Читать интересную книгу Всадник с улицы Сент-Урбан - Мордехай Рихлер

Развеять эти его страхи Нэнси не спешила, зато однажды, чуть отдохнув от страстных утех, вдруг говорит:

— Дай руку!

— Что опять случилось?

— Чувствуешь, как он там возится?

— Да, — сказал он, отдернув руку как ошпаренный.

— Экий драчун, а?

Драчун? Бедный мудачонок там задыхается в моей сперме!

— Может быть, нам пока… воздержаться? Ну, в смысле, пока ты не эт-самое.

Когда Нэнси была на восьмом месяце беременности, проездом в Лондоне оказались Дженни и Дуг — по пути в Танжер на конференцию «Телевидение и развивающиеся страны».

— А ведь мы не виделись с тех самых пор, как Додик помог с постановкой вашей пьесы в Торонто, — сказал при встрече Джейк. — Жаль, что тогда все как-то не в ту степь пошло. Нет, в самом деле. По-моему, критики ругали ее напрасно.

— А меня так это даже ни капельки и не удивило. Их ведь ничто не задевает так, как правда и глубина. Однако надо отдать должное Кравицу: он изо всех сил противился коммерческому давлению, кто бы ни пытался — режиссер ли, Марлена… Он не давал им изменить ни слова!

— Уважает вашу писательскую самобытность.

Дуг с важностью кивнул. Дженни, чтобы поскорей сменить тему, спросила Джейка, помнит ли он Джейн Уотсон, актрису из Торонто.

— Ну, помню.

— У нее родился мальчик. Роды прошли нормально…

— Вот видишь, — бросил Джейк Нэнси.

— …а через три месяца у нее обнаружился во-от такой нарост в матке! Когда его удалили, это оказалась опухоль, но с зубами и маленькой бородкой.

— Очень мило. А скажи-ка мне почему, — подыскав ответную гадость, нашелся Джейк, — почему ты-то никак не забеременеешь, а, Дженни? Принимаешь таблетки?

— Не принимаю Дуга!

Н-да-а, вот где правда, вот где глубина!

В конце концов Джейк улучил момент, чтобы перекинуться парой слов с Дженни наедине. Рассказал ей, как его и тут дважды принимали за Джо. Сперва сразу по прибытии в Лондон, а второй раз, когда ему по ошибке переслали заказное письмо из Канада-хауза.

— Интересно, где он сейчас.

— Может, в Израиле. Или в Германии.

— Почему в Германии?

— Ханне оттуда время от времени приходят открытки.

Ханна, кстати, все еще так и не сподобилась воспользоваться приглашением Люка посетить Лондон.

— Так у вас, поди, и адрес его имеется?

— Адрес! Джо никогда не сообщает адреса. Но в сорок восьмом он был в Израиле. Во время этой их так называемой Войны за независимость. Ханне до сих пор оттуда приходят письма — от женщины, которая утверждает, будто она его жена.

— Что пишет?

— Да денег просит, как водится. Жалуется, что Джо ее бросил.

Следующим утром Джейк развернул «Таймс», вчитался…

СКАЛЬПЕЛЬ В УСТАЛЫХ РУКАХ, ОТ КОТОРЫХ ЗАВИСЯТ ЖИЗНИ

Хирургам приходится дежурить по двое суток

Из-за нехватки персонала хирурги в некоторых больницах выполняют срочные операции — в том числе в области нейрохирургии, — после того как отдежурили по двое суток, в течение которых им не удается выкроить для сна более двух-трех часов, да и то урывками.

Ах, Нэнси! Нэнси, любимая!

Воды у Нэнси отошли в три часа ночи со среды на четверг, роды прошли неосложненно. Вмятины в черепе у Сэмми не оказалось, зато все, что положено, имелось и, по беглому подсчету, как будто бы в надлежащем количестве. На ручку ему на всякий случай надели браслет с именем, но Джейк все равно старался запечатлеть в памяти характерные приметы младенца. Как иначе, это же его кадиш!

Люка (черт с ним, ладно уж) позвали стать крестным отцом.

— Все ж таки, если бы ты тогда не ухватился за возможность повесить на меня оплату вашего обеда в «Ше-Люба», мы бы вообще с Нэнси не соединились!

— Ну а сейчас она — как тебе? — спросил Люк.

— Да так… ничего особенного. А тебе?

Выйдя замуж и отбросив сомнения, Нэнси погрузилась в такое блаженство, такую радость доставляли ей Джейк, ребенок, хлопоты по дому, что она вообще не могла понять, зачем колебалась. Вместе с тем вскоре поняла, что ее муж не такой уже и подарок. Во всяком случае, не такая цельная личность, как она надеялась. Напротив, Джейк был соткан из противоречий. На первый взгляд исполненный самоуверенных амбиций, в дурные дни он поддавался расслабляющим сомнениям вплоть до полного самоуничижения — в том смысле, главным образом, что видел себя самозванцем, а свою работу (и впрямь подчас для посторонних непонятную) сродни мошенничеству. Иногда она переставала понимать — раз так, зачем он вообще избрал карьеру режиссера, и в моменты мучительных прозрений начинала побаиваться, что, если он не вознесется так высоко как надеялся, он ведь, чего доброго, еще может и вниз пойти, погрязнуть в горечи.

Тихонько покачивая Сэмми у груди на кухне в три часа ночи, она искала способ заставить Джейка понять, что ему вовсе не обязательно ради нее становиться знаменитым. Или, допустим, ради Сэмми. Но Джейк был весь так устремлен, что обсуждать подобные вещи, не раня его, не было никакой возможности, и она предпочитала помалкивать.

Если в редких случаях он получал от своего труда кое-какое удовлетворение, оно по большей части омрачалось презрением к коллегам, слишком многие из которых, как он чувствовал, дай им сценарий, только и смогут, что интуитивно понять, будет пьеса иметь успех или нет. Он часто жаловался ей, что почти все на телевидении неглубоки и легковесны, да к тому же начинены штампами. Актеров тоже настолько не жаловал, что, увидев его однажды за работой на съемочной площадке, она не могла взять в толк, как они его вообще выносят. Потому что, в отличие от многих других, он не льстил им и не умасливал тех, кто нужен, чтобы этим пробудить в них желание блеснуть. Наоборот, насмехался, передразнивал, унижал их ехидными замечаниями. За поверхностность драл три шкуры. Он сам не мог понять, как его терпят.

— Когда я ставил свою первую пьесу в Торонто, — однажды признался он ей, — и раз за разом, снова и снова объяснял автору, что и как должно быть переписано (хотя тот раздолбай все равно ничего толком поправить был неспособен), а актеров гонял до седьмого пота, заставляя их повторять эпизод раз по двести, я — представляешь? — в туалет специально бегал (и не раз!), чтобы отсмеяться. Спросишь, чему смеялся? Да только тому, что меня слушают, не мог в это поверить.

Мужчин-актеров он редко приглашал в рестораны, женщинам, игравшим главных героинь, цветов не дарил. Если с кем и водил компанию во время съемок, с кем дурачился и играл в покер, так это с операторами, помрежами, рабочими сцены да, может быть, еще иногда с занятыми в эпизодах актерами очень третьего разряда, которых заведомо можно не опасаться. Этих его приближенных шутливо называли генералами свиты Джейкоба Херша. Это были в большинстве своем выпивохи из бывших, а то и никогда не бывших — какие-то то ли странствующие цирковые борцы, то ли, наоборот, списанные по возрасту эстрадные акробаты, жалкие старые трансвеститы, речевики разорившейся еврейской труппы, скирявшиеся профессиональные боксеры, среди которых и наркоманы попадались, — и каждый из них рассчитывал на Джейка не только в смысле подработки и разовых подачек, но мог и среди ночи вызвать, — если, например, в пьяном угаре почувствует позыв к самоубийству или в результате запоя очнется в реанимации.

По мысли Нэнси, все это, сколь бы ни было трогательно, было бы относительно приемлемо, будь Джейк наделен действительно бесспорным дарованием, однако его случай, как она с грустью отмечала, был не таков, и она очень за него беспокоилась. Тревожилась и переживала, предчувствуя недоброе. У нее сжималось сердце, когда она видела, с какою страстью он, очертя голову, кидается в каждую новую постановку, даже если очередная пьеса грозила обернуться однодневкой, — часто не спал ночами, обдумывая ходы и решения, а после премьеры, опустошенный и деланно равнодушный, ждал приглашения снять фильм, но телефон все не звонил и не звонил. Потом осаждал офис своего агента, ругался с ним и спорил, пытаясь доискаться, как тот ухитряется поставлять контракты на постановку фильмов режиссерам куда меньшего калибра.

Вдобавок к этим проблемам Джейк испортил отношения со всеми авторами, с которыми его сводило телевидение. А те, с кем он хотел бы поработать, либо не жаждали подписывать контракт, либо, лично к нему настроенные благожелательно, все же побаивались доверять сценарий режиссеру, у которого в послужном списке нет ни единого фильма.

И чем меньше удовлетворения приносила ему работа, в которой он достиг уровня, предельного для телетеатра (как будто выскочил на поверхность и запрыгал на волнах, начиная в чем-то повторяться), тем чаще в его разговорах мелькал братец Джо: где он и что на самом деле собой представляет; словно он ждал, что Джо даст ему какой-то рецепт, ответ на все вопросы.

Однажды раздался телефонный звонок.