Но Эйс продолжал играть. Клубы дыма сгущались. Слушатели в зале повскакали на ноги и бешено зааплодировали. Они рукоплескали! Рукоплескали моей гитаре! Я был потрясен. Нервное напряжение спало так резко, что, когда Эйс доиграл соло и песня закончилась, я едва не свалился в обморок. Свет померк, Эйс сменил гитару на другую, обычную, и началась новая песня. Но в запасе была еще одна гитара моего изготовления…
Отыграв несколько песен, Эйс взял мою гитару номер два и, отвернувшись от публики, включил ее. Сцена была погружена во тьму. Публика увидела, как что-то ярко вспыхнуло там, где стоял Эйс, но что – никто не знал. Он заиграл первые аккорды «Нью-Йоркского балдежа», потом повернулся, и аудитория заревела от восторга. Я не верил своим глазам и ушам. Наверно, это был самый торжественный и победоносный миг моей жизни – я видел и слышал, как публика восторженными криками приветствует мою гитару. Спецэффект со световой рябью стал гвоздем программы, и это фрагмент концерта даже показали в теленовостях. Я был на вершине блаженства. В кои-то веки все меня любили.
После концерта, за кулисами, Эйс обрушил на меня лавину вопросов про гитары.
– Слушай, а ты можешь сделать такую, чтобы из нее сыпались сигнальные ракеты? А чтобы стреляла девятимиллиметровыми пулями? А лазерную гитару? А такую, чтоб горела, дымилась и летала? А чтобы в конце песни вообще взорвалась к чертям?
– Да, да, конечно, все сделаем, – твердо и уверенно сказал я, хотя голова у меня шла кругом. Но я знал – мне по силам смастерить что угодно. И я верил, что Джим и Медвежонок мне помогут. Эйс готов был предоставить в мое распоряжение пять новехоньких гибсоновских гитар наилучшей модели. Я взял одну из них и ушел к себе – поразмыслить над следующим приспособлением.
На следующий день я проснулся другим человеком. Мои творения работали! Все получилось! Я доказал себе и другим, что чего-то стою. До этого я все время страшился, что потерплю крах и придется с позором вернуться домой. И вдруг меня вознесло на вершины успеха. Турне только начиналось, предстояло много работать. Я вдруг понял, что не захватил с собой во Флориду даже смену белья или пару чистых носков. Только то, что было на мне, да одну-две футболки. Надо было купить хотя бы смену одежды.
Через два часа, потратив пятьсот долларов, я преобразился. Больше не было парня по прозвищу Децибел, в рваных засаленных джинсах и заношенной байкерской футболке. Я накупил респектабельных шортов и рубашек с коротким рукавом, некоторые – с крокодильчиками или лошадками. Если бы в Орландо имелся яхт-клуб, я бы мог проникнуть туда, и меня бы приняли за своего. Но в любом случае, мне предстояло большое путешествие, и теперь дети и продавцы больше не будут шарахаться от меня в испуге.
Я подумал было, не подстричься ли, но решил просто принять душ. Тут как раз подоспело время обедать. Официантка улыбнулась мне!
– Два гамбургера, суп и четыре стакана чая со льдом. А чуть позже – мороженое с крошеным печеньем. – Заказал я. Молчание. – Спасибо. – Я старался не забывать о вежливости, но очень уж хотелось есть, так что перечислял я настойчиво.
Мой прокатный «линкольн» весь провонял грязной одеждой, сваленной на заднем сиденье. Я запихнул ее в картонную коробку и отправил домой – за счет команды. (Когда я несколько месяцев спустя вернулся домой, запах уже выветрился. Но одежду я, конечно, все равно постирал.)
Пообедав, я отправился в концертный зал и завел с Эйсом беседу о будущих гитарах. Теперь у меня была миссия в жизни. В номере «Хилтона» я засел за чертежи.
В суматохе я не забыл о галлоне джина, который обещал плотникам. Я планировал вручить им спиртное после второго концерта, но события пошли не так, как я ожидал. Я как раз сворачивал свое оборудование, когда на входе внезапно поднялась суматоха. К нам явились представители Управления по борьбе с наркотиками и проследовали прямо за кулисы. Я спрятался за кофры с оборудованием, сжался в комок и затаился в ожидании, стараясь стать невидимкой. Через минуту-другую представители властей вывели из-за кулис обоих плотников в наручниках и вынесли какой-то туго набитый пакет. Текс скользнул ко мне за кофры и сказал: «У них там фунт кокаина». Там, куда повели наших плотников, мой галлон джина им не понадобится. Я возил бутылку с собой еще месяц, прежде чем нашел, кому ее вручить.
После Лейкланда я поехал с «Кисс» дальше в турне. Это была нелегкая, но восхитительная жизнь, и меня неизменно радовало то, каким восторгом публика встречала мои изобретения. А еще это была жизнь свободная и разнузданная, – такого я раньше никогда не пробовал и даже не очень понимал, как в ней участвовать. Мы выступали в южной Флориде, и наркодилеры запросто являлись за кулисы и предлагали бесплатные пробники наркотиков.
– Эй, приятель, попробуй-ка, – подзывали меня. Повсюду были подносы с выложенными «дорожками» кокаина и вазы, полные порошка, стояли на столах. Большие, размером с миску, в которой вымешивают тесто дома на кухне. Еще наркодилеры приносили таблетки. У нас было все, что пожелаем.
Но наркотиками разгул не ограничивался. За кулисы стекались женщины и тоже предлагали, так сказать, попробовать бесплатно. Люди, непричастные к закулисной стороне рок-турне, часто спрашивали меня: «За вами, наверно, девушки толпами бегают, только помани?» Предполагалось, что девушки лично мне так и вешались на шею, а я выбирал на свой вкус. Но на самом деле получалось не совсем так. Я все еще был очень застенчив с чужими, и поэтому никогда сам не завязывал разговоров с девушками, да и идея лечь в постель с девицей, которая утром исчезнет, меня не привлекала. Вообще эти интрижки на одну ночь казались мне не особенно приятным развлечением. Скорее наоборот – от этого веяло чем-то пугающим.
К тому же, разумеется, у меня была подружка. «Да какая разница? – потешались надо мной ребята из команды. – Когда я уезжаю из дома, то открываю охотничий сезон. Сколько девчонок подцеплю, все мои!» – хвастались они. Но этот подход был мне не близок. В основном потому, что надо каждый раз заново знакомиться, заводить разговор, а меня это страшило.
Пыталась ли меня подцепить какая-нибудь из девиц? Делали ли мне авансы? Я так и не узнал. Как я уже говорил, я плохо распознаю поступки и чувства других людей, не умею «считывать» их, и поэтому запросто мог не заметить попытки охмурить меня. Видя вокруг парочки, я часто чувствовал себя одиноко, но как изменить положение дел, не знал, поэтому смирялся.
Когда вокруг все пьянствовали и нагружались кокаином, я испытывал замешательство и неловкость. Мне совсем не нравилось ощущение, когда теряешь над собой контроль, а я вдоволь насмотрелся, какие дикости вытворяют пьяные или под дурью, – а наутро уже ничего не помнят. От одной мысли о том, что спьяну я могу натворить нечто подобное, меня всего корчило и передергивало. Поэтому я не знал, что делать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});