзал в кресле. Мягкое и широкое, оно со всеми удобствами вместило бы и трех Сергеев — худых, неуклюжих, с длинными руками и ногами, которые вечно непонятно, куда девать. Единственному же экземпляру сидеть тут было совсем неуютно. Как лилипуту в гулливерской одежде или комару на взлетном поле. — Поэтому я на линзы перешел.
— И что? Сразу почувствовал себя супергероем?
— Куда там. Утром полчаса корячишся, пока нормально их вставишь, вечером — не дай бог напиться, иначе не вынешь! Круглые сутки носить не мог — а то просыпаешься красноглазым поросенком, слезы, сопли, раздражение. А операцию делать мне отказались — мол, организм слабый, хирургические вмешательства не рекомендуются…
— Вот! Что я и говорю! — Дима победно поднял палец и крутанулся в кресле. Стукнулся локтем о скругленную кромку стола и зашипел. — Я и ты — очкарики со стажем. Пусть не без мозгов, но тело подкачало. Ни на стометровку, ни на ринг не годимся. Кир — астматик, невротик, холерик… — Тут Диме пришлось быстро уворачиваться от брошенной кружки. — Яростный холерик, я бы сказал. А Катерина все две недели полета тоскует по шоколадкам и тортикам, при том, что чья-та попа с трудом влезает в кресло.
— И что?
— И то! Вас не волнует, каким образом именно мы прошли отбор? Я уже весь мозг сломал. Два хлюпика, нытик и пончик — это что, новое слово в военной тактике? Непобедимая десантная группа?
— Я могу не раскрывать парашют и раздавить врага собственным телом, — с юмором у Кати было все в порядке, ибо без него девушке с размером XXL не прожить. Точнее, прожить, но невесело. — Если повезет хорошо прицелиться, даже двух врагов. Правда, на этом я кончусь как боевая единица.
— Пфф… Эт если получится раздавить! — Кир состроил яростную рожу, правда, кровожадный оскал на худом «лошадином» лице смотрелся нелепо. — Нам же врага какого пообещали? Бесстрашного, нечеловечески хитрого, коварного, с непостижимой логикой, и — главное! — он физически в разы круче, чем любой человек! Поэтому хоть профессиональных боевиков посылай, хоть нас… одна фигня. Расходный материал. Они там галочку себе поставили «десант отправлен». А нам отдувайся. То есть сдувай. Пепел. Наших тел. С поверхности этого гребанного Кеплера-22.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});