и он "стоял во главе управления государством" (Hansen 1999: 388). Совет имел некоторые права штрафовать, заключать в тюрьму или даже выносить смертный приговор в определенных случаях, связанных с магистратами. Большая часть военного, дипломатического и гражданского управления государством осуществлялась советом; однако настоящие дебаты по вопросам политики проходили в собрании, а не только в совете, а законодательство кодифицировалось и заверялось номотетами.
6. Племена (филы) (которых было десять). Каждое племя имело небольшое место для собраний в Афинах или поблизости от них и посылало пятьдесят членов для участия в совете. Каждое племя имело в Афинах святилище, где почитался его одноименный культовый герой, где проходили собрания племени и где размещалась информация, касающаяся деятельности граждан. Племенные подразделения делили совет на десять частей, и некоторые должности магистратов и судей выбирались в соответствии с племенными подразделениями.
7. Демы (которых было 139). В каждом деме было местное собрание, члены которого участвовали в нем даже в случае переезда. Демы были разными по размеру, и количество представителей, направляемых каждым из них в совет, зависело от размера дема. Демархо (глава дема) выбирался на выборах или по жребию на один год и возглавлял местное самоуправление, хотя большинство решений принималось собранием. Демы удостоверяли гражданство (в возрасте восемнадцати лет), вели реестр граждан, который служил основой для призыва в армию, и определяли представителей от своего племени для службы в совете.
Несколько институциональных практик способствовали тому, что афиняне могли формировать, отслеживать и контролировать действия магистратов. Например, все ресурсы, используемые магистратами или другими должностными лицами, считались общественной собственностью, и их использование тщательно контролировалось. Кроме того, обязательства гражданина перед политическим сообществом публично подтверждались присягой, в том числе присягой, которую требовали от восемнадцатилетних при поступлении на обязательную военную службу, и присягой, которую приносили при вступлении в должность магистрата. Клятвы были лишь одним из многих социальных механизмов, призванных избежать неизбежности халявы и чиновничьего произвола, что признавалось в пессимистическом взгляде афинян на человеческую природу. На пессимизм указывает и высокая частота доносов и судебных преследований должностных лиц, особенно военачальников. Существовала формальная процедура доносов, включая публичные проклятия, и чиновники могли быть подвергнуты импичменту.
Сложные институциональные механизмы, описанные до этого момента, были разработаны как средства реализации афинского понятия "демократия". Демократия предполагала несколько элементов, включая правление народа, свободу (элевтерию), свободу участия в политическом процессе и "частную свободу жить по своему усмотрению" без политического гнета со стороны собственного правительства или иностранного владычества (Hansen 1999: 74) (эти свободы распространялись на "граждан", а не на рабов, женщин или иностранцев). Элевтерия выражалась в свободе слова, идеале надлежащей правовой процедуры ("никаких казней без суда"), запрете на пытки граждан и защите частной собственности. Наконец, демократия подразумевала равенство (isegoria и подобные термины, подразумевающие равенство возможностей). Это равенство понималось прежде всего в политических терминах, включая равные права на выступление в собраниях и равенство перед законом вне зависимости от достатка.
Чувство демократии также включало в себя стратегии, направленные на уменьшение или преуменьшение потенциальной политической значимости различий в богатстве. Пол Вейн (1990: 75) указывает на то, что переход от "политического дара" к "гражданскому дару" (euergesai) соответствовал возникновению демократического полиса. Концепция гражданского дара служила для того, чтобы отделить богатство от власти, ограничивая степень, в которой богатые покровители могли использовать свои ресурсы для создания клиентелы для достижения политических целей - вместо этого гражданские дары должны были приносить пользу всему полису. Другие социальные и культурные механизмы служили для ограничения влияния богачей, включая сплетни и театральные представления "Старой комедии", высмеивающие богатые семьи. Новый стиль письма, "простой стиль", был разработан для использования на погребальных памятниках и стелах в память о погибших на войне. По словам Уитли (2001: 366), "простой стиль - это эффективное средство для подчеркивания существенного равенства тех, кто погиб на войне", и он соответствовал отказу от "сложных мраморных надгробий... которые были так характерны для Аттики конца шестого века". В пятом веке также наблюдается снижение уровня сложности надгробных приношений. Таким образом, строительство "все более крупных и сложных домов" в фокальный период вызвало критические комментарии и дебаты, поскольку афинский идеал, проповедуемый Демосфеном и другими выдающимися деятелями, заключался в том, что ведущие семьи должны жить в скромных домах, похожих на дома их соседей.
Религией нельзя было манипулировать ради политической выгоды. Государственные праздники были частыми и дорогостоящими, способствуя солидарности полиса и гражданской преданности через ритуальные действия. Но, как отмечает Эрик Карлтон (1977: 235), религия не "использовалась для нужд государства". Религиозные ритуалы проводились под открытым небом, в основном отдельно от храмов ("в самом храме происходило очень мало" [Carlton 1977: 239]), и отдельные люди могли свободно приносить жертвы без помощи жрецов; фактически, профессионального жречества не существовало.
Заключительные замечания I: Подвергая сомнению западную исключительность
Мы начали эту главу с вопроса о том, могли ли в досовременном государстве стратегии правителей и подданных быть направлены как на групповую, так и на индивидуальную выгоду посредством коллективных действий. Результаты нашего сравнительного исследования убедительно свидетельствуют в пользу утвердительного ответа на этот вопрос. Наша выборка из тридцати обществ содержит широкий диапазон вариаций - от больших степеней автократии и бюрократической неумелости до больших степеней выражения коллективных действий. И доказательства коллективных стратегий были найдены в широком диапазоне размеров населения, окружающей среды и местных культурных и социальных условий. Размер популяции и его связь с коллективными действиями более подробно рассматриваются в главе 12, но в качестве предисловия к этому обсуждению мы можем сообщить, что наши результаты сильно противоречат ожиданиям теоретиков коллективных действий "снизу вверх". Теория "снизу вверх" (или "полицентрическая") предсказывает, что коллективные действия, скорее всего, будут жизнеспособны на местном уровне, в контексте небольших и социально и культурно однородных популяций, где возможен взаимный мониторинг поведения. Вместо этого мы обнаружили сильную положительную корреляцию между общей численностью населения полиса и степенью выраженности коллективных действий в нашей выборке из тридцати полисов. Этот результат не означает, что высокий уровень сотрудничества невозможен в меньших масштабах, и не означает, что все крупные полисы были высоко коллективными; некоторые из небольших полисов демонстрируют признаки коллективных действий, а некоторые крупные - нет. Скорее, мы обнаружили общую тенденцию, связывающую коллективные действия с большим размером населения.
Мы также обнаружили, что коллективные действия - это социальный процесс государственного строительства, который выходит за рамки какого-либо конкретного географического фокуса. Если мы посмотрим на общества, набравшие наибольшее и наименьшее количество баллов, используя суммарный балл трех основных показателей коллективного действия, мы