Поэтому Башревком хотел пересмотреть документ, принятый в марте 1919 г. В этом деле им немного подсобили власти Уфимской и Оренбургской губерний, склонявшиеся к тому, чтобы истолковать соглашение 1919 г. буквально и к собственной выгоде. Башкирские чиновники пожаловались в Москву, что уфимские власти блокировали передачу территорий, уже отведенных Башкортостану, а Уфа обвинила Башревком в незаконной аннексии земель, не упомянутых в договоре, принятом в марте 1919 г.{532}
Либеральная экономическая политика автономного Башкортостана обрела некоторую популярность среди крестьян соседних губерний, особенно в плотно населенных мусульманами западных регионах. Осенью 1919 г. деревни и целые города начали засыпать Башкирское правительство прошениями включить их в Малую Башкирию. Башкирский обком отказал в просьбах, сочтя их националистическими и контрреволюционными, хотя уфимские власти сделали довольно честный вывод, что наплыв крестьянских прошений объясняется желанием избежать изъятия запасов зерна. Однако Башревком приветствовал эти прошения, видя в них возможность создания Великой Башкирии, о которой мечтали в 1917 г. Валидов и Башкирский Курултай, и начал обсуждать с Москвой возможность аннексии этих земель Башкортостаном. Имеются данные, что Башкирское правительство поощряло и даже провоцировало такие прошения. В начале января 1920 г. советские власти в Белебее узнали, что агенты из Башкортостана подговаривали живших поблизости, по течению реки Дёмы, крестьян войти в Малую Башкирию, хотя этот район не причислялся к республике.
Вероятно, подстрекатели обещали, что «в Башкортостане будет свободная торговля, и не будет зерновой монополии или реквизиций скота, как в Советской республике России». Деревням, присоединенным к Башкортостану, были обещаны дополнительные земельные угодья.
Слухи, что коммунистов изгоняют из Башкортостана, делали автономную республику еще более привлекательной для селян, уставших от бесконечных реквизиций и репрессий[64].
Другим вопросом было положение Стерлитамака. Этот небольшой город официально входил в состав Уфимской губернии, но за неимением в других местах благоприятных условий Башревком выбрал его в качестве местопребывания правительства. Русские чиновники в Стерлитамаке оказались чрезвычайно враждебно настроенными по отношению к Башкирской автономии вообще и к Башревкому в частности; башкирские лидеры отвечали «взаимностью», и ссоры умножились. Нехватка общественных зданий служила катализатором конфликта, как, например, когда Башревком отобрал тюрьму и почту у советских властей, которые все время обращались в Политбюро. Башревком потребовал передать Стерлитамак в свою юрисдикцию, но Политбюро всю зиму не занималось решением этого вопроса. Тем временем Башревком и Совет Стерлитамакского уезда пребывали в одном городе в натянутых отношениях{533}.
В феврале 1920 г. Троцкий не без сарказма говорил об «истерии», которую испытывали русские коммунисты по отношению к башкирским автономистам. Но было кое-что провоцировавшее эту истерию. В воспоминаниях русских о Малой Башкирии в 1919–1920 гг. постоянно упоминались аресты коммунистов Башревкомом и окружными агентами{534}. Неожиданно дела приняли более серьезный оборот, когда башкирский взвод в сентябре 1919 г. расстрелял под Стерлитамаком четверых красноармейцев. Это быстро создало конфликт между Башревкомом и главным орудием террора и репрессий Советской России ЧК, которая направила агента из Уфы для расследования инцидента.
Тогда, как явствует из доклада отправленного в Москву уфимского ЧК, на агента напали башкирские солдаты. В том же месяце ЧК в Стерлитамаке арестовала трех служащих Башкирского военного комиссариата по борьбе с контрреволюционной деятельностью, которые могли иметь отношение к четырем расстрелам. Командир башкирского гарнизона Ишмурзин окружил тюрьму отрядом из семидесяти вооруженных людей и одиннадцати пулеметов и заставил ЧК выдать своих людей. Советские власти в Стерлитамаке и Уфе отнеслись к этой критической ситуации осторожно и не предприняли экстренных военных действий, прежде всего потому, что силы в Стерлитамаке были неравными — в городе находилось четыре тысячи башкирских отрядов{535}.[65] Атмосфера в Стерлитамаке оставалась накаленной и готовой перерасти в вооруженный конфликт.
Тревожной осенью 1919 г. Политбюро и лично Ленин стали уделять особое внимание ситуации в Башкортостане. В отчаянии от собственной неспособности контролировать события в автономной республике, особенно по части изъятия зерна, Политбюро напомнило Башревкому о необходимости выполнять свои обязательства перед Советским государством. Политика, и не только военная, но и экономическая, должна быть единой для всей Российской республики{536}. В сентябре 1919 г. советское правительство стало переводить башкирские отряды из Малой Башкирии на другой фронт; одни отправились на Украину отражать наступление Деникина, а другие защищали Петроград от Юденича. Понятно, что от этих отрядов было больше пользы на фронтах, чем если бы они сидели в освобожденном Башкортостане, но Политбюро также сочло их вывод средством ослабления доставлявшего беспокойство Башревкома и в будущем — лишения его выбора[66]. Примерно тогда же Ленин начал записывать имена «надежных башкир-коммунистов или честных сочувствующих в Башкирии»{537}.
Вскоре после Нового года споры вокруг Башкирской автономии привели еще к одному кризису в Стерлитамаке. На этот раз предлогом стала инициатива Башревкома по созданию «отдела внешних сношений», чтобы справляться с ширящимися конфликтами с Москвой и другими губерниями. Обком счел этот отдел нечем иным, как Министерством иностранных дел, и заявил, что это несовместимо с советской автономией и объявил его упраздненным. В ответ Харис Юмагулов, в то время глава Башревкома, 16 января 1919 г. арестовал нескольких членов обкома и башкирской ЧК по обвинению в контрреволюционном заговоре против Советского Башкортостана{538}. Незамедлительное вмешательство командующего Туркестанским фронтом Михаила Фрунзе вскоре заставило Юмагулова освободить пленных. Этот гамбит почти ничего не дал, и положение Башревкома в последующие месяцы ухудшилось. Коммунисты соседних губерний быстро осудили аресты, как неоправданные провокации, задуманные для дискредитации Коммунистической партии в Малой Башкирии. Советские лидеры в Оренбурге даже ругали ЦК за то, что он не обращает внимания на их предупреждения и слишком доверяет «авантюристам типа Юмагулова». Прошения от коммунистов в Малой Башкирии содержат «басни» о «контрреволюции» и о засевших в советском аппарате «националистах»{539}. После января 1920 г. башкирский вопрос то и дело поднимался в Политбюро. Троцкий уделял огромное внимание этому делу; он составил инструкции Фрунзе о башкирских делах и в марте 1920 г. провел встречу с Башревкомом и другими местными деятелями в Уфе, но напряжения снять не удалось. Глава Всероссийской ЧК Феликс Дзержинский подозревал, что бывшие контрреволюционеры в Башревкоме в союзе с эсером Виктором Черновым подготовили массовое крестьянское восстание в Уфимской губернии в феврале 1920 г.; Политбюро соответственно предоставило им полномочия арестовать любого башкирского лидера, состоявшего в контакте с Черновым{540}.
Сотрудничество советских властей с башкирским автономным движением Валидова закончилось так же внезапно, как и началось. В апреле 1920 г. Политбюро назначило Сталина главой специальной комиссии по башкирскому вопросу; эта группа предложила решить бесконечный кризис, введя строгие и конкретно очерченные ограничения в Башкирскую автономию, обнародованные правительством в Декрете от 19 мая 1920 г.{541} Республиканским отделам военных дел, поставок, финансов, рабоче-крестьянской инспекции, труда, почты, телеграфа и хозяйства полагалось полностью подчиняться соответствующим органам правительства РСФСР. Это, с точки зрения Москвы, были самые критические сферы, которые нельзя было оставлять в руках некоммунистического и неустойчивого башкирского национального руководства. Только отделы образования, юстиции, здравоохранения, сельского хозяйства, общественной безопасности и внутренних дел остались автономными и ответственными непосредственно перед Башкирским правительством[67]. Примечательно, что этот декрет появился в результате усилий урегулировать отношения центральных властей с автономными республиками. Такое же постановление получила и республика Татарстан, созданная в середине 1920 г.{542} Односторонний пересмотр Москвой прав, предоставленных Башкирской республике, в конце концов убедил Валидова в тщетности дальнейшего сотрудничества с советским режимом. В июне 1920 г. он и большинство членов Башревкома тихо исчезли из своих кабинетов в Стерлитамаке и Москве и вступили или в отряды басмачей в Туркестане, или присоединились к новому башкирскому партизанскому движению в Уральских горах. Так закончились шестнадцать месяцев сотрудничества Советского правительства с главным основоположником башкирского политического национализма XX в.[68]