Фу-у, даже мурашки но спине! До сих пор одно вредительство кругом, а мы еще сетуем на временные трудности. Сейчас-то им спуску не дают, а знали бы люди, что будет, если дать им разгуляться! Вилен Сидорович вспомнил почему-то журналы с голыми девками в киоске и наглые рожи по телевизору. Фиг вам, господа жулики! Ничего у вас не получится.
С этой мыслью Вилен Сидорович вышел на улицу-Утро было солнечное и ясное. Солнце уже пригревало, и деревья стояли в золотом уборе осенних листьев. Вилен Сидорович вспомнил, как давеча шел по бульвару с кошелкой — совсем как тогда… Только он теперь не убогим стариком шаркает, нет, — идет мужчиной-молодцом, как и мечтал! Есть у него теперь и семья, и работа любимая, и квартира — не чета прежней, а главное — есть цель и смысл в жизни. Рабочий человек, коммунист, хозяин своей судьбы, он сумел-таки переломить обстоятельства… Да что там — почти чудо совершить! Вилен Сидорович немного гордился собой. Про Шарля де Виля вспоминать почему-то не хотелось. Гораздо приятнее было думать, что он сам добился того, что мечта его стала явью, и постепенно Вилен Сидорович начал верить в это.
Занятый своими мыслями, он и не заметил, как оказался возле заводской проходной. Со всех сторон стекались люди, многие его узнавали, здоровались, и радостно было идти с ними вместе! Хоть песню запевай, как на первомайской демонстрации.
Он уже дошел до проходной и пробил табель привычным движением, когда сзади на плечо легла чья-то тяжелая рука. Вилен Сидорович обернулся — и увидел двоих крепких молодых людей в одинаковых серых шляпах и габардиновых плащах. Знакомые, что ли? Только вот не похожи они на рабочих, ох не похожи…
— Гражданин Поликарпов? — деловито произнес тот, что был чуть повыше ростом.
— Да… — Собственный голос прозвучал робко и жалобно, будто блеяние овцы, обреченной на заклание.
— Вы арестованы. Пройдемте.
— Я? За что? — Он еще попробовал возмутиться, но горло перехватило. Да как же может такое быть? Это других арестовывают правильно — вредителей, изменников, шпионов, про которых каждый день пишут в газетах. Но ведь он-то честный человек!
Серые плащи не удостоили его ответом — споро подхватили под руки и вывели на улицу. Был еще страшный момент, когда пришлось идти сквозь толпу, и люди расступались перед ними, будто боясь случайно прикоснуться
— Что случилось-то? — полюбопытствовал какой-то молодой парень в замасленном комбинезоне.
— Да вот, вредителя поймали…
Вилен Сидорович дернулся, как от удара. Хотелось крикнуть, что это все неправда, просто какая-то ошибка произошла, но почему-то смолчал и опустил голову.
Во дворе их ждал автомобиль — фургон веселенького ярко-голубого цвета с надписью «Пейте советское шампанское!». Только вот не было внутри бутылок с игристым содержимым, которое пьют веселые люди в особых случаях — на Новый год там или на свадьбу. Были только лавки вдоль стен, и ничего больше. Наверное, на большее количество арестованных был рассчитан веселый фургон, но сегодня Вилен Сидорович оказался там один.
Пока ехали, трясло и качало. Вилен Сидорович еще пытался собраться с мыслями и представлял себе, как он твердо и спокойно объяснит следователю, что никакой он не вредитель. Объяснит на пальцах, так убедительно и логично, что просто невозможно будет ему не поверить. И как потом во всем разберутся и выпустят (может, еще извинятся даже). И как пойдет он домой, к Зине и детям, а вечером сядут они за стол, и скажет он со смехом, как бы между прочим: «А вот со мной такое недоразумение приключилось сегодня…»
— Выходи, приехали! — Грубый голос прервал течение его мыслей.
Вилен Сидорович довольно неловко выпрыгнул наружу. Он еще успел несколько секунд посмотреть, сощурившись, на ясное осеннее солнце, которое светило даже здесь, в тесном внутреннем дворике, — тюремном, наверное — сквозь металлическую сетку, натянутую сверху, сквозь колючую проволоку…
И глухо стукнуло сердце, как будто только сейчас откуда-то из потаенных глубин существа пришло понимание, что солнышко это он видит последний раз в жизни.
— Вперед, не оглядываться!
Вилен Сидорович уже решил вести себя спокойно, чтобы не усугублять своего положения. Пока его вели куда-то бесконечными коридорами, он еще пытался держать себя в руках. И только потом, когда завели в какой-то тесный закуток, выкрашенный противной зеленой краской, он не выдержал и тихо спросил:
— Да люди вы или нелюди? Совесть-то есть у вас?
Но лица молодых людей, что арестовали его, — мужественных, деловитых и на удивление одинаковых, будто и впрямь не люди они, а роботы, не дрогнули. И глаза смотрели так же спокойно. Почему-то это было так страшно, что Вилен Сидорович не выдержал и зашелся в отчаянном, не человеческом даже, а зверином крике. Он как будто ослеп и оглох от ужаса и сознания близкой гибели, перестал осознавать происходящее вокруг, только выл, как попавшее в капкан животное.
— Молчи, падло! — Крепкий кулак врезался куда-то в солнечное сплетение, оборвав его крик.
Дыхание сразу перехватило от боли. Вилен Сидорович хватал воздух губами, как рыба, выброшенная на берег, и все никак не мог продышаться. Удар тяжелым ботинком по голени свалил его с ног. Потом били еще — ногами и резиновыми палками, а он только ползал по заплеванному полу, стараясь как-нибудь скорчиться поудобнее, чтобы прикрыть руками лицо и пах. Он уже начал терять сознание, когда сквозь боль и мутную дурноту услышал чей-то противно-бодрый голос:
— Куда его?
— Давай в бокс пока, пускай охолонет. Да крантик отверни слегка, чтоб капало только…
Чужие грубые руки сорвали с него одежду. Потом, голого и окровавленного, вытащили в коридор, впихнули в неглубокую нишу, с усилием захлопнули двери… Да так и оставили.
Сначала было облегчение — все-таки не бьют больше. Но минут через десять (может, больше, может, меньше, он совсем скоро потерял счет времени) Вилен Сидорович подумал, что лучше бы уж били. В узком и темном пространстве можно было только стоять — или висеть, опираясь на чуть согнутые колени. Тесно так, что шевелиться просто невозможно. Откуда-то сверху на голову лилась холодная вода — не то чтобы сильно, а так, тонкой струйкой. Совсем скоро начали мучительно ныть все мышцы и суставы, затекшие от неподвижности. Казалось, что не вода капает на голову и стекает по плечам и спине, а расплавленный свинец, прожигающий плоть до костей.
Но хуже и страшнее всего были ужас и отчаяние человека, запертого в тесном и неудобном пространстве. Кажется, гроб и тот просторнее… Сколько еще придется провести вот так — день? или час? или это уже навсегда? Вилен Сидорович еще пытался кричать, хотя остатками рассудка понимал прекрасно, что никто его не услышит, а услышат — только хуже будет. Он кричал, пока не сорвал голосовые связки, и только тихий хрип вырывался наружу. И когда сознание, наконец, окутала спасительная темнота, он воспринял ее с радостью, как избавление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});