Читать интересную книгу Английский путь - Джон Кинг

Он прогулялся вокруг вокзала Зоо, а потом на поезде проехал с запада на восток. Он ехал по тем местам, где, как ему казалось, стояла Берлинская Стена. По местам, где когда-то были одни пустыри, а теперь выросли новые здания, издававшие новые звуки. Только что Стена стояла, а через минуту от нее осталась только груда строительного мусора, и Восток и Запад слились в едином порыве. Английские газеты писали тогда, что это будет новое немецкое супергосударство, основанное на старом прусском духе, правда, получилось немного не то, потому что вместо экономического подъема они получили лав-парады101 , техно превратило квартиры в камеры пыток, и скинхеды с панками со свежими силами принялись ебошить друг друга. Поездка ему понравилась.

Первое, что увидел Гарри, выйдя на своей остановке, это секс-шоп и какого-то омерзительного типа, продающего пирожки, а также несколько мамаш с колясками. Чуть поодаль он заметил двух карикатурных наркодилеров, которые из кожи вон лезли, чтобы выглядеть как настоящие наркодилеры, с черными кругами под глазами и зачесанными назад прилизанными волосами. Бетонный пол вокзала был грязным, воздух — затхлым, пахло мочой. Секс-шоп был маленьким и более серьезным, чем обычно, там продавалось только самое жесткое порно, которое и в Сохо-то не сразу найдешь. Чел в пидорской майке вышел из магазина, посмотрел по сторонам, потом пошел куда-то, крутя головой направо и налево. Сейчас июнь, градусов, наверное, двадцать пять, а этот тип разгуливает здесь, как будто не знает, что у школьников уже начались летние каникулы. А может, тут у них нет летних каникул, но если бы английские парни его увидели, то непременно вальнули, как того пидора в Амстердаме. У англичан есть принципы. Даже Гарри это знал.

Пирожки выглядели отвратительно и пахли как говно, не стоило им отравлять своим существованием такой чудесный день. Они были хуже, чем хот-доги из конины, которые обычно продают рядом с футбольными стадионами. Они воняли, даже Картер не стал бы их жрать. Шлюхи с колясками начали спорить о чем-то с наркодилерами, а их сопливые выкормыши даже не заревели, видимо, все это успело настоебать им давным-давно. Спор длился некоторое время, пока наконец в качестве решающего аргумента на улицу не вырулил какой-то здоровый ублюдок с покрытыми тату руками и большим шрамом от уха до подбородка. Ублюдок был пьян и трещал без умолку, размахивая руками, пока наконец все не разошлись в трех противоположных направлениях, как будто ничего не случилось.

Гарри вышел из тени на солнце, пересек мост и пошел мимо маленьких, заполненных посетителями кафе. В них сидели добропорядочные немцы, что-то пили из небольших стаканчиков и глазели в окна на окружающий их мир. Гарри шел дальше, по обеим сторонам улицы возвышались унылые, кажущиеся нежилыми дома. Машины распространяли вокруг себя бензиновые ароматы, он вспотел, но наконец нашел улицу, которую искал. На ней было много баров, атмосфера была тихой и приятной, но он не зашел ни в один из них, просто запоминал, чтобы не заблудиться на обратном пути. В конце улицы он повернул и вышел к нескольким высоким зданиям, потом он увидел большую церковь и безразмерную коммунистическую архитектуру Александерплац. Пару минут он разглядывал церковь, или собор, или как там эта хуйня называется, но он был сыт по горло религией, его интересовала Александерплац сама по себе.

Гарри стоял на площади и смотрел вокруг. Здания были огромными. Такие дома он видел раньше только по телевизору, большие, серые и насквозь коммунистические, подавляющие своей величиной. Они напомнили ему фотографии, на которых были запечатлены здания времен Гитлера. Диктаторы любят размах; наверное, если ты можешь делать все, что хочешь, то естественным образом начинаешь мыслить большими категориями. Вряд ли Сталин или Гитлер задумывались над тем, сколько это стоило. Он сидел на скамейке и смотрел по сторонам. Александерплац ему понравилась, она здорово отличалась от западного Берлина, здесь было меньше коммерции. Когда Стена еще стояла, тут тоже было по-другому, свобода и сияющие рекламы с одной стороны, тишина и отсутствие рекламы с другой, но, несмотря на нищету, у людей здесь были твердые взгляды. А может, не было, кто знает. Наверное, им лучше, когда теперь они все вместе.

Гарри пил пиво и смотрел на проходящих по улице людей. Он никогда не видел раньше ничего подобного, и Александерплац нравилась ему гораздо больше, чем западный Берлин. Сейчас он чувствовал прелесть пребывания в этом месте, потягивал холодное пиво в этом тихом уголке города и думал, когда же он начнет оживать. Он посмотрел на часы; было почти шесть. Две женщины вошли в бар и сели у стойки, бармен завел какой-то хип-хоп или трип-хоп или еще какой-то «хоп», но хотя бы он сделал это негромко. Гарри вытянул ноги и пил пиво, спокойный и расслабленный, Ники там, где и должна быть, и во всем мире воцарилась гармония, он привел свои мысли в соответствие с европейским образом мышления, наслаждаясь каждой минутой своего пребывания на континенте, безо всякой пропаганды медиа, занятый своим личным делом и восхищаясь всем, что видит. Он сделал еще один глоток, холодное немецкое пиво приятно забурлило в глотке, и было ему хорошо и уютно.

***

«Миллуолл» поют НИКТО НАС НЕ ЛЮБИТ, сейчас, наверное, у них на уме английские львы, а не львы Нью-Кросса102, песня разносится по улице, вместе с остальными парнями я возвращаюсь из «Казбаха», приняв душ и проглотив какой-то немецкой дряни, мы снова идем к тем же барам, англичан там теперь на-много бодь-ше, два полицейских микроавтобуса стоят через дорогу, приближается вечер, англичане бухают и поют ДВЕ МИРОВЫЕ ВОЙНЫ И ОДИН КУБОК МИРА, тыкая пальцами в сторону полисов, издеваясь над ними, потом заряжают БОМБАРДИРОВЩИК ХАРРИСА, и я гадаю, понимают ли полисы, что мы име-ем в виду сожженный Дрезден, хотя, наверное, вместо «Харриса» нужно петь про Сталина, чтобы они поня-ли, потому что эти пидоры не понимают английский юмор, но мы пока ведем себя вполне мирно, я чувст-вую, как амфетамины аккуратно сносят крышу, я ощущаю себя просто охуительно, смотрю на фонари, медленно обвожу взглядом улицу, и на несколько секунд мне начинает казаться, что мы в Гонконге или где-то в этом роде, перед тем как мы вернули его китайцам, типичное проявление английского джентльменства, мы выполнили все пункты соглашения, хотя, наверное, нам так или иначе пришлось бы сделать это, ведь у ки-тайцев огромная армия, миллион людей в униформе, но кого ебут эти косые, все дело только в деньгах, фо-нари зажигаются, потому что солнце уже садится, вдруг раздается взрыв восторга, потому что по улице идет чикса, и англичане заряжают ТРАХАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, ТРАХАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ... стройная длинноногая де-вушка лет двадцати в миниюбке... ТРАХАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ В ЗАДНИЦУ?, и чикса понимает, ее лицо залива-ется краской, несмотря на бронзовый загар, но она оборачивается и отрицательно покачивает головой, и анг-лийские парни награждают ее аплодисментами, это старая футбольная штука, и я вспоминаю Чарити Шилд, когда Дэвид Бэкхем вышел на разминку и опрометчиво приблизился к трибуне, на которой находились 30 или 40 тысяч «Челси», и внезапно вся эта масса того, что предположительно должно было быть Новыми Футбольными Фанами — добропорядочными, в клубных майках, с женами и детьми дядями из миддл-класса — внезапно 30 тысяч парней (в основном рабочих парней — тридцатилетних парней — короткостриженых парней — парней как мы — парней как я), внезапно 30 тысяч народу зарядили, издеваясь над парнем, ОНА — ШЛЮХА, так как счастливчик Дэвид гуляет с одной из Spice Girls, и он иронически приставил руку к уху, дескать, придумайте что-нибудь пооригинальней, уроды, и через пару секунд 30 или 40 тысяч «Челси» уже распевали ТРАХАЕШЬ ЛИ ТЫ ЕЕ В ЗАДНИЦУ?, и повторяли до тех пор, пока не набежали стюарды, а Бэкхем не свалил подальше от нас. Это воспоминание заставляет меня улыбнуться. Заставляет подумать о том, что неплохо было бы подойти к этой фройляйн и засунуть прямо здесь. Даже чикса четырьмя рядами ниже пела тогда, на Уэмбли, и перед моими глазами возникает следующая игра, в Ковентри, когда в переры-ве на поле выпустили стайку тринадцати-четырнадцатилетних девчонок в мини и с меховыми хуевинами, и они начали танцевать и хлопать в ладоши, малолетние поп-звезды, теперь это любят, возрастные барьеры все ниже, теперь модно быть шлюхой с пеленок, но несколько парней вспомнили Дэвида Бэкхема и попытались повторить, но никто не поддержал их, потому что эти девчонки были совсем еще детьми, и когда они при-близились к нашей трибуне, где было 4 тысячи «Челси», в основном бритых и почти бритых потеющих на солнце парней, большинству из которых уже за тридцать, и девчонки продолжали свои танцы, и внезапно «Челси» зарядили им ЕСЛИ ТЫ НЕ ПРИДЕШЬ, Я ЗАСУНУ ТЕБЕ В ЖОПУ ПУЧОК СЕЛЬДЕРЕЯ, и я стою в Берлине и смотрю на идущую по улице чиксу, пью пиво с остальными парнями, неподалеку парни, кото-рые ездят за сборной с начала восьмидесятых, они поют старую песню, очень старую, я сжимаю в руке бу-тылку, черт, чуть не пролил, и я думаю о том, что мы, наверное, здорово портим жизнь животам из Футболь-ной Ассоциации, десятилетиями, где бы ни играла сборная, мы тут как тут, трахаем местных женщин и пиз-дим местных хулиганов, портим пиджакам впечатление от заморских поездок, и я чувствую себя охуенно, чувствую себя охуительно, я знаю, что впереди нас ждет веселый вечер, потому что мы с Харрисом собира-емся оставить остальной английский моб — они вполне довольны собой и не ищут сейчас приключений, ведут себя как джентльмены и не ругаются нехорошими немецкими словами, радуют Тони Блэра103 и прочих больших людей — мы идем, поворачиваем за угол и заходим в офис такси.