Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есаулы двинулись к двери.
— Только весь погреб не выпейте! — напутствовал их пан Заглоба.
И, усевшись в изголовье, внимательно вгляделся в атамана.
— Ну, черт тебя от этих ран не возьмет, хотя досталось тебе славно. Дня два рукой-ногой не шевельнешь, — бормотал он себе под нос, глядя на белое лицо и закрытые глаза казака. — Сабля у палача хлеб отбивать не стала, ибо ты — добыча палачова, и от него не отвертишься. А когда повесят тебя, сам сатана из твоей милости куколку для щенков своих сделает, потому что ты у нас пригожий. Нет, брат, пьешь ты славно, но со мною пить больше не будешь. Поищи себе компанию среди живодеров, ибо душегуб ты, как я погляжу, знатный, а я с тобою на шляхетские усадьбы по ночам нападать не собираюсь. Пускай же тебя палач тешит! Кат веселит!
Богун тихо застонал.
— Вот-вот, постони, поохай! Завтра не так заохаешь. Ишь ведь, татарская душа, княжны ему захотелось. Ничего, конечно, удивительного нет
— девка сдобная, но если ты ее надкусишь, то пускай мои мозги собакам достанутся. Скорей у меня волоса на ладонях вырастут, чем…
Гомон множества голосов долетел с майдана до слуха пана Заглобы.
— Ага, там, видать, до погребочка добрались, — буркнул он. — Насоситесь же, как слепни, чтобы вам слаще спать было, а я за вас всех посторожу, хотя не уверен, обрадуетесь ли вы этому завтра.
Сказав это, он отправился поглядеть, в самом ли деле молодцы поимели знакомство с княжеским погребом, и сперва прошел в сени. Сени выглядели страшно. По самой середине лежали уже окоченевшие тела Симеона и Миколая, труп княгини оставался в углу в том самом скрюченном сидячем положении, в каком прижимали ее к полу колени Богуновых молодцов. Глаза жертвы были раскрыты, зубы оскалены. Огонь, горевший в печи, освещал сени тусклым светом, дрожавшим в лужах крови, все остальное сливалось с тьмою. Пан Заглоба подошел к княгине узнать, дышит ли она, и положил ей руку на лицо, но оно уже окоченело; затем он торопливо вышел на майдан, потому что оставаться в сенях было страшновато. На майдане казаки уже начали гулянку. Были разложены костры, и в их отблесках увидел пан Заглоба бочки меда, вина и горелки с поотбитыми верхними доньями. Казаки зачерпывали из бочек, как из криницы, и жадно бражничали. Некоторые, уже разгоряченные вином, гонялись за дворовыми молодицами, из которых одни, охваченные страхом, отбивались или, не разбирая дороги, прыгая через огонь, убегали, другие же, среди визга и взрывов хохота, позволяли себя ловить и тянуть к бочкам или кострам, где уже плясали казачка. Молодцы точно одержимые пускались вприсядку, перед ними семенили девицы, то наступая с ужимками на партнеров, то отступая перед внезапными наскоками плясунов. Зрители или колотили в жестяные кружки, или припевали. Крики «ух-ха!» звучали все громче, им вторил собачий лай, ржанье коней и мычанье волов, забиваемых для пира. Несколько поодаль кружком стояли крестьяне из Разлогов, пiдсусiдки, во множестве прибежавшие из деревеньки на звуки выстрелов и крики, поглядеть, что происходит. Княжеское добро они защищать не собирались, ибо Курцевичей в деревне ненавидели, поэтому сбежавшиеся глазели на разгулявшихся казаков, подталкивали друг дружку, перешептывались и все ближе подбирались к бочкам с вином и медом. Гульба делалась все шумнее, пьянка набирала силу, молодцы уже не черпали жестянками из бочек, а прямо опускали туда головы по шею, пляшущих девок обливали водкой и медом, лица разгорались, от голов валил пар, кое-кто уже нетвердо держался на ногах. Пан Заглоба, выйдя на крыльцо, поглядел на гульбище, а затем стал внимательно разглядывать небо.
— Хороша погодка, только темно! — буркнул он. — Луна зайдет, и тогда хоть в рожу бей…
Сказав это, пан Заглоба поспешно подошел к бочкам и напивавшимся молодцам.
— Пейте, хлопцы! — воскликнул он. — Гуляй дальше, пей не жалей. Лей-наливай! Зубы не сведет, не бойтесь. Кто за здоровье атамана не напьется, тот болван. Давай по бочкам! Давай по дочкам! Ух-ха!
— Ух-ха! — радостно завопили казаки.
Заглоба огляделся.
— Ах, вы разэтакие, стервецы, прохвосты, негодники! — закричал он вдруг. — Сами как лошади пьете, а караульным ничего? Ну-ка, сменить их, да поживее.
Приказ был незамедлительно исполнен, и в одно мгновение человек пятнадцать молодцев кинулись сменять часовых, до сих пор в гулянке участия не принимавших. Те мигом прибежали, и рвение их было вполне понятно.
— Давай! Давай! — кричал Заглоба, указуя на полные бочки.
— Дякуем, пане! — ответили прибежавшие, погружая жестянки.
— Через час чтобы опять сменили.
— Слушаюсь! — ответил есаул.
Казаки считали вполне естественным, что в отсутствие Богуна команду принял пан Заглоба. Так случалось уже не однажды, и молодцы бывали этому рады, потому что шляхтич всегда им все позволял.
Стража пила вместе с прочими, а пан Заглоба вступил в разговор с местными.
— Мужик, — вопрошал он старого пiдсусiдка, — а далеко ли отсюда до Лубен?
— Ой, далеко, пане! — ответил мужик.
— К рассвету можно добраться?
— Ой, не можно, пане!
— А к обеду?
— К обеду оно можно.
— А в которую сторону ехать?
— Прямо до большой дороги.
— Значит, есть и большая дорога?
— Князь Ярема велел, чтоб была, она и есть.
Пан Заглоба намеренно разговаривал во весь голос, чтобы в окружающем гаме как можно больше народу могли его услышать.
— Дайте же и этим горелки, — велел он молодцам, указывая на мужиков,
— однако сперва дайте меду мне, а то холодно.
Один из казаков зачерпнул мед гарнцевой жестянкой и на шапке поднес ее пану Заглобе.
Шляхтич осторожно, чтобы не расплескать, взял кружку обеими руками, поднял к усам и, откинув голову, стал пить медленно, но без передыху.
Он пил и пил, так что молодцы начали даже удивляться.
— Бачив ти? — шептали они друг другу. — Трясця його побей!
Голова пана Заглобы медленно откидывалась назад, наконец, откинулась вовсе, он оторвал от побагровевшего лица кружку, выпятил губу, поднял брови и сказал, словно обращаясь к самому себе:
— Во! Весьма недурен — выдержанный. Сразу видно, что недурен. Жаль такой мед на ваши хамские глотки тратить. Довольно для вас и барды было бы. Крепкий мед, крепкий! Чувствительно мне полегчало, и даже утешился я, прямо скажем.
И в самом деле, пану Заглобе полегчало, голова сделалась ясной, дух приободрился, и видно было, что кровь его, приправленная медом, сотворила отборный состав, о котором он говорил и от которого всему телу сообщается мужество и отвага.
Он махнул казакам, чтобы продолжали, и, поворотившись, неспешно обошел все подворье, внимательно оглядел все углы, перешел по мосту ров и прошелся вдоль частокола, проверяя, хорошо ли караульные сторожат усадьбу.
Первый караульщик спал; второй, третий и четвертый тоже.
Они и без того устали с дороги, так что, заступив во хмелю на пост, сразу же позасыпали.
— Можно бы даже кого из них выкрасть, чтобы человека для услужения иметь, — буркнул пан Заглоба.
Сказав это, он вернулся на подворье, снова вошел в зловещие сени, заглянул к Богуну и, удостоверившись, что атаман не подает никаких признаков жизни, подошел к дверям Елены, отворил их тихонько и вошел в комнату, из которой слышна была словно бы тихая молитва.
Это была комната князя Василя; Елена, однако, была с ним, потому что возле князя чувствовала себя в большей безопасности. Слепой стоял на коленях перед освещенным лампадкой образом святой-пречистой, Елена — рядом; оба вслух молились. Заметив Заглобу, она обратила к нему испуганные очи. Заглоба приложил палец к губам.
— Барышня-панна! — сказал он. — Я друг Скшетуского.
— Спаси! — прошептала Елена.
— Затем сюда и пришел. Положись на меня.
— Что я должна делать?
— Надо бежать, пока этот дьявол в беспамятстве.
— Что я должна делать?
— Оденься в мужское платье и выйди, когда постучусь.
Елена заколебалась. Сомнение мелькнуло в ее взоре.
— Могу ли я довериться вашей милости?
— А что тебе остается?
— Верно. Это верно. Но поклянись же, что не обманешь.
— Умом ты, барышня-панна, повредилась! Однако если желаешь, поклянусь. Вот те господь и святой крест! Здесь — погибель, спасение же в бегстве.
— Это правда, это правда.
— Переоденься побыстрей в мужское платье и жди.
— А Василь?
— Какой Василь?
— Брат мой безумный, — сказала Елена.
— Тебе гибель грозит, не ему, — ответил Заглоба. — Ежели он безумный, так он для казаков святой. Мне показалось, они его пророком считают.
— Верно. И перед Богуном на нем вины нету.
— Придется его оставить, иначе мы погибли, а пан Скшетуский вместе с нами. Поторопись, барышня-панна.
- Пан Володыёвский - Генрик Сенкевич - Историческая проза
- Золотые поля - Фиона Макинтош - Историческая проза
- Зима королей - Сесилия Холланд - Историческая проза
- Аскольдова могила - Михаил Загоскин - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза