Читать интересную книгу Санкция Айгер - Треваньян

– А что это ты там говорил насчет “откепать”?

Джонатан заметил, что согнутые пальцы Поупа находятся между дверью и косяком. Больно будет.

– Тебе действительно интересно?

Почувствовав подвох, Поуп придал физиономии самое “крутое” выражение.

– Лучше запомни одно, бэби. Я лично считаю, что после бумажных презервативов вы, внештатники – самый бросовый материал.

– Согласен.

Когда Джонатан захлопнул дверь, у Поупа сломалось два пальца. Когда он вновь рывком открыл ее, в глазах у Поупа стоял крик боли, но крику этому не хватило времени добраться до глотки. Джонатан схватил Поупа за ремень и дернул на себя, прямо на выставленное колено. Это был удачный удар – Джонатан услышал хлюпающий звук раздавливаемых лимфатических узлов. Поуп сложился пополам, всхрапнув носом – при этом на подбородок вылетели сопли. Джонатан ухватил его за ворот пиджака и зашвырнул в комнату, ударив головой об стену. Коленки у Поупа подогнулись, но Джонатан подхватил его и до половины сдернул с него клетчатый спортивный пиджак, пока Поуп еще не успел отрубиться. Падение Поупа Джонатан направил с тем расчетом, чтобы тот свалился поперек кровати лицом вниз. Поуп лежал, уткнувшись мордой в матрац, а руки его были пришпилены к бокам его же пиджаком. У Джонатана непроизвольно напряглись большие пальцы, когда он увидел прямо под ребрами точку, ткнув в которую можно было полностью разрушить почки.

Но Джонатан не стал тыкать туда пальцем.

Он остановился в замешательстве, внезапно опустошенный. Он пощадит Поупа. Он знал, что пощадит, хотя сам с трудом мог в это поверить. Поуп организовал убийство Анри Бака! Поуп самого его использовал как подсадную утку! Поуп даже что-то сказал в адрес Джемаймы.

И он не собирался добивать Поупа! Он посмотрел на поверженную фигуру, на идиотский спортивный пиджак, на обмякшие ноги, повернутые носками внутрь, но холода ненависти, обычно поддерживающей его в бою, он не почувствовал. Сейчас в нем чего-то недоставало.

Он перевернул Поупа на спину и пошел в ванную. Там он опустил полотенце в унитаз, и держал его за один конец, пока оно не пропиталось водой. Вернувшись в комнату, он бросил полотенце Поупу на лицо, и шок от холодной воды вызвал в бессознательном теле судорогу. Затем Джонатан налил себе небольшую порцию “Лафрейга” и вновь уселся в кресло, ожидая, когда Поуп придет в себя.

Исторгая из себя стоны в совершенно немужественном количестве, Поуп наконец пришел в сознание. Он дважды попытался сесть, пока ему это не удалось. Совокупность боли – пальцы, пах, ушибленная голова – была столь велика, что он не мог натянуть на себя пиджак. Поуп соскользнул с постели и сидел на полу в полной невменяемости.

Джонатан размеренно заговорил:

– Ты поправишься, Поуп. Может быть, несколько дней у тебя будет странноватая походка, но при правильном лечении скоро будешь как огурчик. Но здесь от тебя никакой пользы не будет. Поэтому ты как можно скорее отправишься в Штаты. Ты понял?

Поуп уставился на него бессмысленными вытаращенными глазами. Он все еще не понял, что с ним произошло.

Джонатан еще медленнее и четче проговорил:

– Ты улетаешь в Штаты. Прямо сейчас. И я тебя больше никогда не увижу. Понятно, да?

Поуп с трудом кивнул.

Джонатан помог ему подняться и, приняв на себя большую часть его веса, довел до дверей. Чтобы не упасть, Поуп прислонился к косяку. В Джонатане вдруг пробудился преподаватель:

– “Откепать” – избить, изувечить, применить физические меры воздействия.

Ногтями цепляясь за стену, Поуп вышел. Джонатан закрыл за ним дверь, развинтил футляр своей портативной пишущей машинки и извлек оттуда все компоненты, необходимые для подкурки. Он глубоко погрузился в кресло, удерживая дым в легких как можно дольше при каждой затяжке. Анри Бак был другом. А он пощадил Поупа.

* * *

Уже четверть часа Джемайма сидела напротив него в полумраке кафе, храня полное молчание. Ее глаза изучали его лицо, на котором было непонятное, отсутствующее выражение.

– Меня тревожит не молчание, – сказала она наконец. – Меня тревожит вежливость.

Джонатан усилием воли вернул себя в настоящее.

– Прости, пожалуйста?

Она печально улыбнулась.

– Вот именно это я и имела в виду.

Джонатан глубоко вздохнул и все внимание перевел на нее.

– Извини. Я все думаю о завтрашнем дне.

– Все время только и слышу: “извини”, да “прости”, да “передай, пожалуйста, соль”. И, знаешь, что мне меньше всего нравится?

– Что?

– У меня ведь и соли-то нет.

Джонатан рассмеялся.

– Мадам, вы неподражаемы.

– Да, но что я с этого имею? Извинения, прощения и выражения сожаления.

Он улыбнулся.

– Да, ты права. Из меня сегодня компания никудышная. Прошу...

– Только скажи – я тебя так по ноге двину!

Он дотронулся до ее пальцев. Время беззлобного обмена колкостями прошло.

Она стиснула ногами его ногу под столом.

– Как ты намерен поступить со мной, Джонатан?

– Ты о чем?

– Я вся твоя, братишка. Можешь поцеловать меня, пожать руку, переспать со мной, жениться на мне, поговорить со мной, избить меня или... Ты медленно поводишь головой из стороны в сторону. И это означает, что ни бить меня, ни спать со мной ты не собираешься. Так?

– Я хочу, чтобы ты уехала домой, Джем.

Она пристально посмотрела на него с гордостью и обидой во взгляде.

– Черт тебя подери, Джонатан Хэмлок! Ты Бог или кто? Сам себе придумал правила, и, если кто-нибудь тебя обидит и обманет, ты его давишь, как танк.

Она сердилась, потому что в ее глазах стояли совершенно непрошенные слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.

– Для тебя нет различий между каким-то Майлзом Меллафом и... и мной, которая тебя любит. – Она не повысила голос, но так резко выговаривала согласные, что рассерженность ее не вызывала сомнений.

Джонатан ответил столь же резко.

– Ничего себе! Если бы ты меня не обворовала, я бы ни во что это не вляпался. Я привел тебя в мой дом. Я показал тебе мои картины. И я любил тебя – правда, очень недолго. А что сделала ты? Ты дала Дракону все козыри, чтобы втянуть меня в эту историю. В ситуацию, где у меня чертовски маленький шанс выжить. И еще говорит мне о любви!

– Но когда я получала это задание, я тебя еще не знала!

– Деньги ты взяла утром. Когда уже узнала меня.

Своим молчанием она признала, что временная последовательность ее действий меняет все дело. Потом она попыталась что-то объяснить, но бросила, не сказав и нескольких слов.

Официант принес кофейник, и в его присутствии они замерли самым нелепым образом. За время этой паузы оба успокоились. Когда официант ушел, Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.

– Прости меня, Джонатан!

– Еще раз попросишь прощенья – я тебя так по ноге двину!

Конфликт утратил остроту. Она отхлебнула кофе.

– Что там, в горах? Будет очень трудно?

– Надеюсь, что до горы дело не дойдет.

– Но будет очень трудно?

– Будет очень мокро. Ее передернуло.

– Я всегда ненавидела это сочетание – “мокрое дело”. Я могу чем-нибудь помочь?

– Ничем, Джемайма. Просто держись в стороне. Отправляйся домой.

Когда она вновь заговорила, голос ее был сух, как будто она трезво взглянула на ситуацию со стороны.

– Боюсь, Джонатан, что между нами все кончено. Люди вроде нас так редко влюбляются. Даже смешно подумать о нас, как о “влюбленных”. Но вышло так, что мы любим друг друга. И было бы так мерзко... так чертовски мерзко... – Она пожала плечами и потупилась.

– Джем, со мной что-то происходит. Я... – Ему было почти стыдно говорить об этом. – Сегодня я пощадил Поупа. Даже не знаю почему. Мне просто... было все равно.

– Что ты хочешь сказать? Как это ты “пощадил Поупа”?

– Детали не имеют значения. Но происходит что-то странное... непривычное... Может быть, через несколько лет...

– Нет!

Столь моментальный отказ удивил его.

– Нет, Джонатан, я взрослая, привлекательная женщина. Я не представляю, как я буду сидеть и ждать тебя, пока ты не созреешь или не устанешь настолько, что постучишься в мою дверь.

Он подумал над этим и ответил:

– Ты исключительно права, Джем.

Они молча пили кофе. И потом она посмотрела на него, и в ее арлекинских глазах отразилось постепенное осознание того, что сейчас произошло.

– Господи! – изумленно прошептала она. – И это наяву. Сейчас между нами действительно все кончится. Мы скажем друг другу “прощай”. И все.

Джонатан ласково спросил:

– Ты сможешь сегодня вылететь в Штаты?

Она внимательно изучала салфетку, лежащую у нее на коленях.

– Не знаю. Вероятно.

Джонатан встал, кончиками пальцев тронул ее за щеку и вышел из кафе.

* * *

Последний ужин альпинистов в отеле прошел как-то напряженно. Никто не ел много, кроме Андерля, у которого вообще отсутствовал орган, вырабатывающий страх, и Бена, которому в любом случае не нужно было идти в гору. Джонатан высматривал у каждого из завтрашних спутников признаки хоть какой-то реакции на появление Клемента Поупа, и, хотя волнение проявлялось в изобилии, естественные тяготы предстоящего восхождения не оставляли никакой возможности разобраться в причинах волнений. Утреннее отвратительное настроение Биде дозрело до стадии холодной официальности, а Анна предпочла не покидать свой привычный кокон замкнутости. Карл слишком серьезно относился к принятым самим на себя обязанностям руководителя и не мог уделять внимания мелочам этикета. Несмотря на бутылку шампанского, присланную со стола греческого купчины, весь ужин был прямо-таки заряжен паузами, которых никто не замечал, пока их тяжесть не становилась внезапно ощутимой для всех, и все начинали облегчать ее поверхностно-веселой светской трепотней, постепенно переходившей в обрывки полуфраз и бессмысленные словесные завитушки.