«Все идеи февраля поставлены под вопрос одна за другой, — пишет Гюго в своем дневнике. — Разочарованный 1849 год поворачивается спиной к 1848-му».
Это трагическая весна. Реакционные силы Европы сплачиваются для подавления народных движений. Войска царской России вторгаются в пылающую Венгрию. Пруссия выступает против борцов за общегерманскую конституцию. И республиканская Франция становится в ряды могильщиков революции, присоединяется к коалиции душителей, к тем, кто пушками, штыками, кнутом, шпицрутенами пытается задержать поступательное движение истории. Луи Бонапарт по призыву папы Пия IX посылает республиканские войска на подавление революции в Риме.
Национальное учредительное собрание бесславно закончило свою деятельность. Напоследок оно отвергло закон об амнистии июньским повстанцам.
В мае 1849 года начались выборы в Законодательное собрание. Большинство мест опять у реакционеров, но число левых все же увеличилось. Депутатом избран участник июньского восстания Пьер де Флотт — прямо из тюрьмы — на скамью Законодательной палаты! И Гюго держит в руках новенький депутатский мандат.
Депутатов продолжает волновать вопрос об отношении французского правительства к Римской республике. 11 июня депутат левого республиканского крыла Ледрю-Роллен выступает с обвинением против президента и министров. Президент заслуживает суда, говорит он. Нападение на Римскую республику — это грубое нарушение конституции, его можно рассматривать как нападение на французскую республику. Гюго вместе с левыми поддерживает это обвинение. Но оно отвергнуто реакционным большинством.
Через день после бурных словопрений в палате по улицам Парижа движется тридцатитысячное шествие. Во главе его депутаты левого крыла «монтаньяры».
— Да здравствует конституция! — кричат демонстранты. — Под суд нарушителей!
На бульварах, близ улицы Мира демонстрацию встречают правительственные войска. Ружейные дула направлены на защитников конституции. Гюго потрясен. Последние его иллюзии развеялись. Где же право? Против закона ополчился грубый произвол. Против справедливости — насилие.
Напрасно некоторые депутаты «горы» призывают к оружию. Парламентское восстание оторвано от народа и не перешло в движение масс.
И снова в Париже объявлено осадное положение. Распущены легионы национальной гвардии, принимавшие участие в демонстрации, арестованы некоторые депутаты собрания и члены рабочих ассоциаций. Ледрю-Роллен эмигрировал из Франции.
В собрании ораторов левой прерывают репликами, гулом, топотом.
Но Виктор Гюго не хочет молчать. 9 июля 1849 года он выступает с речью о нищете, которая продолжает царить в республиканской Франции.
«Нищета — это болезнь, столь же страшная для общества, как проказа для человеческого тела. Но ее можно уничтожить, как уничтожили проказу. Да, это вполне возможно…
Хотите ли вы знать, до чего дошла нищета в Париже в наше время?! Нужны ли вам факты?..»
И Гюго рассказывает о писателе, умершем от голода, о семьях, которые живут в домах, подобных помойным ямам, и спят все вповалку, накрываясь гнилыми отрепьями вместо одеял. Он рассказывает о матери с четырьмя детьми, которые во время холеры рылись в зараженных свалках, они разыскивали там пищу. «Вы не сделали ничего, если народ страдает! — бросает поэт в лицо законодателям и правителям Франции. — …Я заклинаю вас подумать над всем этим!»
* * *
21 августа 1849 года в Париже открылся международный конгресс мира. Виктор Гюго избран председателем.
Взволнованные лица устремлены к трибуне. Корреспонденты быстро что-то строчат в своих записных книжках. Среди представителей прессы два сына поэта — редакторы газеты «Эвенман».
«Придет день, когда пушки будут показывать в музеях, как показывают сейчас орудия пыток, удивляясь, что они могли существовать… — говорит поэт в своей вступительной речи. — И этого дня не придется ждать четыреста лет, ибо мы живем в эпоху, когда время движется быстро…
Еще немного времени — и человек будет обегать землю, как гомеровы боги обегали небо… Еще несколько лет — и электрический провод единодушия обоймет весь земной шар и охватит вселенную».
Но политики противятся всеобщему миру. Об этом свидетельствует статистика, исследование государственных бюджетов.
«Господа! Мир в Европе длится уже тридцать два года, и за эти годы чудовищная сумма в сто двадцать восемь миллиардов франков истрачена в мирное время на нужды войны…
Эти сто двадцать восемь миллиардов, отданные делу войны, отдайте их делу мира! Отдайте их труду, просвещению, промышленности, торговле, судоходству, сельскому хозяйству, наукам, искусствам и посмотрите, каковы будут результаты… Лицо мира изменилось бы… богатство забило бы ключом, брызнуло бы из всех вен Земли, вызванное дружным трудом людей, и нищета исчезла бы бесследно…»
С цифрами в руках Гюго изобличает лицемерие политиков.
Считается, что страны Европы не ведут войн. А недавняя экспедиция в Римскую республику? А затяжная война, которую ведет Франция в Алжире, захватывая область за областью его земли?
Конгресс мира состоялся. Но мира и согласия нет. В Национальном собрании продолжаются прения по поводу Римской экспедиции.
Депутат Гюго становится все активнее и усиливает свои атаки на «партию порядка».
Он требует скорейшего вывода французских войск из Италии.
15 января 1850 года он выступает против реакционной реформы народного образования, отдающей школы под контроль церкви, и обличает партию клерикалов, наследников инквизиции, врагов прогресса. Но речи не действуют. Реакция усиливается.
В феврале 1850 года в Париже вырубают «деревья свободы», насаженные в первые дни революции. Это символично.
— Мы, роялисты, — истинные устои конституционной республики, — возглашет Тьер. Семнадцать «бургграфов» — комиссия, выделенная большинством Национального собрания, разрабатывает проект закона об уничтожении всеобщего избирательного права.
Несмотря на протест оппозиции, законопроект принят большинством Национального собрания 31 мая 1850 года. Доверие к депутатам окончательно подорвано в народе.
Гюго вместе с меньшинством выступает и голосует против этого закона. Он твердо занял место в рядах левых республиканцев.
За два послереволюционных года поэт прошел большой политический путь: от расплывчатого либерализма, от примирения с конституционной монархией — к демократическим, левореспубликанским позициям. Бывшие соратники, «умеренные», смотрят на него враждебно, а люди, которых он считал раньше чересчур «крайними», «якобинцами», сделались его друзьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});