Читать интересную книгу Жанна дАрк - Марк Твен

- Любезный герцог, отойдите в сторону, а не то эта махина убьет вас.

Герцог Алансонский послушался, но его место поспешил занять господин де Люд, и в одно мгновение ему оторвало голову ядром.

Наблюдая за всем, Жанна выбирала удобный момент для начала штурма. Наконец, примерно в девять часов, она подала команду:

- Теперь - на приступ! - и горнисты протрубили атаку.

Мгновенно несколько наших подразделений бросились туда, где массированным артиллерийским обстрелом была разрушена верхняя часть крепостной стены на большом протяжении. Солдаты спустились в ров и начали приставлять осадные лестницы. Скоро и мы присоединились к ним. Заместитель главнокомандующего считал атаку преждевременной, но Жанна сказала:

- Милейший герцог, неужели вы робеете? Разве вы не помните, что я поручилась доставить вас домой целым и невредимым?

Во рвах закипела работа. Враг, столпившись на стенах, обрушивал на нас град камней. Среди англичан был один верзила, причинявший нам больше вреда, чем десяток его собратьев вместе взятых. Появляясь в самых опасных местах, он швырял вниз огромные глыбы, которые давили солдат и ломали лестницы, после чего, довольный собой, разражался дьявольским хохотом, Но герцог скоро свел с ним счеты; разыскав знаменитого канонира Жана из Лотарингии, он сказал ему:

- А ну-ка, наведи свое орудие, свали мне этого дьявола.

Жан первым же выстрелом поразил англичанина прямо в грудь, и он кувырком полетел вниз за стену.

Противник так отчаянно и упорно сопротивлялся, что наши солдаты начали проявлять признаки неуверенности и беспокойства. Видя это, Жанна повторила свой боевой воодушевляющий клич и с помощью Карлика спустилась в ров. Паладин со знаменем в руках самоотверженно следовал за ней. Она начала уже подыматься по приставной лестнице, как вдруг огромный камень с грохотом ударился об ее шлем и сбил ее с ног; оглушенная, она упала. Но Жанна быстро пришла в себя. Карлик тут же помог ей встать на ноги, и она вновь принялась взбираться по лестнице, воодушевляя солдат:

- На приступ, друзья! На приступ! Мы их одолеем! Решающий час настал!

С диким ревом и криками "ура!" мы бросились на укрепления и, как муравьи, поползли по стенам. Враг дрогнул и побежал, преследуемый отовсюду. Жаржо стал нашим!

Граф Суффольк был заперт и окружен; герцог Алансонский и бастард Орлеанский предложили ему сдаться. Но он был гордым дворянином, отпрыском гордого знатного рода. Отказавшись отдать шпагу людям ниже его по чину, граф Суффольк заявил:

- Умру, но в плен не сдамся. Я могу вручить свою шпагу только Орлеанской Деве.

Так он и сделал, и Жанна обошлась с ним милостиво и любезно.

Оба его брата отступили к мосту, сражаясь за каждую пядь земли, а мы теснили отчаявшихся, обезумевших врагов, уничтожая их пачками. Резня продолжалась и на мосту. Александр де ла Поль то ли сам прыгнул в воду, то ли был сброшен с моста и утонул. Более тысячи ста англичан нашли свою смерть в реке; Джон де ла Поль отказался от дальнейшего сопротивления. Щепетильный и гордый, как и его брат граф Суффольк, он не намерен был сдаваться первому встречному. К нему приблизился французский офицер Гийом Рено. Сэр Джон спросил у него:

- Вы - дворянин?

- Да.

- И рыцарь? - Нет.

И тут же на мосту, в центре кровавой сечи, сэр Джон, с присушим ему английским хладнокровием, произвел над ним обряд посвящения в рыцари. А затем, учтиво поклонившись, взял меч за острие и протянул его офицеру рукояткой вперед. Это означало, что он сдается. Да, что ни говори, гордецы эти господа де ла Поли!

То был великий день, незабываемый день, и одна из самых блестящих побед! Мы захватили множество пленных, но Жанна запретила чинить над ними расправу.

Взяв их с собой, мы на следующий день вернулись в Орлеан, сопровождаемые, как всегда, бурей восторженных приветствий.

Народ воздал должное своему вождю. Везде, на всех улицах и площадях, из толпы выделялись энтузиасты - новые рекруты; они протискивались вперед, чтобы прикоснуться к мечу Жанны и обрести для себя хотя бы частицу той таинственной силы, которая делала его непобедимым.

Глава XXVIII

Армия нуждалась в отдыхе, и для этого было выделено два дня.

Утром, четырнадцатого, я писал под диктовку Жанны в маленькой комнатке, которой она иногда пользовалась для своих частных занятий, когда хотела избавиться от слишком назойливых официальных посетителей. В комнату вошла Катерина Буше. Усевшись, она сказала:

- Жанна, дорогая, я не помешала? Мне хотелось бы поговорить с тобой.

- О нет, нисколько. Наоборот, я даже рада. О чем же ты хочешь говорить?

- Вот о чем. Вчера я всю ночь не могла заснуть. Ты слишком рискуешь собой, дорогая! Паладин рассказал мне, как ты спасла жизнь герцогу, заставив его уйти из-под обстрела.

- Ну, и что же? Разве я неправильно поступила?

- Ты поступила правильно. Но ведь ты и сама была там. Это ужасно! Кому нужна такая бессмысленная отвага!

- Почему же бессмысленная? Мне ничто не угрожало.

- Как ты можешь так говорить, когда на тебя со всех сторон сыпались эти смертоносные штуки?

Весело рассмеявшись, Жанна попыталась перевести разговор на другую тему, но Катерина не отступала.

- Ты подвергалась смертельной опасности. Разве можно стоять на виду? А потом ты повела войска в атаку. Жанна, не искушай провидение. Дай мне слово, что больше не будешь ходить в атаку, а если это уж так необходимо, пусть идут другие. Я трепещу от страха. Обещай мне, что ты будешь беречь себя. Обещаешь?

Ее просьба осталась без ответа. Огорченная Катерина некоторое время сидела молча, а потом спросила:

- Жанна, дорогая, скажи, ты всегда будешь солдатом? Боже, как надоели эти войны! Воюем, воюем... Когда же конец?

Сверкнув глазами, Жанна промолвила:

- Самое трудное в этой кампании будет завершено в ближайшие четыре дня, потом все пойдет легче, без особого кровопролития. Да, через четыре дня Франция одержит такую же победу, как и под Орлеаном. Это будет второй важный шаг на пути к свободе.

Катерина вздрогнула, и я тоже. Как зачарованная, она уставилась на Жанну, повторяя про себя: "Четыре дня, четыре дня". Наконец, тихо, с благоговением спросила:

- Жанна, скажи мне, откуда ты это знаешь? Я чувствую - ты действительно знаешь.

- Да, - ответила Жанна задумчиво. - Да, я знаю. Я нанесу два удара. А на исходе четвертого дня еще один удар. - Она замолкла. Удивленные, мы сидели окаменей. С минуту Жанна смотрела на пол и беззвучно шевелила губами, потом чуть внятно произнесла: - И от этого удара английская власть во Франции так пошатнется, что им не восстановить ее и через тысячу лет.

Мурашки пробежали у меня по спине. Мне стало жутко. Я видел: она опять была в экстазе, как некогда на лугу в Домреми, когда предсказывала деревенским ребятам их судьбы в войне, а затем забыла о своем предсказании. Я видел: она была вне себя. Но Катерина, ничего не подозревая, радостно воскликнула:

- О, я верю, верю! Как я счастлива! Ты вернешься к нам и проживешь с нами всю жизнь. Ты будешь в почете. Мы будем тебя так любить, так любить!..

Лицо Жанны передернулось судорогой, и отрешенно, скорбным голосом она промолвила:

- Не пройдет и двух лет, как я умру мучительной смертью.

Я вскочил с места и предостерегающе поднял руку. Только поэтому Катерина и не вскрикнула, хотя я хорошо видел, что она готова была закричать от ужаса. Я шепотом попросил ее выйти из комнаты и никому не говорить о случившемся. Я сказал, что Жанна заснула и бредит во сне. Катерина шепотом ответила:

- О, как я рада, что это только бред! Ее слова прозвучали как пророчество.

И она вышла.

Как пророчество! Да, это было пророчеством - я-то знал. Я сел и горестно заплакал, предчувствуя, что нам суждено ее потерять. Очнувшись, Жанна вздрогнула, осмотрелась и, увидев меня в слезах, вскочила со стула и бросилась ко мне, полная жалости и сострадания. Положив руку мне на голову, она проговорила:

- Бедный мой мальчик! Что с тобой? Ну, подними голову и скажи мне.

Я вынужден был ей солгать. Хотя это и претило мне, но иного выхода у меня не было. Я схватил со стола какое-то старое письмо, написанное бог знает кем и бог знает о чем, и сказал, что оно только что получено от отца Фронта, который сообщает, что наше Волшебное дерево срубил какой-то негодяй и что...

Я не закончил. Она выхватила у меня письмо и принялась тщательно его рассматривать, вертя перед глазами и так и этак. Крупные слезы катились по ее щекам, и, громко всхлипывая, она проговорила:

- Какая жестокость, какая жестокость! Почему люди так бессердечны? Нет больше нашего милого Волшебного Бурлемонского бука! Как мы, дети, любили его! Покажи мне то место, где это написано.

И я, продолжая лгать, показал ей наугад мнимые роковые слова на мнимой роковой странице. А она, глядя на них сквозь слезы, говорила, что это противные, гадкие слова, написанные противными, гадкими буквами.