Читать интересную книгу Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

НА ВЕТЕР ПОЙДЕШЬ — ВО ЛЬДАХ БЕДЫ НЕ НАЙДЕШЬ

Казалось, все предвещало благополучное плавание. Юго-западный ветер далеко отогнал плавучие льды, с самого высокого холма на острове никто не мог заметить грозного врага. Небо было ясное, море спокойное, тихое.

Ранним утром в день святого Агафона Огуменника[10] все было готово к плаванию, и кормщики, посоветовавшись между собой, решили не откладывать больше выход в море.

В просторном английском доме Степан Гурьев велел оставить, по старинному обычаю, бочку соленой рыбы, мешок муки, деревянный ящик соли, немного топленого масла. Наготовили поленницу дров и сложили в сенях. На видном месте положили кремень, огниво и трут. Если человек в крайней нужде, голодный и замерзающий, встретит пустующее жилище и найдет в нем оставленные припасы — съестное, огонь, дрова, — он может сохранить себе жизнь.

Дементий Денежкин не забыл оставить в избе грубо намалеванный на доске образ Николая-чудотворца, покровителя всех плавающих на морях.

Подкрепившись вареной рыбой и загасив в поварне огонь, мореходы перебрались на корабли.

Кочи один за другим стали двигаться вдоль берега. Передовым шел коч «Аника и Семен», где был кормщиком Степан Гурьев. Вместе с Гурьевым находились и английские купцы, и весь пушной товар, закупленный ими у самоедов. Степан решил не спускать с иноземцев своего глаза. На втором коче кормщиком был Митрий Зюзя, с ним два брата Мясные и самые надежные и крепкие ребята холмогорцы.

На двух больших кочах, принадлежавших англичанам, дружины выбрали себе кормщиков и поклялись слушаться их, как велит морской устав. На одном кормщиком стал Федор Шубин, а на другом — Дементий Денежкин.

Первый день плавания благоприятствовал мореходам, ветер отошел ближе к корме и задул от востока. На море держалась небольшая, попутная зыбь. Холмогорцы годами помоложе стали прикидывать, когда кочи подойдут к Канину Носу. Спать повалились в самом хорошем расположении духа. Однако ночью ветер резко изменил направление, усилился и задул от северо-запада.

Тревожное чувство не покидало Степана Гурьева. Он внимательно следил за облаками, за ветром, за тем, как ведут себя чайки. На душе было пусто и тоскливо. Когда кочи, слегка покачиваясь на зыби, подгоняемые легким ветром, взяли направление на пролив между островом Вайгач и матерой землей, Степан успокоился и лег отдохнуть. Лишь бы вырваться из этого ледовитого коварного моря. Льдов здесь несосчитимое множество. Они прячутся где-то на севере. Степан вспомнил рассказы бывалых кормщиков, что на север море простирается бесконечно. Здесь нет людей и некому помочь потерпевшим бедствие мореходам.

«Ледяные поля — коварные враги, — думал Степан, — они притаились и ждут, когда переменится ветер. Вот тогда льды выползут из укромных мест и окружат со всех сторон мореходов… Если бы я мог превратиться в чайку, тогда бы все стало ясным. Я полетел бы над морем и узнал, где спрятались льды…» Потом он снова вспомнил свою Анфису.

— Господин Гурьев, — услышал кормщик вкрадчивый голос, — я давно хотел поговорить с вами.

Степан повернул голову, перед ним стоял английский купец Джон Браун.

— Я слушаю.

— Хочу уверить вас, что мы, англичане, не хотели смерти вашей жены и очень сожалеем о том, что случилось. Наш кормщик не должен был стрелять. Господин Гурьев, мы понимаем ваше горе.

— Мы поговорим об этом, господин купец, когда вернемся в Холмогоры… Я верю вам, что вы не хотели смерти моей жены. А сейчас я устал.

Англичанин осторожно вернулся на свое место и стал тихо разговаривать со своим товарищем.

В маленькой низкой каморе тесно. Несколько узких, как гробы, кроватей, покрытых оленьими постелями, занимали почти все место. На камельке в котле что-то варилось.

Северный ветер принес холод и снег. Большие пушистые хлопья падали всю ночь. Проснувшись утром, мореходы не узнали своих кораблей. Но самое неприятное было другое: справа по носу показалась белая кромка подвижных льдов.

Степан Гурьев давно не спал. Взобравшись на мачту, он осматривал морские дали и старался угадать, изменится ли ветер.

К полудню льды подошли вплотную к кочам и окружили их со всех сторон. Теперь льдины, покрытые снегом, казались одинаковыми, и нельзя было отыскать на них снежницу с пресной водой. Вширь и вдаль раскинулись необъятные ледяные просторы. Вечером ветер снова изменился, он стал дуть от юго-запада. Льды сплотились еще больше и двинулись на северо-восток. Лед сжимало, то здесь, то там вырастали торосы.

Степан Гурьев надеялся, что еще могут произойти перемены в движении льдов, стоило лишь измениться ветру. Но на этот раз юго-западный ветер упорно дул несколько дней. Затертые льдом кочи все ближе и ближе подносило к острову Надежды.

На седьмой день утром Митрий Зюзя первым увидел невысокий, покрытый снегом берег. Ему никто не обрадовался. Остров стоял на пути движения льдов, и нужно было ждать сильных сжатий.

Ночью лед уперло в берег, льдины сошлись вплотную. В иных местах они стали наползать одна на другую, ломаться, подниматься стоймя.

Берег еще приблизился, до него осталось не больше двенадцати верст. На кочах все проснулись. Давление льда на борта усилилось, корпуса скрипели и содрогались.

Степан Гурьев приказал дружинникам малых кочей поднять свои корабли на лед: в этом он видел спасение. Нос коча «Аника и Семен» упирался в крепкую льдину. Дружинники быстро установили во льду ворот, под носом коча расчистили топорами и пешнями наклонную плоскость, удобную для подъема, привязали за мачту крепкий канат и завели его на ворот. Дружными усилиями удалось вытащить коч на льдину. Немало облегчили подъем полозья, встроенные в днище коча.

Митрию Зюзе поднять на льдину «Холмогоры» не удалось: коч был зажат между двух больших и крепких льдин, развернуть его было невозможно. На двух английских кочах попыток вытащить свои суда на лед не делали, слишком они были тяжелы. Мореходы с пешнями, топорами и баграми вышли защищать свои корабли. У каждого за спиной — кожаный мешок с запасом харчей и сменой чистого белья.

Давление льда с каждым часом усиливалось. Первой жертвой оказался коч «Холмогоры», зажатый между льдинами. Корпус его не выдержал, треснул, лед пополз кверху, заваливая корабль обломками. Мореходы дружно работали, стараясь ослабить нажим… Но все оказалось напрасным. Коч раздавило сдвинувшимися льдами и залило водой. Мореходы сошли на лед, не успев ничего спасти. Они перебрались на льдину, где стоял коч Степана Гурьева.

Два больших английских коча с крепкими корпусами держались весь день. К вечеру ветер немного изменил направление, и льдины яростно поползли на корабли, ломая деревянную обшивку. Мореходы пытались отстоять их. Они оттаскивали льдины баграми, рубили топорами и пешнями. Погибли корабли почти в одно время. Обшивка не выдержала и разошлась, образовались щели, и вода студеными потоками хлынула внутрь. Корабли медленно тонули.

Во время натиска льдов погиб молодой холмогорец Филя Кочетков. Его зашибло упавшей мачтой и завалило льдом. Все произошло очень быстро, и мореходы не успели его спасти. Остался неповрежденным большой карбас, стоявший на палубе коча: при сжатии его выбросило на лед.

Кучи бесформенных обломков чернели между льдинами. Люди копошились вокруг них, стараясь отыскать что-нибудь полезное.

Еще неделю дули ветры, прижимая льды к острову Надежды. Шел снег, держались небольшие морозы. Мореходы сбились возле коча «Аника и Семен». Приволокли сюда и уцелевший карбас. Около пятидесяти человек собралось на небольшой льдине. Вокруг льды, будто живые, все время находились в движении. Они ломались, скрипели, с шипеньем всползали друг на друга. То здесь, то там вырастали высокие холмы из ледяных обломков. От большой льдины, где стоял «Аника и Семен», сжатием обломило изрядный кусок, но льдина осталась несокрушимой.

К Степану Гурьеву, наблюдавшему на корме коча за бушевавшими льдами, подошел Митрий Зюзя.

— Ну как, Степан Елисеевич? — спросил он. — Что мыслишь?

— Одно спасение — на остров добираться. Там дом теплый, зиму проживем.

— А домой как с одним кочем?

— Разве не поместимся? Харчи только возьмем. Места хватит. Конечно, тяжеленько придется. Не об том я думаю — перезимовать надо. Харчи готовить. Старуха-цинга не пришла бы в гости.

— Оружие осталось ли у нас?

— Пищали есть, и зелье, и свинец. Оленей бы захватить, пока не ушли с острова. Напромыслить в запас.

— Моржовой кости бы поболе.

— Будем брать и моржовую кость.

— Агличане как зимовать будут?

— Хлипкий народ, уцелеют ли? Зима-то — она долгая.

— Хм… как пойдет дело. Бывает так, что и самых крепких с ног валит… Наши беломорские льды лучше. Слышно, как живут, треск, грохот. Здесь шипят по-змеиному. А Никольское устье? Бывал ты там, Степан Елисеевич? Летом кругом шиповник благоухает. В монастыре колокола названивают и хлебом печеным пахнет. Одним словом, русская земля.