Хотите, чтобы я высказался до конца? Я не могу без горечи констатировать, что съезд радикалов горячо принял сторону Марти, человека коммунистов, тогда как я… Если бы я принадлежал к крайне левой, я был бы уже назначен генеральным советником или муниципальным советником в двадцати трех местах; газеты были бы переполнены протестами; съезд радикалов рычал бы… Но я имею несчастье быть человеком правительственным, осужденным за истинные или ложные разговоры (?), обрывки бумаг, составленных мною, которых никто не читал… Вы понимаете меня, не правда ли, и не сердитесь на меня за то, что я высказал вам свою мысль до конца. Доверие, которое вы мне оказываете, порождает взаимное доверие. Я с вами говорю от чистого сердца и буду поступать так дальше. Искренне ваш Ж. Кайо.
Прилагаю статью из «Журналь де Кан» от 9 декабря: она проиллюстрирует вам часть той кампании, которую ведут против меня в моей области. Я не знаю, кто этот г-н Ленуар; и брезгую узнать, кто такой Олибриус. Но не кажется ли вам, что пора положить конец этим выдумкам, этим извращениям истины, которые вызывают у меня в памяти методы сенатора Пере? Допустите ли вы, чтобы меня раздирали на части таким образом? Ведь нет же, правда?»
23 декабря 1922 года г-н Жозеф Кайо снова пишет мне из Аркашона:
«Мне было бы несколько затруднительно ответить на ваш вопрос, если бы вы не облегчили мне это дело, сказав так любезно о «свободе, делающей честь нашим отношениям».
Прежде всего я хотел бы сказать вам, что хотя на мне и не лежит больше обязанность руководить великой партией, во главе которой вы стоите и должны оставаться, я тем не менее понимаю всю ответственность, лежащую на вас. Я сознаю все трудности, с которыми вы сталкиваетесь, и счел бы неблаговидным хоть в какой-либо мере увеличить их. Но разве мы не договорились в Маконе, что партия, одному из вождей которой недостойным образом нанесли удар, должна либо выбросить его на свалку, либо защищать «unguibus et rostro»[72]. Среднего пути нет. У вас слишком возвышенная душа для того, чтобы пойти на сделку с совестью, перед которой другие, к сожалению, не остановятся. Вы благородно заняли свое место в битве. Кампания началась, как вы сами признаете. Теперь она будет развиваться.
Мне кажется, что ее надо развивать, осторожно, конечно, но смело, что надо воспользоваться первым случаем, чтобы прибавить к протесту, который вы сформулировали так своевременно и с таким мужеством восемь дней тому назад, заявление, что партия радикалов «пустит в ход все, чтобы заставить аннулировать, разорвать, пересмотреть приговор, оскорбляющий правосудие…» подлинное правосудие, конечно. Чем решительнее мы будем действовать, тем больше заставим себя уважать. Впрочем, вы уже вступили на этот путь. Вам достаточно ускорить свои действия, отвергая советы трусов, которые мнят себя ловкими (подобно Лотье) и заставляют делать грубые ошибки, так же как я сумею отвергнуть советы горячих голов, опасность которых я понимаю. Ваш Ж. Кайо.
P. S. Г. Тардье бессовестно лгал, утверждая, что я рекомендовал покинуть левый берег Рейна. Как вы видели, я потребовал от него доказательств. В статьях, написанных мною – будь то для «Уорлд», «Санди экспресс» или «Обсервер», – я никогда ничего подобного не говорил. Я не заходил так далеко, как Клемансо, смелость и безответственность которого поистине изумительны. Мне хочется написать: «Последнее воплощение Вотрена»[73].
19 января 1923 года Жозеф Кайо еще раз написал мне из Аркашона, чтобы поздравить меня со статьей в «Эвр». «Меня бесят, – прибавляет он, – те, кто в такое серьезное время, которое завтра, быть может, станет грозным, не умеют соблюдать необходимую дисциплину и ставят в затруднительное положение того исключительного вождя, которого им посчастливилось иметь. Это позволяет мне напомнить ему о регламенте парламентской группы, который я заставил принять в 1913 году! Согласно этому регламенту, при определенном большинстве – мне кажется, в две трети – группа могла потребовать полного повиновения при голосовании, и кто бы ни нарушил это постановление, исключался бы из партии. Я бы не опрокинул министерства Барту и впоследствии не добился бы триумфа на выборах 1914 года, если бы не располагал этим оружием. В это грозное время, которое мы переживаем, надо, чтобы республиканцы объединились. Не думаете ли вы, что для радикалов, радикал-социалистов и социалистов настало время организовать комитет обороны республики (5 или 6 человек, не более), как в эпоху буланжизма?[74] Сердечно ваш».
Общее положение обострялось. 14 ноября 1922 года директор фондового управления г-н Пармантье обратился с официальным заявлением к г-ну Ластейри, министру финансов, чтобы напомнить ему, что с 1920 года расходы государства неизменно в два с лишним раза превышали его постоянные доходы; что обилие краткосрочных бон представляет очень серьезную опасность; что держатели франка могут в любой момент, следуя примеру Германии, от него избавиться. Доверие, по мысли Пармантье, необходимо, но оно предполагает прекращение политики займов. «Продолжение политики займов, – писал он, – практикуемой ныне во Франции, неизбежно утвердит веру в падение франка». Высокопоставленный чиновник подтвердил свои предостережения 19 февраля 1923 года. Не будучи выслушан, он подал в отставку. Его доклады опубликует впоследствии 2 февраля 1926 года г-н Эмиль Бюре в «Авенир». Лондонская конференция -(9-11 декабря 1922 года) окончилась провалом. Чтобы понять события, которые вызвали сначала оккупацию Рура, а затем возникновение плана Дауэса, надо изложить хотя бы в общих чертах, но по возможности точнее, причины и характер трудностей. В мае 1921 года репарационная комиссия составила по желанию союзных правительств, собравшихся в Лондоне, «Положение о платежах под рубрикой Репараций», устанавливающее время и формы платежей для гарантии и погашения всей задолженности Германии. По условиям стать и 4-й этого положения Германия должна выплачивать ежегодно натурой или в иностранной валюте, согласно решению репарационной комиссии, 2 миллиарда золотых марок плюс сумму, равную 26 процентам стоимости немецкого экспорта. Чтобы обеспечить эти платежи, были выделены специальные фонды. Наблюдение за этими фондами и оценка немецкого экспорта были доверены гарантийному комитету, главой которого будет до начала 1924 года специалист по германскому вопросу, мой товарищ по педагогическому институту Гагенен.
С июня 1921 года гарантийный комитет направился в Германию. Но в последующие месяцы немецкие деньги начали обесцениваться. Вступили в действие предусмотренные контрольные органы. В первые дни 1922 года Германия представила просьбу о моратории, которую репарационная комиссия частично удовлетворила 21 марта на известных условиях. Однако в конце года курс марки резко упал. Правительство рейха объявило, что в 1923 и 1924 годах оно не сможет осуществить платежи валютой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});