Читать интересную книгу Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Первыми переступили порог ада православный священник, мулла и ксендз, догоняя их, нырнул в кромешную темноту поотставший раввин в пейсах и черной шляпе. Все они при жизни утверждали, что будут возглавлять колонну грешников, но теперь были явно удивлены, что риторическое в общем-то обещание пришлось выполнять так буквально. За ними в черной пасти пещеры исчезла группа буддистов в грязно — оранжевых одеяниях и с покорной улыбкой на губах. Удрученными они не выглядели, предчувствовали, наверное, что колесо сансары не замедлит выкинуть их пинком под зад в мир людей. Дальше, без разбора вероисповедания, пола и цвета кожи, дружной толпой валили миряне. Если с расстояния они казались мне подавленными, то при ближайшем рассмотрении ни особой грусти, ни страха на их лицах я не заметил. Возможно, многие из них ощущали даже нечто вроде облегчения. Ожидание наказания всегда страшнее его самого, а свое на том берегу Леты они уже отбоялись.

Замыкал импровизированную демонстрацию крепкий парень в тельняшке и камуфляже с побрякивающими на груди орденами. Лицо его было спокойным, словно вырезанным из камня, по которому он печатал уверенный шаг. Перед тем, как переступить порог, десантник обернулся. В глазах его вспыхнула радость, на губах широкая улыбка:

— Глеб?!

16

— Глеб! Ты?..

Десантник занес ногу переступить порог ада, но в последний момент ловко извернулся и сделал шаг в сторону. Распахнув объятия, прижал меня к украшенной орденами широкой груди.

— Ты не представляешь, как я счастлив тебя видеть! — отстранился он на длину рук и с улыбкой заглянул в глаза. — На том берегу никого из наших нет, ребята прошли этой тропой до меня, и вдруг такая радость! Почему я задержался?.. — повторил парень мой вопрос, хотя я его и не думал задавать. — Валялся, как и ты, по госпиталям. Сначала Кабул, потом Самара. Помнишь больницу на Осипенко на спуске к Волге?.. Ротный сказал, ты там долечивался. Потом немного покантовался на гражданке, ну и, как видишь… — развел он руками и потянул из кармана брюк мятую пачку сигарет. — Закуривай, брат! — щелкнул дешевенькой зажигалкой. — Глупо все получилось… Хотя смерть по-умному не приходит, — выпустил в сырой воздух струйку дыма. Сплюнул с горечью попавшую в рот табачную крошку. — Перевал Угар… что ты на меня так смотришь, будто никогда о нем не слышал! Залегли, держим помаленьку оборону, а тут духи возьми да накопай где-то миномет. Ну и первой же миной… — улыбнулся, будто за что-то извинялся, покачал кудрявой головой.

Я смотрел на парня, плохо понимая о чем это он. Не такой, конечно, дурак, чтобы не видеть — речь идет об Афганистане, только я-то никогда там не был! Вообще никогда. Не говоря уже о том, что с моджахедами точно не воевал! Война шла где-то там, за далекими горами, а я спокойно учился, потом работал.

— Ты что, не узнаешь, что ли?.. — удивился десантник, видя, что слова его отскакивают от меня, как от стенки. — Это же я, Дож, Димка Ожогин! Вместе в учебке канифолились, вместе попали в разведроту… Ну что, вспомнил? Вижу, вспомнил! — хлопнул меня дружески по плечу. — Неплохо, выглядишь, веса только набрал, черт седой! Преуспел в жизни-то, вон какой гладкий? Сколько тебе сейчас? Сорок три?.. Пять?.. Выходит, недавно перекинулся, а уже на этой стороне, да еще при воротах! Ну, Глебыч, ты и ловкач…

С минуту мы молча курили, разглядывали друг друга. На вид парню было немногим за двадцать, хотя в глазах и в морщинах у губ уже залегла усталость. Дож заговорил первым, впрочем мне-то сказать было нечего.

— Адресок твой срисовал в военкомате, но ты так ни разу и не отписал… — он вдруг оживился, глаза заблестели: — Слушай! На том берегу говорили, солдат за убитых в бою не в ответе, они ему не в зачет. Как думаешь, правда?.. Хорошо бы! Мы с тобой многих покрошили, страшно даже вспоминать…

Дальше молчать я не мог. Прикоснулся к его рукаву, произнес доверительно:

— Не обижайся Дим, но ты обознался! Не был я в Афгане, я вообще в армии не служил…

Дож посмотрел на меня исподлобья:

— А кого, по твоему, я на себе таранил? Или, скажешь, что никогда не видел Алимугула?.. Снег в тот день валил прямо с чистого неба, крупный такой, как бывает только в сказках под Новый Год. В Фургамундже мы никого не нашли, какая-то сука духов предупредила, а когда пришел приказ отходить из кишлака, тут нас и прижали. Просачивались поодиночке, перебежками. Ты прикрывал, шел последним, они успели пристреляться. Сам вместе с ребятами тебя в «вертушку» грузил…

Я открыл было рот возразить, но он без предупреждения ткнул меня кулаком под ребра:

— А это что? Или, скажешь, таким мама родила?..

Я опустил глаза, мои обнаженные из-за жары грудь и живот пересекали два страшных белесых шрама.

Дож начал раздражаться:

— Я и с хирургом в полевом госпитале говорил, из тебя одного свинца наковыряли с полкило! Еще думали, ты иностранец, твердил в бреду про какую-то пикчу, которую тебе кровь из носа надо увидеть…

Я окончательно растерялся. Не может незнакомый человек знать такие вещи! И этих жутких шрамов у меня никогда не было и откуда они взялись я понятия не имел. Можно было, конечно, начать ему поддакивать и врать в унисон, но не хотелось. Димка кровь проливал, не такая же я скотина, чтобы к нему примазаться:

— Как хочешь, старик, только вижу тебя впервые!

Ожогин зло затянулся сигареткой, посмотрел на меня оценивающе:

— Слушай, может тебя еще и контузило? Ребята говорили, такое бывает, память отшибает начисто. Только что-то не пойму: теперь-то, в послесмертии, какая разница?..

Не желая обижать парня, я изобразил на губах нечто вроде сочувственной улыбки.

— А может, все значительно проще? — прищурился Дож и сплюнул через зубы. — Может, ссучился ты, Дорофей, раз своих не узнаешь! Такое тоже случается…

Достал из кармана сигареты и вложил с размаху пачку мне в руку:

— Держи по старой памяти, не один пуд соли вместе съели! — прибавил к ним зажигалку, усмехнулся: — У меня в преисподней проблем с огоньком не будет…

Я сделал движение коснуться его плеча:

— Поверь, это совпадение…

Димка сбросил мою руку. На его бескровных губах появилась презрительная усмешечка:

— Верю, чего ж не поверить! — вдавил окурок каблуком в песок. Посмотрел мне в глаза: — Кучеряво, Глеб, устроился! Плохо ли служить при воротах, как при штабе писарем, запускать в геенну огненную таких бедолаг, как я? Работенка не пыльная, а нам… — покачал головой, — нам деваться некуда!.. Думаешь, наверное: чего он ко мне привязался? Боишься: хочу занять твое место?.. Не бзди, старичок, я не из таких. Много за мной всякого, а вот подлости не водится! — расправил широкие плечи. — Да, в ад идти страшно, но ведь не страшнее, чем нам с тобой было тогда под Кандагаром!

Шагнул к входу в пещеру, обернулся:

— Эх, Глеб, Глеб, лучше бы я тебя не встречал!..

Непроглядная чернота сомкнулась за его спиной, как воды омута. Я уже не пытался понять, что происходит. Да и как понять, как принять тот факт, что ты весь исполосован шрамами, если нет никакой возможности выкинуть из памяти день, воспоминания о котором жгут стыдом? Можно убедить себя в том, что ты был контужен, что доверять себе нельзя, что голова работает с перебоями, можно убедить себя в чем угодно, только куда, в таком случае, девать стоящую перед глазами лоснящуюся харю Гайденко — с ней-то что делать? Как забыть заискивающую суетливость отца? Ломающиеся в жалкой улыбке губы матери? Унизительные поиски денег?.. Нет, такое не забывается, а тут, оказывается, ты чуть ли не герой России!

Я в изнеможении опустился на песок. Поневоле позавидуешь буддистам, научившимся ничего не хотеть и ни о чем не думать. Пропади оно все пропадом, затянись фекалиями! Нет у меня больше сил жить, были, а теперь нету.

Как в фильмах ужасов давящее небо начало медленно опускаться, распластывая меня на земле. Навалилась мутная дурнота. Жизнь заканчивалась, как пленка в кинопроекторе, перед глазами пошли метущиеся, рваные кадры, но это было не забытье. Ах, если бы, если бы! Но, нет! Я видел все наяву, видел в цвете и малейших деталях. А еще говорят, никому не удается заглянуть в собственную могилу… Врут! Сашка с сыном стояли у потревоженной ограды, коллеги сгрудились поодаль. На соседней аллее рвал душу оркестр, три калеки со скрипочками. Цветы, венки… Интересно, по сколько скидывались? Сотруднички — мало я им платил? — наверняка жались, скаредничали. А на лентах что написали? «Дорогому и любимому…» — последнее вряд ли, но в целом, с учетом торжественности момента, сойдет. «Спи спокойно…» — если «спокойно», то от службы безопасности. «Гениальному руководителю…» — тут явно перебор! От кого венок? Ах, от бухгалтерии!.. Известные задолизы, только что-то припозднились. Как много узнаешь о себе интересного, стоит помереть!