Конечно же — запотевшая бутылка настоящего «Боржоми» и шарообразная бутылочка крепчайшего ликера «Селект». Тюльпанообразные рюмки и хрустальные стаканы.
Играть так играть.
Тем более что насилия над собой игра не требовала.
Он подождал, пока Майя не поставит поднос на журнальный столик, потом схватил ее за тонкое запястье и привлек к себе. Только–только успел коснуться губами маленького шершавого соска, как Майя его оттолкнула. И довольно резко.
— Не скажу, что ваши прикосновения мне неприятны, но ведь кофе остынет, — заявила Майя, подвигая к краю кровати столик. — А остывший кофе — это ужасно, особенно если я готовила его для вас.
Вадим чувствовал себя несколько глупо. Выходит, девчонка его небрежно так ткнула мордой об стол, показала, кто здесь на самом деле хозяин. Оставалось не подавать виду…
Зато кофе оказался в самый раз, не кипяток, но горячий как раз в такой мере, чтобы его можно было пить, не обжигая губ. И ликер оказался более чем хорош. Истинный шестидесятиградусный нектар с божественным ароматом.
Болтая о пустяках, Вадим все время пытался изыскать деликатный способ осведомиться, кто же она есть на самом деле. Но в лоб делать этого не хотелось, а окольные пути к успеху не приводили. Удалось выяснить только, что по происхождению Майя коренная петербурженка, но предпочитает жить в Москве, в прошлом году окончила университет по факультету юриспруденции и защитила магистерскую степень, однако работать по специальности не намерена.
Ни адвокатская, ни судебная карьера ее не прельщает, тем более — должности нотариуса или юрисконсульта.
— Разве что на кафедру, преподавателем надумаю, мне предлагали, а скорее всего — нет. Скучно дуракам–студентам изо дня в день прописные истины вдалбливать. Лучше уж журналистикой заняться…
— Зачем тогда вообще поступала?
— Ну, какой–никакой диплом все равно иметь надо, а «правовед» звучит вполне пристойно. Не в медички же мне было идти.
— Резонно, медичка из тебя никакая, если только тоже не преподавателем. Психиатрии, например.
— Почему это вдруг? — неожиданно сочла себя обиженной Майя.
— Так мне кажется. Врачебное дело трудное, малоэстетичное вдобавок и вообще. По крайней мере, я как–то не встречал до сих пор светских львиц, одновременно являющихся практикующими хирургами, например.
— Скорее всего, ты прав, — вдруг согласилась с ним Майя. — А я на эту тему как–то раньше не задумывалась. Действительно. У них же ногти всегда коротко острижены и руки карболкой пахнут. Но это все ерунда. Скажи лучше, эта наша поэтесса, Римма, она хоть в чем–то права? Тебе действительно приходилось вешать, расстреливать, подавлять борцов за свободу? Я ведь про тебя тоже ничего не знаю. Увидела тебя, ты меня сразу заинтересовал. Такой весь неординарный на фоне прочей публики. Лицо у тебя располагающее, крестик на кителе выглядит очень стильно, а тут еще Казарова на тебя отвязалась. Интересно. Вот, думаю, роковой мужчина.
— Палач, жандарм… Волнующее сочетание, да?
— А что ты думаешь, конечно, волнующее, — легко согласилась Майя. — Для настоящей женщины. Особенно — по сравнению со здешними. Не поймешь, то ли мужик, то ли баба. Особенно как пошла мода на мужскую косметику. Ужас какой–то. Теперь приходится смотреть, чтобы он тебе помадой платье или бюстгальтер не испачкал.
Майя сделала такую гримасу, что Ляхов рассмеялся. Действительно, вернувшись в Москву, он тоже обратил внимание, что по дальновизору часто рекламируют мужскую губную помаду, тональный крем для лица и тени для век. Но думал, что это исключительно на потребу пассивным педерастам. Оказывается, нет.
— И фамилия у тебя мужественная. Половцев! Дикое поле вспоминается, сабельные рубки и все такое. Так где же ты все–таки воевал? И с кем?
— Проще всего сказать — с врагами Свободного мира. В широком смысле слова. Вообще один германский военный философ еще лет полтораста назад сказал, что твой враг выбран не тобой, а для тебя. Вот и мы врагов себе не выбираем. Любой, кто не хочет жить по установленным правилам и вооруженной силой пытается изменить порядок вещей, автоматически сам себя помещает в означенную категорию.
— Разве «установленные правила» так уж безупречны? Непререкаемы, как десять заповедей? — Интересно выглядела обнаженная девушка, полулежащая в кресле, вытянув длинные ноги, вызывающе потряхивающая смуглыми грудями, дымящая сигареткой и рассуждающая при этом на темы высокой политики.
Возможно, так все это обстояло во времена расцвета Эллады, когда компанию достойным мужам на симпосионах составляли высокообразованные красавицы гетеры.
— Вопрос–то не ко мне, — сообщил Вадим, запивая пузырящимся «Боржоми» глоток ликера. — Это ведь ты здесь юрист–правовед. Как я уже довел до сведения поэтессы, мы — серая скотинка, лишь реализуем «возведенную в закон волю господствующего класса». Изменятся нормы международного права, с тем же старанием станем исполнять новые. Я человек не шибко грамотный, однако помню, что должным образом ратифицированные документы всегда имеют приоритет над национальным законодательством.
— Не прибедняйся, пожалуйста. Уже того, что ты в свои годы полковник и учишься в академии, сапиенте сат[36]. Но все же…
Лично ты согласен, что Россия по–прежнему остается фактически империей, включает в себя не только не способные к цивилизованной государственности области Туркестана, Сибири и Крайнего Севера, но и Финляндию, Эстляндию, Лифляндию, Польшу и так далее, то есть территории вполне европейской культуры, коренных жителей которых наше владычество в общем–то унижает?
Разговоров на эту тему Ляхов слышал давно и много.
— Во–первых, большой вопрос, что и кого унижает. Очень многие представители высших классов названных областей гораздо комфортнее чувствуют себя в роли аристократов великой России, сохраняя при этом свои титулы и родовые привилегии, и отнюдь не желают превратиться в элиту микроскопических государств, которых на карте не разглядишь.
Далее, большинство договоров о добровольном вступлении бывших царств, эмиратов и княжеств в состав Империи содержат формулировку «на вечные времена»…
— Но ни минутой дольше, — пошутила Майя.
— Совершенно верно. И я не вижу оснований для денонсации этих договоров и трактатов. И последнее, по–моему, — декларация о создании ООН, законным порядком принятая и ратифицированная всеми ее участниками, недвусмысленно провозглашает нерушимость территориальной целостности государств–основателей и право на ее защиту всеми доступными средствами от любых внутренних и внешних угроз…
— Сразу видно неофита–академика. Даже в постели так и рубишь заученными формулировками. Оставь, до сессии еще далеко. Я хотела узнать, что ты сам, лично обо всем этом думаешь.
— Да вот что сказал, то и думаю. Офицеру положено присягу сполнять, стрелять и помирать, коли приказано, а в кого и за что — это начальство знает.
— Ну–ну. Послушаешь тебя, и даже страшно становится. При таких защитниках державных интересов у Риммы и ее друзей действительно нет шансов. — И тут же девушка резко сменила тему. Вскочила с кресла, потянулась, привстав чуть ли не на пуанты, закинула руки за голову. От порывистого движения полотенце снова соскользнуло на пол. — Ну, что? Еще покувыркаемся?
— Знаешь, как–то уже и не хочется, — почти искренне ответил Вадим.
— Да брось ты. Обиделся, что ли? Ну прости, если что. Я просто посмотреть хотела, умеешь ты себя в руках держать или при виде голой бабы в дикого самца превращаешься.
— И если бы я тогда не захотел остановиться?
Майя сузила глаза.
— Остановился бы. Только с определенными моральными и материальными потерями. А раз выдержал испытания — имеешь право на вторую попытку.
Наконец наступил момент, когда Вадиму захотелось спать. День был длинный, вечер тоже, да еще и столь бурные ночные утехи, от которых он успел отвыкнуть.
Последний год у него если что и бывало, так наскоро, в основном с медсестричками из армейского госпиталя. (В чем ему так люто завидовал Тарханов.) Приятно, необременительно и ни к чему не обязывающе. Оправдывая себя, он даже придумал соответствующий афоризм: «Простые удовольствия — последнее прибежище для сложных натур». К сложным натурам он, естественно, относил себя.
Заметив его намерение, Майя искренне удивилась.
— Ты что это?
— Как что? До утра еще четыре часа, вполне успеем вздремнуть.
— Нет, ты чего–то не понял, по–моему.
— Насчет чего?
— Насчет меня! — Девушка уперла руки в бока и надменно вскинула голову. В полностью обнаженном виде эта поза выглядела несколько комично. Однако голос ее звучал вполне серьезно.
— Я могу заниматься этим самым с мужчиной, который мне понравился, когда и как хочу, но я никогда НЕ СПЛЮ с мужчинами. Это ж надо такое представить! — Майя фыркнула возмущенно. — Если тебе лень возвращаться домой — ложись в гостевой комнате. Или могу машину вызвать.