– Твоя воля, князь! – сказал, вздохнув, Никодим.
– Стой, – остановил его князь, – не перебивай! В те поры, когда я о Наташе молился, дал я обет Богу себя в честь Девы Пречистой церковь построить и той обет сдержать должен. Так прошу тебя, отче, поезжай с нею. Там тебя Дышло на вотчину свезет, недалече от города; место выберешь и, благословясь, стройку зачнем. А ты у меня попом будешь! Архиерею я скажу…
– А Викеша? – воскликнула Наташа.
– Викеша? – ответил князь. – Он ни шагу от тебя. Я и говорить с ним не стану. Хворый он да слабый. Велю казакам, те его на кошму к тебе снесут. Выздоровеет, у меня по дому знахарем будет!
– Как у нас Еремейка!
– Только бунтить не будет! Еремейка‑то ваш на глаголе болтается. Слышь, он и усадьбу сжег!..
Но это сообщение только скользнуло мимо ушей Наташи. Она вся отдалась мыслям о переезде.
– Как хорошо‑то будет! – радовалась она. – Все‑то, все со мною будут!
– Все, голубонька, а я приду, и наш поп повенчает нас!
– Ой, повенчаю! – радостно ответил отец Никодим. – Марковна, хочешь ехать?
– Как ты, отец!
– А я, ежели архиерей не сгонит, и рад даже! Не любо мне теперь мое место. И грешил тут, окаянный…
– Ну, ну, под неволею нет греха, – успокоил его князь. – Так завтра я велю и кошму заготовить.
– Как же скоро‑то так? А животы мои?
– Я тебе дам казны, не бойсь! А животы накажу воеводе без тебя продать. Он не обманет. А у тебя что есть, Викеша?
– У меня? Клад! – ответил Викентий.
– Кто ж его тебе достанет?
– А я отцу Никодиму скажу, а ты ему в помочь свово Дышла пришли.
– Ну, ин! Так я пойду, – поднялся князь, – распорядок сделаю!
Светел и радостен вернулся он домой и стал делать распоряжения относительно снаряжения кошмы и своего похода.
– Это ты хорошо, что водою спосылаешь, – сказал временный воевода, – сушею‑то еще опасливо.
– Да и дольше, – ответил князь.
– Вот так здорово! – воскликнул Дышло, узнав княжое решение. – Шли воров воевать, а домой княгинюшке невестку повезем! То‑то рада будет.
Князь счастливо улыбнулся.
На другое утро на богатую кошму сели отец Никодим с женою, Наташа с больным Викентием и Дышло. Тридцать стрельцов поехали с ними. Двадцать четыре сели на весла, а шесть остались на корме стражею.
Князь стоял на пристани. В последний раз поцеловался он с невестою и махнул рукою.
– Отчали – вай! – раздалась команда, и следом послышался монотонный напев, сопровождаемый всплеском весел.
– Ей – ей, ухнем! Ей – ей, ухнем!
Кошма стройно повернулась и плавно пошла вверх по течению. Наташа стояла на корме и махала платком, пока пристань не скрылась из ее глаз.
Князь вздохнул облегченно, радостно и пошел готовиться к походу…
V
Целую зиму длилось укрощение бунта по всему Юго – Восточному краю России. По берегам Оки и Волги, в нынешних губерниях Пензенской и Тамбовской – везде разбивались разбойничьи шайки и совершались казни над преступниками. Суровый князь Юрий Долгорукий не знал, пощады. Сделав главную стоянку в Арзамасе, он оттуда рассылал людей на поимку воров и зорким взором обозревал всю взволнованную окрестность Князь Барятинский был его ближайшим помощником. За осень было усмирено все окрест. В декабре и январе усмирены были Пенза и Тамбов, а там города и села стали сдаваться один за другим.
Волнение, принявшее ужасные размеры, было задавлено в течение зимы.
По весне сдалась Астрахань, больше всех служившая притоном разбойникам, и, наконец, в июне семьдесят первого года в Москве на Красной площади, против церкви Покрова (Василия Блаженного), Стенька Разин принял казнь через четвертование после невыразимых мучений.
Раненый под Симбирском, Стенька Разин бежал в Царицын и там лечился от ран. Потом он перебрался за Дон в свой Кагальник, мечтая по весне начать снова потерянное дело, но уже от него отшатнулись главные его сторонники, казаки.
В апреле, подговоренные тем же атаманом стариком Корнилой Яковлевым, казаки напали на Кагальник и разорили его, а там скоро изменою взяли и самого Стеньку.
Бунт кончился…
Князь Прилуков возвратился в Казань и женился на Наташе. Исполняя обет, он выстроил церковь в честь Девы Марии и в ней поставил попом отца Никодима. В красивом доме при церкви поселился отец Никодим с Марковной и с ними Викентий. Князь и Наташа часто посещали их и, беседуя, вспоминали пережитые ужасы.
Спустя три года князь и молодая княгиня ездили под Саратов и восстановили именье Лукоперовых, куда управителем перебрался Дышло.
– Вот так здорово! – говорил он, напившись пьяным, своим соседям. – Был холопом, а сейчас что твой господин. А все милость княжая!
И все были счастливы.
Род Прилуковых дал немало славных деятелей, и последний из рода пал одним из защитников под Смоленском в памятном году нашествия Наполеона…
VI
Так окончилась одна из самых кровавых страниц русской истории, с тем чтобы уже не повторяться никогда более.
Это была последняя отчаянная попытка закрепощенного мужика сбросить с себя господское иго. Своего рода крестьянская война, с обеих сторон одинаково безобразная по своей жестокости.
Прошло почти два с половиной столетия, как прокатилась по Руси эта страшная гроза, а народная память сохранила это время, запечатлев его для потомства в ряде легенд, воспоминаний и целом цикле» разбойничьих» песен, где с любовным почтением поминается имя батюшки атамана Стапана Тимофеевича.
По Волге и старому, и малому известно это страшное имя, по берегам ее десятки урочищ окрещены его именем, а от Камышина до Царицына что ни бугор, то» бугор Стеньки Разина».
Есть даже предание, что он жив до сих пор.
Одни говорят, скитается он по лесам и долам, другие – что сидит он в глубокой пещере и тяжко мучается.
Два змея сосали его и день, и ночь. Но прошло сто лет, и отлетел один змей, через сто лет отлетел и другой, и, когда грехи на земле умножатся, люди забудут, что они братья, подымется опять страшный Разин и пойдет грозою по Святой Руси…
«Стенька, – говорит легенда, – это мука мирская! Это кара Божья! Придет он, непременно придет и станет по рукам разбирать… Нельзя ему не прийти. Перед Страшным Судом придет… Ох! Тяжкие настанут времена… Не дай, Господи, всякому доброму крещеному человеку дожить до той поры, когда придет Стенька!»
Не дай, Господи!
1901