— Начало мне понравилось, продолжай, — обратно загыгыкал тот.
— Толик, дело у меня к Семену Чалому, для меня очень важное, а для него очень выгодное, надо бы с ним перетереть.
— А кто ты такой, братан, откуда меня знаешь, Семена?
— Дело, Толик, мутное, рассказывать долго. Ты Семена набери. Я ему расскажу, а ты послушаешь. Получится — хорошо. Нет — на нет и суда нет…
— Ладно, давай еще одну бумагу, наберу.
— Давай лучше сыграем в одну игру. С детства ее обожаю. Я ложу на середину стола купюру. Ты ее накрываешь такой же. Руки держим под столом. Ты говоришь «раз». Мы накрываем купюры ладонью. Чья ладошка снизу, тот бабки забрал. Набирай Семена, перетрем по-быстрому и сыграем.
— Семен, привет. Тут какой-то кент нарисовался, говорит, дело у него к тебе. С виду мужик серьезный, без понтов, побакланить с тобой хочет.
— Дай ему трубу, раз хочет.
Получив связь с клиентом, Саша рассказал почти правдивую историю. Чем больше врешь, тем легче запутаться. Поэтому Саша предпочитал говорить правду и ничего, кроме правды. Если получалось.
— Здравствуй, Семен. Друг я твоего отца покойного. Полгода, как он преставился. Слово я ему дал, что тебя разыщу и передам все, что от него осталось.
— Какой отец, что ты несешь?
Как выяснил Саша, Семен вырос без отца; если покойная мать и знала, кто это был, то унесла эту тайну в могилу еще два года назад, когда очередной сожитель в порыве ревности неудачно шарахнул ее табуреткой в голову. Поэтому у Александра была обоснованная надежда, что он сможет заинтересовать клиента своей невыдуманной историей.
— Ты, парнишка, базар фильтруй. Я тебя нашел, слово свое сдержал. Не интересует тебя батянино наследство, тогда будь здоров и не кашляй. На нет и суда нет.
— И чего там осталось?
— Денег — пятьдесят восемь тысяч рубликов, винтарь его охотничий да нож. Нож козырный, немецкий, «Золинген». Лучше ножика я не видел. Если тебе не нужен, я бы откупил. И память и для охоты… у меня тоже ножик непростой, с виду так и круче будет, посмотришь, может, махнемся с доплатой…
— Оставь это все барахло Бороде, он мне передаст.
— Я все понял… батя твой покойный просил передать, чтоб ты зла на него не держал, так жизнь закрутилась… вроде ничего я не забыл. Зовут меня Саня Лысый. Живу под Хабаровском, сто пятьдесят километров. Номер свой твоему дружку оставлю. Будешь в наших краях, заезжай, тогда и батины вещи получишь. Будь здоров, сынок. — С нажимом на последнем слове Саша прервал разговор. Положив трубку на стол, молча направился к выходу. Телефон сразу зазвонил.
— …
— Уходит.
— …
— Ей, мужик, постой…
— Ты, Толик, не лезь — убьет. Ты и эти двое охламонов с киями мне на один зуб, перекушу и не замечу. Нам с тобой пока делить нечего, давай на том и попрощаемся.
Один из охламонов с широким туповатым лицом обиделся. Он перехватил кий за тонкий конец и угрожающе приблизился к Саше.
«Этот случай подтверждает несомненное право физиогномики на более уважительное к ней отношение. В подавляющем большинстве случаев люди с туповатым лицом такими и оказываются».
— Толян, чо этот пивень сказал?
Произнесенная фраза полностью подтвердила Сашины мысли.
Неуловимо быстро приезжий мужик, стоявший напротив Толика, оказался рядом с грубияном. Левой рукой он небрежно отвел кий, которым тот попытался ударить сбоку, а правой открытой ладонью ударил в лоб. Тело гулко ударилось о пол, а кий остался в левой руке мужика, который столь же быстро вернулся на прежнюю позицию и вопросительно уставился на Толика. Тот, выслушав Семена, ответил в трубку:
— Это твои дела, Чалый. Человек уходит, я его держать не буду. Репа, придурок, влез не по делу, теперь отдыхает под столом. Говори сам. Дать ему трубу, пока он еще тут?
— …
— Возьми, Семен хочет тебе еще пару слов сказать. — Бородатый миролюбиво протянул Саше телефон.
— Слушаю, — холодно сказал в трубку приезжий сибиряк.
— Тут такое дело, я не на колесах, приехать не могу, поэтому и попросил Бороде вещички оставить.
— Слушай меня, Семен. Я сейчас еду в Москву. К десяти буду. Завтра у меня дела, так что потолковать и забрать батины вещи можно только сегодня вечером. Скажи своему корешу, пусть мне твой номер даст. Приеду в Москву, наберу, тогда и встретимся. — Саша отдал трубку обратно. Забив в память своего мобильного номер, который продиктовал бородатый, он протянул ему кий. — Дурачку этому объясни, какие слова говорить можно, а какие нет. В другой раз без языка останется.
— Так ты ж вроде со мной сыграть хотел…
— Считай, что я тебе эту тысячу подарил. Дорога дальняя, а со светом проблемы. Надо засветло успеть.
Саша с удовольствием притопил бы газу, если бы мог, мрачно глядя в быстро темнеющую полосу дороги.
«Нужно что-то решать с освещением, это не дело каждый день заряжать аккумулятор через выпрямитель. Хор, а как вы решаете вопросы освещения?» — по привычке спросил ученик, и в его голове сразу возник готовый ответ. У ящеров достаточно хорошо развито ночное зрение, и в освещении они не нуждаются.
«Да… все имеет свою границу, но есть в этом мире разумный, чья бестолковость безгранична… и этот разумный — мой ученик», — уныло констатировал Хор и пропал.
Добравшись до столицы на подфарниках, благо такая езда не привлекла излишнего внимания блюстителей порядка, Саша, созвонившись с Семеном, нанял таксиста. Стараясь не потерять его в плотном потоке движения, прибыл вслед за ним к дому, в котором проживал клиент. Рассчитавшись с водилой и достав из-под сидушки зачехленное ружье, Саша отправился в гости к сыну своего безвременно скончавшегося друга.
— Вот ты какой, Семен, — с непонятной интонацией в голосе сказал прибывший. — Держи подарок. Через порог нельзя. — Легко отодвинув парня назад, он вручил ему ружье. Протиснувшись мимо него в узком коридоре, не ожидая приглашения, странный дядя пошел дальше. С легкой гримасой недовольства он оглядел однокомнатную квартиру и, уставившись Семену в глаза, спросил: — А где твоя подруга Светлана?
— Тебе какое дело? — фыркнул парень, снимая чехол с оружия.
От острой боли перехватило дыхание и согнуло пополам. Он и не понял, что веселый дядька сильно тыкнул его в печень прямыми пальцами левой руки.
— Видно, что ты без отца рос, Семен. Мало звиздюлей получал. Со старшими разговаривать не умеешь. Мне, как другу твоего отца, надлежит заняться твоим воспитанием.
Через полчаса, получив последний удар по самому дорогому, скрутивший его в три погибели, Семен с ненавистью наблюдал за задумавшимся мучителем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});