— Отрыщь! Отрыщь! — прорычал один из почетных выжлятников Капкану и Даннику — те не желали уходить. С берега заглядывал вниз, скуля и подняв уши, маленький, дрожащий длинноносый терьер, с которого уже сняли ошейник. Вход в убежище был под водой, и Зуботычину снова взяли на поводок.
Почетный выжлятник — отставной военный — пошуровал между корнями колом и, не нащупав ничего, кроме земли, попробовал сунуть кол подальше. Вода потекла желтым гнойным потоком. Выжлятник трудился, пока не вспотел. Воткнул кол, сдвинул назад шляпу, вытер лоб сафьяновой перчаткой.
— Где же этот парень с ломом?
Вниз по реке, стоя поперек Черной заводи на расстоянии десяти-двадцати ярдов друг от друга, охотники пристально смотрели в испещренную солнцем воду. Высоко над ними с дороги, прорубленной в каменном укосе горы, слышались голоса ждущих в автомобилях людей.
По проселку спешил мужчина с железным ломом в руке. В земле над убежищем проделали дыру, и охотник из Черитона принялся бить по траве колом. Дыру еще расширили, лом походил взад-вперед и с силой опустился вниз.
Гончие у корней дерева, под которыми скрывается выдра; на заднем плане — выжлятник бранит собаку, погнавшую зайца.
Ловчий стоял, положив подбородок на сжимавшие кол руки. Внезапно он увидел в ярде от берега цепочку пузырьков; цепочка росла звено за звеном наискосок по реке. Сорвав белую шляпу, ловчий взмахнул ею в воздухе и закричал:
— Ату его!
Гончие скатились вниз и с ревом плюхнулись в воду, взбаламучивая лапами песок. По темным теням деревьев заструилась золотая пыль. Собаки плыли, не подавая голоса, стараясь опередить друг друга под атуканье людей впереди.
Цепочка тянулась от берега к берегу, каждый ее отрезок был ярдов по шестьдесят. Вот у гребня плотины возникла на миг коричневая голова и тут же скрылась, но ее заметили:
— Вот, вот, вот, вот! Ату его! Он ушел по протоке!
Темно-зеленые водоросли, стелясь по течению, бесшумно покачивались в тихоструйной воде. Протока была глубокая, с темно-коричневым дном. Ее выкопали когда-то, чтобы отвести воду к деревянным колесам двух мельниц у моста, в миле вниз по реке. Теперь колесо побольше заменили турбиной. На дне гнили листья. Протока была полна до краев. Тарка двигался сквозь темно-зеленые водоросли над темно-коричневым дном. Когда он выныривал, чтобы набрать воздуха, нос его казался сухим листком, поднятым течением и вновь ушедшим вглубь. Тарка подплыл под тяжелый дубовый щит-затвор, у которого собралась складками пена; затвор был поднят, чтобы пропустить воду. Мимо шмыгнула форель, Тарка поймал ее, неожиданно изогнувшись всем телом.
На протоку падали тени деревьев, нависал папоротник, протягивала ветви когтистая куманика. Русло шло в низине, параллельно реке. Оставив позади луга, посевы и начинающий краснеть щавель, протока прорезала камышовые крепи, терновник и кусты лещины, где паутина гнулась под тяжестью пчел, кузнечиков и мух. По берегам здесь могла бы пробраться только ласка. В зарослях розовели цветочки окопника, открывал свои бутоны шиповник.
Порой стриж, разрезая воздух черными остриями крыльев, втягивал на лету несколько глотков и стремительно летел дальше. Среди молодых побегов ясеня порхали пеночки-веснички, склевывали с листьев насекомых; пела свою двухтактную песенку пеночка-теньковка. Возле шиповника, ветви которого мерно ворошили воду, поднялась темная голова выдры; Тарка напряг слух и поплыл к берегу. Рев гончих звучал приглушенно, выделялся лишь голос Капкана.
Все еще держа в пасти форель, Тарка вылез из протоки и стал пробираться по мягкой сырой земле сквозь подлесок среди крапивы и болотнозонтичника. На него «тикали» зарянки, раскатывали трели крапивники. Колючки и семена пытались зацепиться за его шерсть, но не находили опоры. Слепни-кровососы пытались сесть ему на спину, но метелки ситника сметали их прочь. Тарка сделал петлю и, вернувшись в протоку, скользнул в воду выше того места, где были гончие. Он проплыл с четверть мили вверх по течению, отдохнул у корня ольхи, прислушался к реву стаи, бегущей по его следам на лугу. Огляделся в поисках камня, где можно было бы съесть рыбу, но, услышав голос Капкана, притаился.
Издалека, с лесистого холма за рекой донесся стук топоров по дубовому стволу, крики лесорубов, внезапный треск, свист ветвей и глухой удар, затем тишина и вновь мерное постукивание — со ствола срубали ветви. Скоро Тарка уже не замечал этих звуков: он ловил ухом звуки, доносившиеся с другой стороны. Не замечал он и жужжания мух, которые резвились под солнцем над протокой. Страха он не чувствовал, он весь ушел в слух.
«Чиф-чэф, чиф-чэф, чиф-чэф», — подала сигнал птичка в ясеневых ветвях. Раздались голоса людей, треск ткани, раздираемой колючками куманики, хруст зеленых полых стеблей борщевника и болиголова под тяжелыми башмаками. Появились головы и плечи на фоне неба. Тарка тронулся дальше.
Его запах снесло водой вниз, и гончие натекли на след. Тарка вылез на противоположный берег, на мягкую землю, усыпанную палым листом под искривленными дубами. Быстро взбежал вверх по склону и скрылся в лиственничных посадках, загораживающих небо. Частые шеренги тонких прямых стволов укрывал сумрак, словно была ночь летнего солнцестояния. Звук не проникал сюда, как и свет; под деревьями ничего не росло. Когда Тарка пробегал по ломким веткам, упавшим на землю, его увидела сова и мягко заухала, предупреждая подругу. И снова в посадках наступил покой. Тарка сидел под деревом в глубине Даркхэмского леса, прислушиваясь к отдаленным крикам, которые долетали сквозь шорох ветра в ветвях. Нос его щекотал крепкий запах хвои. Тарка выронил рыбу. Порой слышался жалобный вопль сойки, хлопанье голубиных крыльев, когда птицы устраивались на ветвях.
Минут двадцать Тарка дожидался под лиственницей, затем порсканье усилилось, заполнило узкие просветы между шеренгами деревьев. С сука, хлопая крыльями, сорвалась сова, и Тарка опять побежал вниз к протоке мимо гончих, которые были в девяти рядах деревьев от него. Когда он выскочил из насаждений, его глаза ослепило солнцем. Затем Тарка увидел перед собой множество мужчин и женщин.
— Ату его!
Тарка обогнул их и нырнул в протоку. Когда он поднимался по ней утром, она была полна до краев, по медленно скользившей воде стелились темно-зеленые водоросли; сейчас вода спала, блестела грязь береговых откосов, лишь тихо колыхались плети болотника. Промелькнула форель. Тарка поплыл против течения все убыстрявшегося потока, но вскоре ему пришлось бежать: вода достигала всего до середины спины, над болотником то и дело показывалась голова. Когда Тарка добрался до квадратного дубового щита, из-под того сочилась только тонкая струйка. Затвор был опущен на самое дно протоки, чтобы задержать воду в запруде.