Читать интересную книгу От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн

— Сердцебиение слишком частое, — проговорил на этот раз уже мужской голос.

На лице Элен нервно дернулись мышцы. Она медленно достала инструмент из раны. Я не хотел туда смотреть. Я не мог требовать от себя рассматривать в деталях то, что Элен достала из своего тела, в конце концов, меня никто к этому не принуждал. Но ужас парализовал меня. Я не мог даже моргать, не говоря уже о том, чтобы отвернуться от монитора.

— Я уже… — нервно прошептала докторша еле слышно. Я видел, как задрожали ее руки. — Пожалуйста…

Вдруг этот пыточный инструмент вывалился у нее из рук, и она резко наклонилась вперед, почти падая с операционного стола. Две медсестры быстро подхватили ее за плечи и вернули ее в прямое положение.

— Она отключается! — услышал я женский крик. — Мы должны…

И тут изображение с монитора исчезло.

Несколько минут, которые показались мне часами, я в отчаянии сидел, уставясь в монитор, и ждал, с колотящимся сердцем, в страхе и напряжении, что то изображение, которое я недавно еще совсем не хотел бы видеть, появится снова, но этого не случилось. Через несколько мгновений даже мелькавшие на мониторе белые и черные точки исчезли и монитор погас. Единственное, что осталось, это мрачное незнание того, что произошло в последние секунды и что теперь делали с Элен.

В какую авантюру мы ввязались? Во что это нас втянули? Но чем бы это в данный момент ни было, это было не то, чем на первый взгляд казалось. Это была никакая не больница, и эти люди в стерильных зеленых халатах небыли обычными врачами. Ни в одной клинике мира, какой бы она ни была плохой и отсталой, не стали бы так просто взирать на такое ужасное, жуткое зрелище, стараясь ни при каких обстоятельствах не вмешиваться.

Я должен выбраться отсюда! Решительным рывком я попытался подняться, и это мне наполовину удалось. Я, наконец, должен сорвать эти кабели и трубочки, которые торчат во всех мыслимых и немыслимых местах моего тела! Я лихорадочно ощупывал свою руку, чтобы дотянуться до трубочки, подсоединенной к моему локтевому сгибу, маленькая противная зелененькая пластиковая штучка, крест-накрест прикрепленная пластырем, чтобы игла не выскочила при движении руки. Рядом с трубочкой лежал тонкий провод, который также вел под белый пластырь, заканчиваясь возле крошечного чипа, который кончиком торчал из-под пластыря. Несколько мгновений я раздумывал, что может измерять эта штуковина, но потом решил, что это не должно меня волновать. Важно было как можно скорее освободиться. Дрожащими от волнения пальцами я ощупал пластырь, но рывком отодрать мне его не удалось. Что это за жизнь, выругался я про себя. Изобретают, изобретают, дошли до того, что летают на Луну, посылают туда собак и обезьян, а додуматься до того, чтобы изобрести пластырь, который не сдирает кожу с человека, не могут!

Я чувствовал неприятное онемение в пальцах, как если бы мои руки крепко спали. Я почувствовал противный зуд в кончиках моих пальцев, а на лбу выступили капельки пота. Черт возьми, что же они со мной сделали? Не может быть, чтобы меня прошибло потом только от попытки отклеить пластырь!

Я в сомнении перевел свой взгляд на стойку с бутылочками для вливаний, которая находилась у моего изголовья. Они были наполнены прозрачными жидкостями, которые выглядели как вода. Физиологический раствор, питательные вещества, витамины, минералы и черт знает что еще намешано в эти бутылочки, чтобы вводить это с разной скоростью прямо в мои сосуды. Вряд ли что-либо из этого было действительно важно. Я снова сосредоточился на пластыре, ругая себя, что я как полный идиот, которому нужна целая вечность, чтобы решиться дернуть за краешек и энергичным рывком сорвать пластырь.

В ту же самую секунду от целой батареи странных компьютеров и мониторов, которые до сих пор тихо стояли вокруг меня и монотонно гудели, выпуская из себя полосы бумаги, на которой записывались результаты измерений, раздалось бешеное пиканье. Тревога!

Я снова почувствовал горький привкус на языке, и у меня начался сильный озноб. Я увидел, как один из приборов, подключенный к трубочке, ведущей к моему телу, вдруг начал накачивать лекарство гораздо быстрее, и, несмотря на пелену, которая тут же окутала мое сознание, я успел подумать, что, должно быть, тревога автоматически повысила дозировку успокоительного, которая подавалась по этой трубочке. Вдруг мне показалось, что машины, мониторы, стены комнаты, весь остальной мир медленно отодвигаются от меня. Я погрузился в невидимую перину, все мои желания тут же куда-то исчезли, и меня охватило чувство покоя, удовлетворения и приятной усталости. Я послушно опустился на подушку и закрыл глаза.

Когда я проснулся, я не имел ни малейшего представления о том, сколько я проспал. Я все еще находился в маленькой нежилой комнате, в которой я отключился, подключенный к бесчисленным капельницам и приборам, которая скорее была каютой на космическом корабле, нежели больничной палатой. В комнате не было окон, и я даже не мог отгадать по положению луны, окончилась ли ночь. Но не только этого я не мог понять. Могли пройти как минуты, так и часы или даже дни, мое чувство времени полностью отказало. Но в помещении не было темно, как я заметил, когда с невероятным трудом немного приподнял веки. Почти все мониторы, которые располагались на противоположной стене, были включены.

Мой взгляд упал на ближайший ко мне экран, на котором явно было не изображение, передаваемое камерой наблюдения, а видеозапись, качество которой говорило о том, что фильм был гораздо старше техники, на которой воспроизводился. Краски были блеклые, контуры нечеткие. Но, тем не менее, я различил, что дело происходит в движущемся автомобиле. На заднем сиденье джипа или микроавтобуса тесно друг к другу сидели дети: светловолосые мальчики и девочки в скаутской форме с нашивками на рукаве, они возбужденно ждали, когда закончится путешествие. Я узнал этих детей.

Это были Элен, Юдифь, Мария, Эд и Стефан.

Мое сердце на секунду замерло, но возбуждение, которое внезапно охватило меня, произошло не от того, что эти дети до мельчайших подробностей повторяли тех, кого я видел в своих снах. Это было совершенно невозможно, чтобы те представления, которые я получил от взрослых людей и которые во сне перевоплотились в их же детские образы, абсолютно безупречно совпали с реальностью, запечатленной когда-то на любительской съемке, при том что этих людей я узнал всего несколько часов назад, а до этого не видел ни фото, ни тем более видеосъемки с их участием. И все-таки мой ужас имел другую причину. Он исходил от фигуры хрупкого светловолосого мальчика, который сидел на заднем сиденье между Стефаном и Юдифью и в отличие от всех остальных не был охвачен радостным нетерпением, с лицом, лишенным выражения он смотрел мимо мальчика Стефана в окно джипа.

Этим мальчиком был я!

Это было абсолютно невозможно, но, тем не менее, я совершенно безошибочно узнал себя. Но как это могло быть? Я не видел этих пятерых никогда раньше, не говоря уже о том, чтобы посидеть с ними в одном автомобиле в далеком детстве! И никогда в жизни я не надевал эту противную скаутскую униформу!

Картинка на экране сменилась, и теперь на нем мелькали короткие отрывки с видами крепости, учебных и жилых комнат, крепостного двора, дороги, вот идут одинаково одетые ученики, гуськом пересекая двор…

Мне показалось, что я снова узнал себя среди этих детей. Но это было совершенно невозможно, черт подери! Я никогда не был в этом интернате и никогда не вступал в эти идиотские скаутские организации!

Вдруг моя усталость совершенно улетучилась. Я попытался припомнить, но ничего не получалось. В течение моего детства и юности я узнал много школ и много людей, может быть, даже слишком много. Но крепости Грайсфельдена среди моих воспоминаний не было. Эти видеозаписи должны быть частью какой-то безумной игры, которую затеял Зэнгер. С современной техникой это не представляет никакой проблемы — вмонтировать какого-либо нового человека в старые документальные съемки: Форрест Гамп — прекрасный пример этого.

Я перевел свой взгляд на другой монитор и снова узнал детей: Марию, Элен, Стефана, Юдифь и Эда. На этот раз меня там не было. Скаутская группа находилась в густом тенистом лесу и пробиралась сквозь густой кустарник прямой линией. Я видел, как Юдифь подняла руку и подозвала к себе Эда. Рядом с ней уже стояли Элен и Мария. Девочки держали друг друга за руки и казались такими серьезными, что мне с моей взрослой точки зрения показалось даже смешным — дети, которые любой ценой стараются не выглядеть как дети. Театр, да и только, — однако эта группа была лишена всякого намека на трогательность. Что бы ни замышляли эти дети, это не был бойкий, веселый детский хоровод. И подействовало это на меня как-то… не знаю даже почему, но угрожающе…