— О, жестокая мисс Уоткинс, ведь вы хорошо знаете, почему я отказался от химии!
— Нет, я ничего об этом не знаю,— отвечала Алиса, краснея.— И нахожу, что это очень плохо! На вашем месте я бы еще раз попыталась изготовить алмаз! Это гораздо изящнее, чем выкапывать камни из-под земли!
— Вы приказываете? — спросил ее Сиприен слегка дрожавшим голосом.
— О нет! — ответила мисс Уоткинс с улыбкой.— Это всего лишь просьба!… Ах, месье Мэрэ,— продолжала она, по-видимому, для того, чтобы исправить впечатление слишком легкомысленного тона, каким только что говорила,— если бы вы знали, что я перечувствовала, пока вы рассказывали обо всех лишениях и несчастьях, через которые вам пришлось пройти! И я спрашиваю себя: такой человек, как вы, умный, с блестящим образованием, заслуживающий, казалось бы, самой интересной работы и способный на большие открытия,— и вот он, в пустыне, подвергается смертельной опасности, в любой момент он может погибнуть или от укуса змеи, или от лап льва, не принеся никакой пользы науке и человечеству? Ведь это просто преступление — заставить такого человека отправиться в подобное путешествие!… И разве это не чудо, что вы вернулись? А если бы ваш друг, Фарамон Бартес, да благословит его Бог…
Она не закончила своей речи, но две крупные слезы, навернувшиеся на глаза, закончили ее мысль.
Потрясенный ее волнением, Сиприен произнес:
— Ваши слезы для меня важнее всех алмазов в мире, и из-за них я могу забыть какие угодно лишения.
Некоторое время оба молчали, первой нарушила тишину девушка: она заговорила о химических опытах.
Далеко за полночь молодой инженер отправился к себе домой, где его ждали письма из Франции, аккуратно разложенные на его рабочем столе мисс Уоткинс. Страшно было ему раскрывать эти письма, ведь он так давно не был дома. А вдруг они несут вести о каком-то несчастье? Отец, мать, его маленькая сестренка Жанна!… Столько всего могло произойти за три месяца, пока он путешествовал!
Все родные были живы и здоровы. Сиприен вздохнул с облегчением. Из министерства слали самые лестные отзывы о его удачной идее относительно происхождения алмазных месторождений. Ему предоставлялась возможность еще на один семестр продолжить пребывание в Грикваленде, если он считает это необходимым для своих исследований. Итак, все было хорошо, и Мэрэ заснул с легким сердцем, чего давно уже с ним не случалось.
На следующее утро он немедля отправился навестить Томаса Стила. Бодрый ланкаширец, несмотря на свой успех, нисколько не изменил присущей ему сердечности, с которой он и сейчас принял своего компаньона. Сиприен договорился с ним, что Бардик и Ли, как и прежде, приступят к своим работам. В том случае, если они будут удачливы, он оставил за собой право закрепить за ними в собственность обрабатываемые участки, чтобы у них вскоре мог составиться небольшой капитал. Что касается его самого, он решил больше не пытать счастья в копях — до сих пор оно мало ему улыбалось — и намеревался, следуя обещанию, данному Алисе, возобновить опыты по химии. Разговор с молодой девушкой только укрепил его в собственных мыслях на этот счет.
Сиприен ни минуты не мог и подумать, чтобы воспользоваться доверием Тонайи, посвятившего его в тайну священного грота, наполненного кристаллическими самородками. Но в самом факте ее существования он нашел важное экспериментальное подтверждение своей теории происхождения драгоценных камней и теперь просто не мог не предпринять еще одной попытки. Итак, Сиприен совершенно естественным образом вернулся к своим занятиям в лаборатории. Прежде всего он решил возобновить свои первые эксперименты. И вот почему: с тех пор как искусственный алмаз безвозвратно исчез, мистер Уоткинс больше не вспоминал о своем согласии отдать за него свою дочь. И вот, чтобы фермер снова стал к нему благосклонен, молодой инженер исполнился решимости получить другой такой же камень, ценностью в несколько миллионов.
Сиприен сразу приступил к делу, и на этот раз ничего ни от кого не скрывая.
Достав новую трубку высокой прочности, он возобновил работы при тех же условиях, что и раньше.
— И все же, чего мне не хватает, чтобы получить кристаллический углерод, то есть алмаз,— говорил он Алисе,— это подходящего растворителя, который с помощью испарения или при охлаждении заставит углерод кристаллизоваться. Для глинозема таким растворителем является сернистый углерод. По аналогии можно было бы найти растворитель и для самого углерода, и даже для сходных с ним веществ, таких, как бор и кремний.
Однако, даже не имея в распоряжении необходимого растворителя, Сиприен активно взялся за работу. В отсутствие Матакита, который из осторожности пока еще не показывался в поселке, обязанность поддерживать в печи огонь была возложена на Бардика. Он выполнял ее с таким же усердием, что и его предшественник. Но пока суд да дело, инженер, не теряя даром времени, взялся за работу, давно им намеченную, но до которой раньше у него не доходили руки. Он давно собирался заняться определением точного местоположения значительного понижения уровня почвы на северо-западе плато. По его подозрению, это понижение служило своеобразной воронкой для стока почвенных вод с тех самых времен, когда алмазные месторождения в этом краю только образовывались.
Спустя неделю после возвращения из Трансвааля он занялся этими исследованиями с обычной для него ясностью и определенностью, какую он всегда вносил во всякое дело. Вот уже час он расставлял по земле вехи, наносил отметки на раздобытую в Кимберли весьма подробную карту местности и, к своему удивлению, обнаруживал в ней значительные несоответствия, если вообще не доказательства ошибочности всей карты. В конце концов, нельзя было не признать очевидного: широты и долготы на карте не соответствовали действительности. Только что, точно в полдень, используя безошибочный хронометр, выверенный в Парижской обсерватории, Сиприен установил долготу местности. И теперь, полагаясь на показания буссоли[97] и компаса, он мог заключить, что карта давала полностью искаженные данные, а все из-за того, что при определении сторон света была допущена серьезная ошибка.
И в самом деле, север на карте, отмеченный в английской манере — скрещенными стрелками, показывал в действительности на северо-северо-восток. Как следствие, и все прочие обозначения имели погрешность.
— Я понял, в чем тут дело! — вскричал внезапно молодой инженер.— Набитые ослы, составлявшие эту чудо-карту, просто не учитывали магнитного отклонения стрелки компаса, а ведь здесь, в этих краях, оно составляет, по крайней мере, двадцать девять градусов на запад!… Вот и получается, что все указания широт и долгот, чтобы соответствовать действительности, должны быть сдвинуты по дуге на двадцать девять градусов в направлении с запада на восток вокруг центра карты! Надо полагать, что Англия для съемки этой местности послала не самых умелых геодезистов! — И тут он, в полном одиночестве, расхохотался над этим явным ляпсусом.— Ну так что ж! Errare humanum est![98] — заключил он.— И пусть первым бросит камень в этих честных землекопов тот, кто сам хотя бы раз в жизни не ошибался![99]