Читать интересную книгу Предания русского народа - И. Кузнецов

Третий дворец князей Суздальских был внутри кремля, близ собора, — думать надобно, что он или тот самый дом, в котором после было местопребывание Суздальских архиереев, или же, он — то небольшое, старинное каменное здание, которое еще в наше время живет возле ограды соборов. Предание доказывает, что этот дом принадлежал князьям Шуйским… Сюда наезжал пожить, не будучи царем еще, князь Василий Иванович Шуйский. Здесь он постом и молитвою приготовлял себя к любви народной. Дворяне и граждане рязанские, владимирские, нижегородские, тут имели с ним свое тайное слово. Духовенство любило Шуйского и, как глава всех тогдашних русских перемен, везде, по всей Руси, работало на пользу будущего царя; но в Суздале совещания этого же духовенства были определительнее, чем где-нибудь в другом месте. Гермоген, Феодорит, Зарайский протопоп Димитрий и многие другие славные люди, желавшие видеть на столе Русском только чистое потомство наших князей древних писали в Суздаль, и сами бывали в Суздале. Народ говорил: Шуйский с ними за едное, и сам метит в Цари!

Вместе с Василием Шуйским бывала в Суздале и прекрасная, но несчастная дочь его — жертва неистовства Лжедмитрия, нашей русской железной маски, доселе еще никем не разгаданной!

Лет еще двадцать назад суздальцы передавали своему новому поколению, что Ксения Шуйская была девица набожная, к отцу и к матери почтительная, на лицо прекрасная и не по-девичьи, благоразумная. Она хорошо знала книжное чтение, а письма писать не ведала. С людьми посторонними ее видели осторожною, и за то самое чаяли, Что горда она.

Царь Михаил Федорович пожаловал дом Шуйских Суздальскому соборному протопопу с братией. В 1812 году в остатках этого дома жил известный оператор, ботаник и суздальский медик-философ Д. П. Моренко.

(М. Макаров)

Терема в Суздале

По берегу речки Каменки, где ныне — Красная гора и урочище Теремки, и в самом деле были красивые домики князей Суздальских, и на этих домиках-теремках — теремочки высокие. Не верите, но то же вам скажет и суздальский летописец, старец Ананий.

Настоящий памятник этим теремкам одно только название урочища: Теремки. А народ еще говорит о них: «Здесь изволили жить да быть наши князья Суздальские, самые князья древние. Вот тут на этом месте, под светлым, косящетым, красным окном на Каменку, св. Евфросиния, благочестивая дочь св. князя Михаила Черниговскаго, прибыв обручить себя с князем Суздальским Миною Иоанновичем (за один только день до свадьбы своей внезапно скончавшимся), произнесла обет Богу, и спаслась в монастыре Риз положения Пресвятыя Богородицы». Святая жена, лишенная предназначаемого ей судьбою друга, хотела уже только жить для Бога и в Боге.

Плакала она горько, душа ея улетала из тела, — говорит народ о дочери Михайловой, — очи ее синие, как небо, слились с небесами Господними! На грешной, сырой земле ни род, ни племя, ее не утешали. Косящетое окно терема было затоплено ее слезами!..

Отсюда же, из этих самых теремов, и прекрасная Соломония, дочь незнатного сановника Сабурова Георгия (Юрия) Константиновича и супруга великого князя Василия (IV) Иоанновича, венчанная с ним в московском Успенском соборе митрополитом Симоном, осуждена была в опалу, на вечное отлучение от княжей жизни семейной. Она была бесплодна, она не могла иметь детей, и в этом самом было все ее преступление перед Отечеством и перед силами великого князя Московского; но Василий привык любить ее и, если верить преданиям, как невольник, только по долгу иметь наследника, уступил Соломонию келье монашеской. В этой келье спасалась она, молясь за православных! В инокинях называли её Софиею.

О ней же, Софии-Соломонии, говорят суздальцы, и то же говорит историограф, что она, Соломония, не хотела добровольно покинуть мир, и тогда сановник великокняжеский Шигона (Ванька) угрожал Соломонии не только словами, но даже побоями. Герберштейн, по рассказам народным, описал даже то место, где дерзкий Шигона ударил великую княгиню, — в доказательство вот шаг землицы, который называется и доселе заушьем. Есть еще люди, подтверждающие это же предание и обвиняющие игумена Давида: они говорят, что этот монах, как полицейский, исполняя, буквально, веления Василия, постригал Соломонию, связавши по рукам, и по ногам, и что потому самому княгиня Суздальская достойна святого венца Мученицы. Молва добавляет, что даже вторая супруга Василия, урожденная княжна Глинская, уважала святость жизни монахини Софии, и особенное имела с нею свидание в теремах Суздальских.

Свидание Елены (Глинской) с Соломонией, — шептали старцы суздальские, — было предлогом политическим; хотели дознать: точно ли Соломония была приведена в Суздаль беременною, как свидетельствовали о том современники, и точно ли она родила сына Георгия? Ответ на это не решен, — он истлел от времени вместе с суздальскими теремами!

(М. Макаров)

Минино селище

Верстах в трёх от Суздаля на большой Владимирской дороге есть место, называемое Минино Селище. Тут был загородный дом и сады обширные суздальского князя Мины Иоанновича, обручника св. Евфросинии.

Сады Минины украшались всякими травами и древесами болгарскими, греческими и другими. Болгарский князь Ассан, получив приют в земле Суздальской (так поет древняя песня), эти сады богатил вишеньем да черешеньем.

Князь Мина, занимаясь теми садами, в думе крепкой, под их древесами, совершал свои надежды великие; он тут гадал о денёчках красных, счастливых. Да вот накануне дня своего брака положил все ожидания в гроб, — в мать сырую землю, — а святая невеста Минина обручилась молитвою с женихом вечным — с Господом Богом!

Нынче на месте увеселительного дворца и зелёных садов князя Мины лежит удобренная пашня, и крестьянин, работник на этой земле, едва ли угадает, когда и где именно разгадана небесами судьба той св. угодницы, которой он молился как ангелу небесному!

(М. Макаров)

Александровская усыпальня

Все знают Александров, любимый стан Грозного. Там, с незапамятного времени, говорят жители, при девичьем монастыре устроена усыпальня. Нужно ли пояснять для кого-нибудь, что такое усыпальня? Она, как и все усыпальни, дошедшие к нам от монастырей греческих, а туда с далёкого Востока, не другое что, как большая, пространная, глубокая яма. На дно усыпальни становятся с усопшими гроб рядом с гробом, в ряд, наружу, не покрытые землёю; до тех пор, пока эти гробы не заставят всего пространства усыпальной ямы; когда же она будет полна, то гробы засыпаются тонким слоем земли, на который, в свою очередь, становится опять новый ряд гробов, что и продолжается, пока уже вся усыпальная яма, в таком порядке, наполнится, по крайней мере, на сажень от верха, покойницами.

Об Александровской усыпальне в народе сохранилось такое предание: что, будто бы, когда-то, одна отшельница, боясь заживо быть зарытою, просила, чтобы гроб её поставили на дно ямы, но не засыпали бы его землёю. Может быть, затворнице, погребенной в стенах монастырских, грустно было думать, что солнце не озарит её печального, мрачного жилища, и она завещала не лишать её этой последней мирской радости. По-видимому, были причины уважить волю умершей: и с тех пор за нею хоронят таким же образом и других усопших отшельниц. Так наблюдается, по крайней мере, около трёх столетий.

(М. Макаров)

Кожаные ассигнации

Говоря об Александровской слободе, нельзя пропустить также и о том, что тут же в Александрове существовала некогда мастерская — для кожаных государственных ассигнаций. Тридцать лет назад здесь можно было видеть ещё несколько инструментов из нее у александровских жителей. Проезжая Александров, многие неоднократно видели экземпляры таких кожаных ассигнаций; из них иные называли эти деньги ушками. Бывший в Александрове исправником тамошний помещик В. И. Барыков доставил пять или шесть этих бедных экс-монет бывшему во Владимире губернатору, князю И. М. Долгорукову. Тут говорили, что кожаные ассигнации — выдумка Грозного. Деньги, доставленные Барыковым, были сделаны из тонкого, потемневшего сафьяна; но подлинного цвета угадать было нельзя; форма их неправильно четырехугольная и больше формы обыкновенных ассигнаций. Одна из них была с бордюром на лицевой стороне, а на другой — с надписью: за рубль плата; прочие слова не разбирались; тут бордюра не было, а полагалось клеймо, вроде печати с двухглавым орлом. Делывались ещё и такие ассигнации, на коих плата не означалась, а весь валёр их заключался только в цифрах и клейме с государственным гербом.