Как только императорская чета появилась на разукрашенных в их честь парижских улицах, там повсюду вспыхивали громкие овации.
Когда их карета выехала на Большие бульвары, то восторженные крики французов уже не прекращались ни на минуту, Взволнованный царь улыбался и всех радушно приветствовал. Императрица была так довольна тем, что хоть в этот день она не слышит злобной критики в свой адрес, — одни лишь громкие, многократно повторяемые здравицы в ее честь доносились до ее ушей, и она краснела, словно ей было из-за этого стыдно.
В другой карете с кормилицей ехала маленькая Ольга, и парижане к обычным здравицам добавляли еще и озорную — «Да здравствует малютка! Да здравствует великая ккяжна!» и даже «Да здравствует нянька!», и когда та поняла, что это толпа приветствует ее, няньку, то на повороте на улицу Ришелье она встала в карете и принялась посылать воздушные поцелуи толпе, вызывая хохот у стоявших в первых рядах!
Александра вдруг заметила своему мужу:
— Как, однако, все здесь не похоже на день нашего коронования!
Николай недовольно нахмурил брови. Сердце у него заколотилось в груди. Сильное волнение охватило его…
— Дорогая, Солнышко мое, нет пророка в своем Отечестве.
Александре его ответ не понравился. Она сказала ему:
— Ники, наша страна нас любит. Наша семья меня ненавидит. Доброхоты наговорили им о якобы прохладном отношении к нам со стороны наших подданных…
Она замолчала. Для чего предаваться горьким размышлениям? Не лучше ли упиваться вот этими восхитительными первыми часами их первого появления во французской столице?
С первого вечера их ждали утомительные приемы.
Сейчас царь вспоминал об одном казусе. Его перед отъездом предупредили, что на официальном обеде в Елисейском дворце у президента Франции он должен присутствовать в черном фраке. Но такого костюма не было в его довольно впечатляющем гардеробе, где висели его военные мундиры, дворцовые одеяния, усеянные драгоценными камнями, домашние халаты, в которых он был похож на святого на иконе. Когда в последнюю минуту его главный камердинер узнал о том, что такой вечерний костюм необходим его хозяину, то тут же отправил адъютанта к придворному портному, которому и был заказан фрак. Портной, который до этого не имел дела с подобными выходными вечерними нарядами, оказался в затруднительном положении. На следующий день он отправил своего лучшего закройщика прямо в Париж, чтобы там тот собственными глазами посмотрел на последние образцы этих злосчастных фраков. Закройщик три дня изучал эти туалеты в городе всемирной моды. После его возвращения портной сшил то, что от него требовалось, и фрак обошелся царю в семьсот рублей, — сто — материал и работа, а шестьсот — расходы на пребывание в Париже закройщика!
Царь тогда осведомился, не будет ли он в этом фраке не настолько элегантным, как всегда, не разочарует ли он своим видом приглашенных светских дам, жен послов и министров?
Императрица сияла своей красотой и молодостью. Она обладала отменным вкусом и решила не слишком обвешивать себя украшениями, для чего портить природную красоту? Только одна очаровательная сияющая диадема в ее воздушно-сбитой прическе. Даже на платьях ее фрейлин было куда больше драгоценностей, чем на ней.
Статс-дама двора, княгиня Голицына, урожденная Пашкова, была в то же время образцовой фрейлиной. Чтобы отличаться от других, она появилась в бархатной тунике изумрудного цвета, вышитой серебром.
Все остальные фрейлины с монограммой императрицы, вышитой на шелковой голубой ленте через плечо, предстали перед всеми в атласных белых платьях с большими шлейфами, застегнутых на все пуговицы из бриллиантов от горла до ног, и в расшитых золотом туниках из красного бархата, с расширяющимися от локтя до запястья рукавами на китайский манер.
Восхищенные восклицания приглашенных дам, удивленных роскошью и богатством нарядов ее свиты, были словно бальзам на сердце Александры. Она мило беседовала со знатными соотечественницами, — мадемуазель Васильчиковой, отец которой был директором Эрмитажа, княгиней Оболенской и многими другими.
Все по достоинству оценили грациозность, элегантность молодой дамы, в голосе которой порой явно чувствовались усталые нотки. Посол в России Моренгейм на следующий день устроил роскошный завтрак в своем посольстве на улице Гренель. Там присутствовали все знаменитости Парижа. Жены высших государственных деятелей Республики находились рядом с представителями и представительницами древних родов французской аристократии,
Александра очень страдала от сильных болей в пояснице. Она, предприняв невероятные усилия, заставила себя туда поехать, но, к сожалению, не смогла поговорить на завтраке со всеми теми, с которыми ей хотелось, поблагодарить всех тех, кто пришел засвидетельствовать ей свое уважение.
Воспользовавшись этим, посол распустил слух о том, что впечатления знатных дам о государыне были не из приятных.
«Ваша императрица совсем неприветлива», — таким был один из выводов.
Как мало, однако, требуется, чтобы в силу некоторых обстоятельств, не зависящих от чьей-то воли, на одном нелицеприятном замечании построить репутацию! В депешах, отправляемых из Парижа в Санкт-Петербург правительству, вполне естественно, отражались все такие неприятные отзывы об императрице. К счастью, Александра не сомневалась, что она там на самом деле — первая дама, что именно ей оказывают такие высокие почести и была этим весьма удовлетворена. Повсюду, где бы она ни появлялась, она сразу приковывала к себе всеобщее внимание. Княгиня Радзивилл, эта ее самая строгая критикесса, сообщает нам, — все это, мол, щекотало ее тщеславие, удовлетворяло ее природный эгоизм!
Ну, что можно сказать об этой злобной даме? Могла ли она на самом деле знать, что творится в душе у государыни, о чем она думает? И какая же женщина не будет польщена такими восхвалениями в ее адрес, которые, конечно, «щекочут» ее тщеславие?
Все эти нелицеприятные суждения были весьма по вкусу Марии Федоровне, доставляли ей большое удовольствие, потому что она из принципа старалась принизить все действия и все поступки своей невестки.
Короткое путешествие от Парижа до Версаля просто очаровало царицу. Когда карета коронованной четы выехала на Парижскую улицу, и перед их глазами открылась величественная площадь и знаменитый дворец, оба они не сдержали своих возгласов восхищения, и тут же сообщили о своем восторженном впечатлении сидевшему рядом президенту Республики:
— Когда видишь все эти чудеса здесь, во Франции, то легко понимаешь, почему наша Екатерина Великая хотела любой ценой сделать точно такое же у себя. Ваш утонченный вкус диктует всему миру, он демонстрирует всем, что такое грациозность стиля и его очарование. Такие волшебные архитектурные пропорции! Какое величие и вместе с тем никакой мегаломании. Все так просто, человечно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});