Читать интересную книгу Разгневанная земля - Евгения Яхнина

Танчич благоговейно принял ларец из рук Петёфи. Теперь толпа понесла его дальше, к музею.

Навстречу процессии показался первый отряд только что созданной национальной гвардии. Пёстрое вооружение — ружья старого образца, турецкие сабли с потемневшими клинками — и больше всего трёхцветные повязки вокруг левого рукава и такие же сделанные из лент розы на шляпах придавали ополченцам праздничный вид. Вашвари и Антал Та́кач, наборщик, снявший с типографской машины первый экземпляр «12 пунктов свободы», несли стяг со словами: «Да здравствует гражданское вооружение!» Следовавший за ними оркестр заиграл марш Ракоци. Кто-то затянул ставшие в этот день уже известными слова:

Встань, мадьяр! Зовёт отчизна!Выбирай, пока не поздно:Примириться с рабской долейИли быть на вольной воле!

Многотысячная толпа остановилась. Подняв вверх руки, люди приносили священную клятву:

Богом венгров поклянёмсяНавсегда —Никогда не быть рабами,Никогда!

Громовое эхо священной клятвы разнеслось по всей стране.

Глава тринадцатая

Янош находит свою дорогу

Марика и Янош шли, избегая людных улиц.

Янош шагал быстро, и Марика еле поспевала за ним, но ничего не говорила. Время от времени он останавливался, брал её под руку и делал два-три шага вровень с ней. Потом она опять отставала.

— Он врёт! Всё врёт! Ничего этого не было!.. — злостью повторял Янош.

Только теперь Иштванне почувствовала, как она устала. «Это оттого, — подумала она, — что правый башмак сильно натирает!.. Верно, до крови, потому что чулок прилип к ноге и будто запёкся!» Она легонько прикоснулась к плечу сына и спросила:

— Далеко ещё?

— Устала, мама? Потерпи немного, уже совсем близко. Я живу у хозяина. Хороший он человек, душевный…

— Ну вот, значит, есть с кем посоветоваться, — обрадовалась Марика. И ей стало казаться, что не так уж она устала и башмак не очень жмёт.

Никогда, наверно, ни одна самая уютная и гостеприимная квартира не казалась никому столь желанным приютом, каким в этот день показалась Марике маленькая столярная мастерская.

Войдя, Янош засветил керосиновую лампочку.

Марика облегчённо вздохнула. Наконец-то она не на шумных улицах этого большого города! Достав из котомки хлеб, она передала его сыну.

Яношу кусок не лез в горло.

— Вот, кажется, хозяин идёт! — радостно встрепенулась Марика, заслышав тяжёлые шаги за дверью.

В самом деле, это был Герман, и не один. Вместе с ним шумно ворвался разъярённый Аронфи.

— Куда же тебя чёрт унёс! — накинулся грузчик на опешившего парня. — Чего ты по углам прячешься?

Герман выглядел не менее гневным:

— Не чикош ты после этого, а сопляк!

Янош, который до этого сидел подавленный, вдруг пришёл в ярость. Он схватил с верстака стамеску и, стоя в угрожающей позе, заговорил срывающимся от злобы голосом:

— И вы туда же? Заодно с господами? Нет у них веры мужику простому… Они заулюлюкали, и вы тут как тут, согласны навалиться, как псы на травле!.. Одевайся, мать! — И вдруг осёкся — он заметил трёхцветные повязки на рукавах Аронфи и Германа.

Марика совсем растерялась. Умоляюще она уставилась на грузчика. А тот стоял, глядя на молодого человека смеющимися глазами, и внезапно прыснул.

— Во-во! Этак-то в самый раз! — весело воскликнул Аронфи. — Теперь и взаправду видна мадьярская ухватка!

— Чудак! — Герман с трудом сдерживал смех. — Ты как понимаешь эту штуку? — Пальцем он приподнял ленту на рукаве. — Одевайся!

Янош всё ещё тупо озирался, но вот рука выпустила стамеску. Лезвие ударилось о сталь топора и тихо зазвенело. И этот мирный звон инструментов, улыбающиеся лица товарищей и добрые-добрые глаза матери сказали больше, чем длинная речь, которую начал было Герман.

— Вы не поверили офицеру?.. — воскликнул Янош.

Марика, сразу почувствовавшая дружеское участие за грубыми словами грузчика, теперь с надеждой смотрела на него. Аронфи обхватил её своими богатырскими руками, приподнял, расцеловал и осторожно опустил.

— С такой боевой мамашей — да в кусты! Сын твой мать, чист, как агнец! Так и велел передать сам Шандор Петёфи да ещё сказал: «Плохо только, если кроток он, как ягнёнок!» Ну, если бы Шандор увидел тебя со стамеской-то в руке, он догадался бы, что кротость твоя всё равно как у сторожевой овчарки!

Янош терпеливо ждал. Но хорошее предчувствие согревало душу.

Марика взмолилась:

— Не до шуток ему сейчас! Объясните всё, как есть!

— Возвели на него, мамаша, напраслину. В другой раз расскажу всё, как было, да не теперь. Есть дело поважнее. — Сняв повязку, Аронфи протянул её Яношу: — Петёфи велел тебе отдать ленту. «Это, — сказал он, — ему на память о пятнадцатом марта. Пусть делает с ней что хочет. Янош найдёт свою дорогу!» На́ вот, получай, мне другую выдадут!

Янош порывисто схватил повязку:

— Где записывают?

— В ратуше… Идём, нам всем по дороге. — Посмеиваясь в бороду, Аронфи подмигнул Герману.

Глава четырнадцатая

«Здравствуй, утро Венгрии!»

Яркий серп луны венчал поднимавшиеся к небу разноцветные огни иллюминации. Население Прессбурга праздновало рождение венгерской самостоятельности. 17 марта император принял петицию венгерского Государственного собрания и дал согласие на автономное управление Венгрии. Первое самостоятельное правительство Венгрии возглавил Людвиг Баттиани. Кошут стал министром финансов.

С утра весь город был на ногах.

День начался триумфальной встречей правительства, вернувшегося из Вены, а кончился он весёлым народным гуляньем.

Было уже далеко за полночь. Торжественное заседание Государственного собрания давно закончилось, депутаты разошлись по домам.

В уснувшем городе гулко отдавались шаги национальных гвардейцев. Сегодня они впервые стояли дозором, охраняя своих сограждан и их покой.

Только Лайош Кошут всё ещё не покидал своего министерского кабинета. Ему хотелось побыть одному. Начиналась новая страница истории венгерского народа. Сегодня Государственное собрание приняло законы о преобразовании Венгрии: закон об отмене крепостного права, о народном представительстве, об ответственности правительства перед Государственном собранием, о введении суда присяжных, о свободе печати, об упразднении налоговых привилегий дворянства, о самостоятельности Венгрии в военном и финансовом отношении.

«Сегодня эти законы — ещё листы бумаги, — думал Кошут, — завтра их надо ввести в действие. Борьба за них предстоит немалая. Австрийское правительство да и палата магнатов уступили, потрясённые революциями в Вене и Пеште. Но реакция не дремлет и готовится к реваншу. Перо, только что подписавшее закон об автономии Венгрии, уже строчит провокационные послания славянским народам; им обещают всевозможные блага, если они воспротивятся венгерской самостоятельности. Меттерниха не стало, но его испытанное оружие — “разделяй и властвуй” — ещё не выбито из рук венских правителей. Единство народа — вот сила, способная разрушить все замыслы врагов. Единство… Как примирить противоречия? Национальные, идейные. Особенно идейные. Кто союзники? С кем идти рука об руку? Против кого обороняться?»

Кошут взял со стола письмо, полученное ещё утром из Пешта.

Приветствие от Михая Танчича… Союзник? Да, конечно… Их союз скреплён гонениями, которым оба подверглись, и горячей верой в скорое возрождение Венгрии. Однако Танчич нетерпелив…

Кошут снова пробежал письмо.

Танчич просит амнистии для Иштвана Мартоша… Но крестьянин учинил самосуд над графом… «Я ненавижу этого чванливого графа, но в такой же мере мне противна и анархия. Танчич не знает золотой середины… Но что станет с Мартошем, пока я буду держаться это середины? Чёрт возьми! Не прав ли Сен-Жюст[44]: “Тот кто, совершая революцию, останавливается на полпути сам роет себе могилу”?»

На белый лист письма упал первый луч занимавшейся зари.

Кошут раскрыл окно, вдохнул полной грудью свежи воздух:

— Здравствуй, утро Венгрии!

Конец первой книги

КНИГА ВТОРАЯ

Часть первая

Глава первая

Что же будет с Мартошем?

Вынужденный покинуть родное село, Иштван избрал для жилья дубравы, покрывающие возвышенности вокруг города Ваца. Окрестности Ваца привлекали беглеца тем, что, находясь вне земель графа Фении, они граничили с ними своими южными склонами. Здесь в густых зарослях беглые крестьяне находили надёжное убежище от сельских стражников, Иштван, не желавший прибегать к грабежам, как многие другие бетьяры, занимался выделкой всевозможных деревянных изделий.