Читать интересную книгу Рок пророка. Второе пришествие - Людмила Павленко

Он обращался к колдуну, и тот его услышал.

— За не совсем обычных людей, — улыбнувшись, пожал плечами маг, — за сливки общества, элиту. А в чём, собственно, дело? Что вам не нравится? Я что-то делаю не так?

— Всё не так! — крикнула Алисия Алонсо, — мы вам не изверги!

— Но вы едите мясо! — возразил колдун, — значит, вы — соучастники убийства бедных животных. Так будьте же последовательны!

Зрители стали подниматься с намерением покинуть странное представление.

— Куда же вы? — закричал в микрофон Честерфилд, — праздник не кончился! Всё только начинается!

И он вдруг голосом экстрасенса Кошмаровского, лечившего в девяностые годы страну по телевизору, заговорил под зазвучавшую мелодию:

— Даю вам установку на послушание! Все закрыли глаза и расслабились! Сейчас у вас затянутся рубцы на сердце, вы не почувствуете больше душевной боли за других, из ваших душ исчезнет сострадание…

Но тут вскочивший вместе со всеми Станислав Станиславович Грофф задел нечаянно ногой флакон с Мёртвой водой, который он на время представления поставил на пол. Пробка выскочила, но вода, как ни странно, не пролилась, а вдруг полезла из флакона густым туманом и вмиг заволокла пространство зрительного зала, сцены и закулисья. В тумане слышалась какая-то возня и сдавленные крики, а потом постепенно всё стихло. Когда же туман рассеялся, людей ни на сцене, ни в зале больше не было. Только мыши шуршали, ползая по полу и по сидениям кресел. На авансцене же огромнейшая крыса кусала и царапала металлическую стойку, силясь передними лапами дотянуться до микрофона.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Наталья Николаевна осталась сидеть на диванчике, а Казимир Харламович — на своём стуле, с которого он не пожелал сходить, словно то было начальственное кресло. Вытянув ноги и прикрыв глаза, он сложил свои толстенькие ручки на выступающем животике и всем своим видом демонстрировал, что готов в такой позе просидеть хоть всю ночь, хоть три ночи подряд — сколько потребуется, до полного исчезновения противника из подведомственного ему помещения.

Гончарова попыталась прилечь, но нечего было положить под голову, да и диванчик узкий и короткий, не уснёшь. Немолодая женщина вздохнула:

— Почему это я нарываюсь? Почему я влипаю в подобные истории? Наверное, я несерьёзный человек.

Казимир Харламович открыл глаза, посмотрел на неё внимательно и снова зажмурился.

Супруги о чём-то шепталась, восседая на матах. Никто не предлагал заглянуть при Харламыче в компьютер. Так прошло где-то около часа.

— Какая скука! — воскликнула Наталья Николаевна, — и наш новый знакомый куда-то исчез. Хоть бы развлёк нас своими байками.

Помолчав, она обратилась к Казимиру Харламовичу:

— Можно порыться в документах?

— Ни в коем случае! — встрепенулся тот, — нет, нет и нет! Прошу здесь ни к чему не прикасаться.

Он совсем осмелел. Поняв, что бить его не будут, он решил, что и пар стравить можно, и покомандовать, дабы компенсировать затраты нервной энергии на первоначальный нешуточный испуг.

— Да ладно, ладно, — успокоила его Гончарова и, чтобы как-то скоротать время, взяла в руки оставленную Иваном тетрадь в телячьем переплёте. Странно, на неё Харламыч почему-то не налагал запрета. Тетрадь была толстая, пухлая, так как между страницами были вклеены какие-то старинные карты гораздо большего размера, чем сама тетрадь, а потому все они складывались вчетверо. Развернув одну из них, Гончарова произнесла:

— Это карта Валдайской возвышенности. Владелец этой тетради был, вероятно, путешественником.

Она перелистнула тетрадь и развернула следующий вкладыш.

— А это холст! — воскликнула она, — небольшая картина, портрет. И, знаете, кто тут на нём изображён? Наш Президент!

Она вскочила и положила тетрадь на стол, расправив холст.

В это время вернулся Иван и тоже подошёл к столу. За ним потянулись остальные. Они разглядывали изображённого на портрете человека. Даже заведующий с видимой неохотой встал и, вытянув шею, смотрел из-за Лизиного плеча.

— Странно как, — восторгалась Лиза, — холст точно старый, а изображён на нём именно Путин! Ничего не понимаю.

— Может быть, холст намеренно состарили? — предположил Сергей, — чтобы выдать за раритет?

— Но почему здесь Путин-то?! — воскликнула Гончарова, — постойте, мне показалось, там на обороте, что-то написано.

Она осторожно перевернула холст изображением вниз.

— Точно! Только вот как прочесть? А, впрочем, можно разобрать, хотя почерк такой стремительный, летящий, но отнюдь не каракули.

И она в полной тишине прочла:

— «Сего года осьмого числа обрил бакенбарды, дабы чела не затмевали, и художник запечатлел бы его в истинном виде. Также кудрей изрядно поубавил. Необходимость этого возникла вследствие непредвиденного случая. Проездом был в Иверской губернии и останавливался на ночь в постоялом дворе, где встретил человека, явно имеющего сходство со мной, только без бакенбард и пышной шевелюры. Оказались мы дальней роднёй по отцовской линии. Они именовались прежде также «Пушкины», потом, однако, прадеда моего неожиданного знакомца кто-то прозвал Путятой за талант находить точные пути в здешних густых лесах. Так потомки его стали уже не Пушкины, а Путятины. Я пишу эти строки затем, чтобы читающий их не мог усомниться в том, что изображён здесь поэт Пушкин, а дарю я портрет свой Путятину Ивану в знак приязни и с родственным чувством».

Гончарова подняла глаза.

— И его подпись здесь, внизу, — сказала она тихо.

— Архив! — воскликнула Елизавета, — это же тайный архив Пушкина!

Она с укором посмотрела на Харламыча:

— Так значит, вы пытались его спрятать? Как же так?

Черноморов отвернулся.

— Казимир Харламович…

— Ну, что, что? — разозлился он, — да, я, как только получил опись из архивов ФСБ, сразу же принялся за поиски. Там шла такая кутерьма, что никому и дела не было до пушкинского архива. Я тетрадку изъял, а потом, когда вы, уважаемая Елизавета, разобрались со всеми этими завалами, под самый низ-то и подсунул вот на эту полочку. Дома хранить такую вещь опасно. Я, как только увидел его, — тут Казимир указал на Ивана, — сразу смекнул, зачем вы все пожаловали. А уж когда он тетрадку вытащил на свет Божий, то…

Он посмотрел на Ивана с вызовом:

— Ещё один родственничек, да? Ну, забирайте, забирайте.

И тут спутники молодого рыбака и по совместительству историка внезапно разглядели то, чего не замечали до этой самой минуты — невероятнейшее сходство его с портретом!

— Вас… послал Путин? — Наталья Николаевна во все глаза смотрела на Ивана, — вы… его родственник? И… линии рода вашего пересекаются с родословной Пушкина? Но… Это же сенсация!

Иван молчал и только улыбался. Гончарова перевела взгляд на Харламыча.

— А вы… Вы же могли рассказать журналистам… Впрочем, вы, вероятно, человек корыстный. Вы хотели продать эту тетрадь на каком-нибудь аукционе, да? Хотели стать миллионером?

— Хотел, да расхотел, — вздохнул Черноморов, — человек я уже не очень молодой. А пожить ещё хочется.

— Да, за тайный архив Поэта началась бы нешуточная драка среди коллекционеров, — продолжала Гончарова всё так же задумчиво, — могли не только миллионов не получить, но и жизни лишиться.

— Да уж, — снова вздохнул Казимир Харламович, — вы дальше-то полистайте.

— Давайте я, — сказала Лиза нетерпеливо и принялась осторожно перелистывать страницы тетради.

— А Мона Лиза здесь зачем? — спросила она, развернув очередной вкладыш.

На нём и в самом деле была копия портрета работы Леонардо да Винчи.

— А вы читайте, — проговорил Казимир, — там всё написано.

— «Кажется, разгадал леонардову загадку, — перевернув страницу, начала читать Лиза, — сия дама, жена флорентинца Франческо дель Джокондо, понимает о мире и сущности вещей гораздо более нас. Хотя и не могла владеть достаточными знаниями об оных. Отчего же проистекает её осведомлённость, так мастерски ухваченная кистью гения? А оттого, что сам он знал неизмеримо более того, что возможно было узнать человеку его времени и положения. Говорят, что художник приглашал музыкантов для развлечения своей модели и готовил ей также другие сюрпризы. Но только ли для развлечения? Или же для той цели, чтоб на лице её, сообразно создаваемым им обстоятельствам появлялось и нужное ему выражение? Леонардо добился такого воздействия на лицезреющую публику, что потомки вот уже несколько веков бьются над этою загадкой и разгадать её не могут: отчего странная улыбка Моны Лизы дель Джокондо так завораживает и притягивает взор? Я теперь разгадал. Да Винчи был художник, гений, однако же, ко всему прочему, большой учёный. Зарисовав безсчётное количество человеческих лиц, он заподозрил, что у лжецов и подлецов хитрое и лукавое выражение откладывает свой отпечаток, а у героев — свой. И стал искать типические лица, сопоставляя их между собой и собирая воедино свойственные каждому типу черты. Но ему мало было и того! Он подбирался к главному — с математическою точностию узнать и подобрать те характерные для каждого типа черты, которые, уводя в будущее его мысль, дали бы зримый образ нерождённых ещё поколений. Известно, что богатый редко женится на бедной девушке, а бедный точно никогда не может жениться на богатой, разве что случай один на тысячу. Но у богатства и у бедности свои приметные черты. Вот и выходит, что подлец непременно родит подлеца же, а кроткий — ещё более кроткого. Куда же нас уводит стрела времени? К каким лицам и типам черт? Вот о чём думал Леонардо, когда писал этот портрет. Остаётся спросить себя — какой же образ он явил нам? Кого представил? Кто, посмотрев в этот портрет, как в зеркало, сможет воскликнуть: «это я!»