Таким образом, Александр Алехин, отправляясь 10 декабря 1932 года в кругосветное путешествие, не был задействован в какой-либо масонской деятельности, и его ничто не отвлекало от шахмат.
По возвращении в Париж Алехин крайне редко бывал в стенах ложи «Астрея», о чем говорит и письмо Кандаурова Вяземскому (от 2 ноября 1934 года):
Дорогой князь Владимир Владимирович, я видел брата Алехина, который желал бы аккуратно посещать наши собрания, когда он бывает в Париже, — но не получает повесток, по собственной вине, как заявляет, так как не держал братьев Секретарей в курсе перемены своих адресов.
Он просит посылать ему повестки по его постоянному адресу:
Alexandre Alekhine Le Cha'ttau, St. Aubin — le — Cauf, Seine Infevleure.
A 12 июня 1937 гола на собрании ложи был рассмотрен вопрос об исключении двух масонов, в том числе Алехина. Случилось это за четыре месяца до его матча-реванша с Максом Эйве…
Что принесло Алехину общение в ложе «Астрея», что он там обрел и в чем разочаровался? На эти вопросы мог бы ответить только он сам. Но Алехин не нарушил клятвы, данной при вступлении в ложу, и никому никогда не говорил, что был масоном.
Впоследствии возникали лишь кое-какие слухи. И только автору этой книги удалось в 1994 году найти документальное подтверждение этого факта.
Однако вернемся к 1928 году, когда триумф Алехина был омрачен злобной статьей Крыленко и последующими враждебными действиями руководителей Всесоюзной шахматной секции Самуила Вайнштейна и его однофамильца Бориса Вайнштейна.
В то время Алехин находился под определенным влиянием Осипа Бернштейна. Тот бывал неоднократно в квартире Алехина, где оба гроссмейстера с удовольствием часами просиживали за шахматной доской.
Позднее об этих встречах вспоминал известный театральный режиссер Михаил Чехов в своей книге «Путь актера». В то время он находился в стадии размышлений из-за неопределенности дальнейших своих творческих планов. Итак, слово племяннику Антона Павловича Чехова:
«Шахматы — единственное, что занимало меня теперь. Я ходил на парижские турниры, участвовал в сеансах одновременной игры Алехина и Бернштейна, бывал у Алехина в гостях и с восторгом следил за его игрой с Бернштейном в уютной семейной обстановке. Личность Алехина меня давно интересовала. Нервность его поражала меня. Его пальцы, например, всегда легко брали с доски шахматную фигуру, но не всегда могли легко выпустить ее: фигура прыгала в его руке и не хотела от нее отделяться. Он почти стряхивал ее с пальцев. Когда он и Бернштейн обсуждали какую-нибудь шахматную комбинацию или анализировали положение, я буквально хохотал, видя, как фигуры стремительно летали на доске, пока не задерживались на ней (похоже было на маленький пинг-понг), и как оба маэстро одновременно говорили и одновременно замолкали, когда проблема была решена».
Уходя от тягостных мыслей, вызванных прекращением контактов с Родиной, Алехин почти весь 1928 год посвятил работе над двумя книгами: «На пути к высшим шахматным достижениям» (1924–1927), куда вошли и все партии матча с Капабланкой, и «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1927», который рассматривался автором как пролог к борьбе за мировое первенство. В этих трудах Александр Алехин предстает одним из лучших комментаторов, прекрасным шахматным литератором. Его новые книги, являясь своеобразным продолжением двух ранее написанных: «Мои лучшие партии» (1908–1923) и «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1924», стали крупным событием в шахматной литературе.
В книге «На пути к высшим шахматным достижениям» несомненный интерес вызывает вторая глава — «Партии вслепую». В ней Алехин рассказал о том, как им осваивался этот способ игры, при котором шахматист объявляет свои ходы, не глядя на доску, по памяти. Довольно обстоятельно поясняет он процесс подготовки и ход самой игры:
«Играющий вслепую не пытается воспроизвести перед своими глазами всю доску… он припоминает только какой-то характерный ход, конфигурацию части доски… зрительная память призывается на помощь только тогда, когда в особо критический момент нужно проверить положение, выяснить возможное заблуждение и т. п…»
Уровень игры вслепую зависит не только от числа соперников, но и от шахматной квалификации. При соблюдении этих условий «…мерилом ценности при равном или большем числе партий должно быть только процентное соотношение выигранных очков. Что касается художественной ценности игры вслепую, то последняя невелика… Я пришел к убеждению, что игра вслепую не только отражается на силе играющего, но в значительной мере искажает способ мышления и стиль игры».
«О ценности игры вслепую вообще господствуют различные мнения. В Америке, например, она ценится очень высоко, в то время как в Советской России ее считают бесполезной в художественном отношении и вместе с тем вредной для здоровья.
Я сам… ценю игру вслепую только как средство пропаганды…»
С доводами Александра Александровича спорить не приходится, хотя его комбинации и тут производили огромное впечатление.
Работу над книгами Алехин чередовал с выступлениями, направленными на дальнейшую популяризацию шахмат. Летом 1928 года он провел в Париже сеанс одновременной игры вслепую из восьми партий и все выиграл. В одной из них им была осуществлена многоходовая комбинация.
Затем Алехин совершил кратковременную поездку в Англию. 8 июля в кафе «Гамбит» он дал сеанс одновременной игры против маэстро и игроков первой силы. Чемпион мира три партии выиграл и одну проиграл. Параллельно с этим сеансом Алехин играл две партии вслепую, из которых в одной добился победы, а в другой была зафиксирована ничья. В сентябре он выступил в Берне. Сеанс одновременной игры против 30 сильнейших местных шахматистов принес ему 25 побед, 2 поражения и 3 ничьи. На следующий день Алехин играл одновременно три партии с маэстро, из которых две выиграл и одну проиграл.
В то время в книжных магазинах Парижа и других городов появилась новинка, вызвавшая большой интерес у любителей шахмат. Это был сборник задач и этюдов Ф. Лазара с предисловием А. А. Алехина. Кроме лестной для французского композитора аттестации книги, в статье высказывалось — и это самое примечательное — общее мнение Алехина о шахматной композиции. Оно настолько интересно, что познакомиться хотя бы с фрагментами ее, несомненно, полезно:
«…Большинство шахматных мастеров-практиков понимают очарование композиции, которую принято называть «поэзией шахмат», многие из нас предприняли попытки выступить в этой области, но успехов достигли немногие: Рети, Пшепюрка, Тейхман, Шлехтер…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});