Читать интересную книгу Отступник - драма Федора Раскольникова - Владимир Савченко

Р. (Радек. - Авт.) - фрейдист. Будет говорить с папой. Во всем, что касается духа, - будет, думаю, союзником. Я очень жалею, что не могу быть при Ва шем знакомстве. Ну все равно. Милая Ма, только одно: пусть личная горечь - как она ни справедлива - не помешала бы ему увидеть трагический, чисто принципиальный стержень нашей коллективной жизни. Прошу тебя, не сердись…

Крошки, Крошки, - с Федей - что уж тут - все идет нормально. Очень Вас прошу - пишите, пишите еще, - теперь я еще больше одна - теряю эту величайшую духовную связь, какая у меня была в жизни: надеюсь, не надолго (Радек ненадолго выезжал в Москву. - Авт.). И, если буду жива, буду у него учиться и работать. Папа, смотри, у тебя будет ученик - дочка. Нет, все, все пока правильно.

Целую и люблю.

Иза

36.Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ

1923. Берлин, Германия

Милые, милые. Жива, очень много работаю, кажется мне, право, что-то вроде воли к интеллектуальной жизни отрастает…

Миры рушатся, классы целые платят по просроченным, столетним векселям. Если бы Вы знали, что это такое - гибель и разложение целой нации. Вонь, как из сдохшего вулкана. Плыву по поверхности всего этого, стараюсь, чтобы не заливало мертвечиной рот…

Кизи, кизи, только помните, никому ничего не пересказывайте. Погубите меня. Ваша.

37. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ

1923. Гамбург, Германия

Милые мои все, старшие и младшие! Пишу из восхитительного приморского Гамбурга. Уже в течение двух недель- в Берлине и здесь - собираю материал для большого очерка о гамбургском восстании. В Берлине, во всяких трущобах, ущучила целый ряд беглецов, записала их личные рассказы. Теперь сижу у нашего Consul и пожираю литературу о славном, вольном городе Hamburg'е. Затем, дней на 10, перекочую в рабочие кварталы, собирать сведения о боях, о том, как умирали и убивали. Милая Мама, никогда еще, с 18-го года, не жила чище, никогда столько не читала и не думала, в полном, молчаливом одиночестве. Снег мне на душу падает, стою, как дерево зимой. Очень иногда без Вас и милой, единственной России скучаю. Боже, какое счастье, что есть РСФСР. Ну, приеду (тук, тук, тук), расскажу Вам ужо про проклятую Европу.

Ваша.

Если это письмо отдаст тот, кому его даю, - пригласите его, как величайшего друга. Это герой моей хроники, собираемой по потухшим разрозненным уголькам.

Еще раз люблю Вас.

38. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ

Б/д. Берлин, Германия

Мои Мушки и родители! Во-первых, о творчестве, как о важнейшем. Написала нечто: Ullstein Verlag, агитпроп немецкой пошлости. Кажется, одна из лучших моих будет вещей. Начала "Рур". Привезу домой полный груз.

Во-вторых, мои письма относились к периоду кризиса, который пережит и кончен раз навсегда. Мне не хочется об этом писать - но, как люблю Маму: никто не хотел меня поломать и никто бы этого не позволил. Если я чего-нибудь сегодня боюсь, то не мелочных напастей, а большого солнечного света, тяжести, которую, быть может, тяжелее всего нести человекам: тяжести безоблачного и полного счастья.

Мы умели быть легкими и счастливыми, будучи придавлены дубовым комодом. Теперь вопрос в том, сумеем ли сохранить эту ясность и вечную свежесть на вольном воздухе. Я не боюсь и не сомневаюсь. Кто проиграет в этой большой игре - прав и богат перед собой и "святым духом".

Мы вместе в Берлине. Завтра летим аэро на юг. Затем К. один - домой, я еще 3 недели попишу.

Получила очаровательное письмо от новых "Известий". Пишу и для них. Из намеков видно, что поставлен вопрос о посылке меня в Китай. Вот тебе и Скворцов! Кажется, редактор с чутьем.

Еще больше вошла в немецкую Grosse Presse. Вчера ужинала у Берндхардта (Tageblatt), который тебя, папа, помнит. Ничего, эти вечера в бесплодном, как электричество, свете интеллектуальных солнц тоже не пропадут даром. Хорошо знать, как роятся песчинки мозга у людей тонкой и враж дебной культуры. Ненавижу их и очень понимаю. Очень интересный круг возле "Квершнитта" - они показали галереи, библиотеки, несколько садов и фасадов - лучшее, что осталось от старопрусской культуры - Меринга, Фейербаха, Тома и Ронера. Но это все, когда приеду. Целую Вас очень.

Не надо за меня бояться. Ни разу еще, даже в худшие дни, не сожалела ни о чем. "Вот он, от века назначенный, наш путь в Дамаск…" Но по большой любви - большие будут и жгучие слезы.

Мушки, а главное, насчет творчества - нет никаких причин для недовольства. Есмь и буду.

Затем, у меня оказалось в Германии большое имя. Оно звучит гордо, и ношу его с честью. И не как привесок к кому-то, а сама по себе бываю, дружу и враждую. Скоро увидимся (через 20 дней).

Как мы покупаемся в Крылатском, какие будут разговоры и рассказы. Вчера еще раз ужинали с Бернхардтом - велел кланяться.

39. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР

Начало 1924 г. Москва

Плетеная моя родимая, милая любимая головушка, маковый цветочек! Безумно нужно мне тебя, кизотную, повидать. Наша бурная первая встреча, вполне естественная после 9 месяцев разлуки, нарушила всю программу наших разговоров. А ведь нам нужно о многом переговорить. Давай увидимся сегодня или завтра. Я постараюсь держать себя в руках и по мере возможности не расстраивать мою малютку, шлепнувшуюся в арычок, откуда мне так хочется вытащить ее на лоно нашей супружеской кроватки, чтобы обогреть и приласкать за муки нашего общего девятимесячного одиночества.

Крепко целую тебя в умный лобик, твой Фед-Фед, он же речка Зай, которая впадает в икское устье.

P.S. Пушинка, как хорошо, что нас парочка, а не одна штучка!

40. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР

Начало 1924 г. Москва

Любимейшая Лебединушка, мой милый ласковый пушистенький мохнатик! Я пришел от тебя домой вполне умиротворенный. Я так рад, что нам, наконец, удалось поговорить по-хорошему, по-человечески, по-старому, как мы давно не разговаривали, - а самое главное, понять друг друга и найти общий язык…

Поняла ли ты, малютка, почему я ни на одну минуту не верю, что твоя любовь умерла?.. не могла так скоропостижно скончаться наша любовь, совершенно необыкновенная, ни на что не похожая, выросшая на фоне революции и в первый же год окрещенная свистом снарядов, проносившихся над мостиком нашего миноносца…

Ты старалась вызывать в своей памяти наиболее неприятные ассоциации из нашей совместной жизни, именно потому ты поехала на рискованную работу в Германию, чтобы постараться забыть меня, чтобы заглушить стенания неумершего и никак не угасавшего чувства. И если тебе теперь кажется, что ты в самом деле до основания вытравила надоевшую, измучившую тебя любовь, то это - роковая ошибка… мы должны восстановить, возродить на новых началах наш славный, вошедший в историю брак…

Мы с тобой похожи на две стрелки часов, обладающие разным темпом, одна стрелка идет вперед, другая отстает, но мы оба бежим по одной орбите. В самом деле, я почувствовал наличие кризиса еще в феврале прошлого года в Джелалабаде, когда ты об этом и слушать не хотела. Я был тогда под влиянием тех же противоречивых настроений, как ты в настоящее время. В свою очередь ты осознала этот процесс позже, уже в Москве, в июле-августе 1923 года. Теперь я пережил, переболел это тяжелое, мучительное состояние колебаний и пришел к твердому убеждению, что мы должны быть вместе, что в глубине души мы очень любим друг друга, любим не случайно, а на всю жизнь и ни перед своей совестью, ни перед историей не имеем права расходиться.

Прикасаюсь к твоим губам страстным и продолжительным поцелуем.

Твой Федя.

P.S. Милая пушинка‹…›, целый месяц я буду стоять с протянутыми к тебе руками, с мольбой призыва на моем лице. Я так счастлив, что мы, наконец, объяснились и дружными усилиями извлекли ту занозу, тот кратковременный рецидив гумилевщины, который, как мне теперь ясно, и создал весь наш мучительный и острый кризис.

Пушинька, больше всего бойся рецидивов нездоровых куртизанских порывов. Имей в виду, что гумилевщина - это погоня за сильными чувственными ощущениями вне семьи. К сожалению, гумилевщина это яд, которым заражены даже некоторые ответственные коммунисты…

Если ты придешь к безнадежному выводу, что мы банкроты, что мы не способны построить красивую семью, то, во всяком случае, ты должна остаться холостой женщиной и вести честный целомудренный образ жизни или, в случае встречи с кем-либо более достойным, чем я, ты должна выйти за него замуж. Только, ради всего святого, во имя революции, не унижайся до жалкой роли любовницы какого-нибудь женатого человека (намек на К.Радека, который был женат, имел дочь. - Авт.). Тебя, с твоей принципиальностью, с твоей способностью любить, с твоей неукротимой ревностью это истерзает и исковеркает. А в таком случае твоему творчеству наступит конец…

41. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ -Л.М. РЕЙСНЕР

Начало 1924 г. Москва

Дорогой Ларисничек, мой милый дружок!

Мне кажется, что мы оба совершаем непоправимую ошибку… Боюсь, что тебе в будущем еще не раз придется в этом раскаиваться. Но пусть будет так, как ты хочешь. Посылаю тебе роковую бумажку. Пусть преждевременно выросший холмик нашей так рано умершей семьи примет и с моей стороны скорбный комок промерзлой, пахнущей весною земли. Вытрем друг другу слезы и в трауре разойдемся с кладбища по домам, унося с собой неизгладимо-светлые воспо минания о нашем дорогом, милом покойнике.