Читать интересную книгу Поваренная книга Мардгайла - Андрей Синицын

Я никогда не пожалею о докторе Слэу, но штрудель! Прекрасный, сладостный, упоительный штрудель!..

©А. Кубатиев, 1980.

ДМИТРИЙ КАЗАКОВ

Дорога чудес

Вся жизнь представляет собой алхимический процесс; разве мы не занимаемся алхимией, приготовляя себе пищу?

Парацельс

Профессор Веспасиан Тиггз шел домой. Он имел обыкновение поступать подобным образом по завершении рабочего дня в университете. Маршрут профессора был утвержден раз и навсегда много лет назад — по неширокой Букингем-стрит, затем, через перекресток, к обсаженному липами бульвару Виктории. Пройдя бульвар, Тиггз всегда останавливался на площади Ватерлоо, чтобы покормить голубей, и только затем отправлялся к почтенному трехэтажному дому, где, собственно говоря, и жил.

Изменения в эту устоявшуюся траекторию мог внести разве что катаклизм масштаба падения метеорита или извержения вулкана. Но подобного в окрестностях давно не случалось, и жители Букингем-стрит и бульвара Виктории сверяли часы по сухощавой, облаченной в неизменный костюм песочного цвета, фигуре профессора.

Опираясь на трость, он каждый вечер проходил мимо одних и тех же окон, и добрые городские обыватели, любящие традиции, как и все англичане, гордо показывали на него гостям.

— Вот! — говорили они. — Наш профессор! Ходит так уже сорок лет! Его еще мой отец, да что там, дед, застал!

— Да, потрясающе! — соглашались гости, глядя на разрумянившегося то ли от чая, то ли от вранья хозяина, и спешили налить себе очередную чашку, взять печенье, пирожное или тост, намазанный маслом…

Менялся путь профессора только единожды в неделю, по пятницам. В этот день Веспасиан Тиггз, выделив достаточное количество раскрошенной булки голубям, неизменно заходил в букинистическую лавку на площади Ватерлоо.

— Добрый вечер, сэр, — приветствовал его продавец, он же владелец лавки, сухонький старичок в очках и с бакенбардами, которые помнили еще славные времена королевы Виктории.

— Добрый, — отвечал профессор, приподнимая шляпу, и отправлялся в обход книжных полок.

Страстью профессора, одной из немногих, были старые книги. Инкунабулы в окованных металлом переплетах, фолианты, написанные на ветхом пергаменте плохой латынью и дряхлые рукописи интересовали его куда больше, чем политика или даже (о, ужас!) футбол.

Но учитывая, что преподавал профессор историю, это не выглядело особенно странным.

Этот день как раз оказался пятницей, и посему никто, включая уличных собак и кошек, не удивился, когда Тиггз, отряхнув руки от крошек, свернул в сторону букинистического магазина.

Дверь открылась с почтительным писком, звякнул звоночек, извещающий хозяина, что у него посетитель.

— Добрый вечер, сэр, — продавец оторвался от каких-то бумаг, чтобы поприветствовать постоянного клиента.

— Добрый, — отозвался профессор, в полном соответствии с традицией приподнимая шляпу.

Продавец уткнулся в записи, а Тиггз неспешной походкой двинулся вдоль полок, уставленных книгами, самой юной из которых было куда больше двух сотен лет.

Но столь молодые издания не могли заинтересовать Веспасиана Тиггза, чей изощренный ум привык блуждать в лабиринтах далекого прошлого. Профессор небрежно просмотрел корешки на ближних полках, отмечая, что все, здесь стоящее, уже видел семь дней назад, и перешел к полкам дальним.

Здесь собрались фолианты более почтенные. Между «Деяниями датчан» Саксона Грамматика и «Историей франков» Григория Турского тут вполне могла притаиться одна из хроник Фруассара или сборник писем папы Иннокентия Второго.

Но, увы, все, или почти все достойное уже было в библиотеке профессора Тигтза, и найти что-нибудь новое и интересное ему в последние годы удавалось реже и реже.

Скользнув взглядом по раритетному изданию «Руководства для астрологов» Гвидо Бонатти, в переводе на английский доктора Джона Лилли, Веспасиан Тиггз собрался уже направиться к выходу, когда взгляд его неожиданно за что-то зацепился.

Привыкший доверять глазам, профессор пригляделся внимательнее.

Втиснувшись между «Нравственными письмами к Луцилию» Сенеки и алхимическим трудом голландского ученого семнадцатого века Якоба Тиля «Безумная Мудрость или Химические Обеты», расположилась нетолстая книжица, ветхость которой наглядно демонстрировала изрядный возраст.

Заинтересовавшись, Тиггз взял ее в руки.

Обложка, украшенная по моде средневековья металлическими вставками, почти полностью вытерлась, но внутри, на пожелтевших от времени листах, текст сохранился хорошо.

«Дорога Чудес или Кулинарные Творения брата Василия Валентина, Бенедиктинца» — прочитал профессор. Написано сие было, как и следовало полагать, на латыни, но Тиггз знал этот однозначно мертвый, но благородный язык в совершенстве.

На вытянутом лице профессора, которое украшал выдающийся нос, похожий очертаниями на таран греческой триремы, отразилось изумление.

Учитывая обстоятельства, это выглядело вполне естественным.

Василий Валентин, монах из Эрфурта, живший в пятнадцатом веке, прославился прежде всего как алхимик, написавший темный и запутанный трактат «Двенадцать Ключей Мудрости», которым руководствовалось не одно поколение искателей философского камня.

Иные его труды были посвящены исключительно химии.

Так что книга, которую Веспасиан Тиггз держал в руках, являлась подделкой. Но, судя по виду, подделкой древней и весьма искусной. Но не только это заставило почтенного профессора задержать на ней внимание.

Дело в том, что второй его страстью, помимо букинистики, была кулинария. В будни профессор питался в кафе, а дома только пил чай. Но в субботу наступало время высокого искусства. Выбрав из обширной коллекции, равной которой не было во всей Европе, рецепт, Тиггз отправлялся на рынок, дабы закупить всевозможные, как он выражался, «ингредиенции».

А после полудня священнодействовал у плиты. Профессор мог приготовить все, что угодно. Соусы и супы, жаркое и салаты, все получалось у него замечательно. Но, к величайшему сожалению для человечества, ни одно из блюд никогда не покидало пределов скромной холостяцкой квартиры.

Веспасиан Тиггз мог бы стать великим поваром. Если бы захотел.

Утвердившись в мысли, что перед ним подделка, он, тем не менее, пролистал книгу. Действительно, она содержала кулинарные рецепты. Их было немного, но каждый из них оказался профессору абсолютно не знаком. Это неприятно уязвило его самолюбие кулинара и эрудита.

Зажав книгу подмышкой, Тиггз решительным шагом направился к продавцу.

— Любезнейший, — сухим и неприятным голосом сказал он. — Я хочу приобрести эту книгу. Сколько она стоит?

— Минуточку, сэр. — Владелец магазина взглянул на «Кулинарные Творения» с таким удивлением, словно видел их в первый раз. — Я должен посмотреть в записях…

Раскрыв толстую тетрадь в синем кожаном переплете, он принялся с тщанием переворачивать листы.

Профессор ждал, нетерпение его с каждой минутой возрастало.

— Что вы там возитесь? — не выдержал он, наконец. — Сколько же можно?

— Прошу прощения сэр. — Продавец поднял виновато моргающие глаза. — Видимо, я забыл сделать запись о поступлении… Будьте добры, там должен быть ценник внутри. Иногда я его вкладываю.

Веспасиан Тиггз принялся раздраженно листать книгу. Ближе к ее концу, зажатый между страницами, обнаружился замусоленный обрывок бумаги явно современного происхождения. Брезгливо подцепив клочок двумя пальцами, точно дохлую мышь, профессор выудил его и поместил на стол.

— С вас двадцать фунтов, сэр, — сказал хозяин магазина, издав едва заметный вздох облегчения.

Тиггз расплатился и, ухватив книгу подмышку, заспешил к выходу. Несравненное чутье, развитое за годы упорядоченной жизни, подсказывало ему, что он отстает от графика примерно на пятнадцать секунд.

Позволить себе большего отставания профессор не мог. На кону стояла его репутация пунктуального человека. Пусть даже опаздывал он всего лишь к себе домой.

Для серьезного чтения, а иного хозяин не признавал в принципе, в квартире Веспасиана Тиггза предназначалось старое кресло, стоящее перед камином в гостиной.

В это утро, ровно в девять часов, расположившийся в кресле профессор раскрыл вчерашнее приобретение.

— Посмотрим, посмотрим, — сказал он, — что там этот Василий Валентин наворотил!

Предисловие, как ни странно, оказалось посвящено той же алхимии. Тиггз проглядел его по диагонали: «… принял решение посвятить себя изучению естества… в духе живом собрал силы и размышлял… естество рассказывает на языке минералов, металлов, а также живой плоти… истинная Наука сокрыта от профанов… и истинные чудеса откроет тебе зреющий в тигле Камень, подогреваемый устремлением… труд сей — первая ступень для философа, мнящего обрести истинное лекарство».