Читать интересную книгу Инки. Исторический опыт империи - Юрий Берёзкин

Переход от регионального к глобальному уровню интеграции (именно интеграции, а не принудительных властных связей) действительно стоит на повестке дня, но он вовсе не должен сопровождаться формированием «всемирного правительства» и не может быть осуществлен путем применения вооруженной силы, как это бывало раньше в ходе объединения отдельных регионов в границах «мировых держав». Человечество овладело такими источниками энергии, создало такие неизвестные в прошлом хозяйственные и политические институты, которые обеспечивают уже сейчас населению независимых демократических национальных государств более легкие и тесные, взаимовыгодные межгосударственные контакты, нежели те, которые существуют обычно между жителями отдельных имперских провинций. По-видимому, глобальная интеграция вполне может сопровождаться процессом, имеющим, на первый взгляд, прямо противоположный ей характер: созданием все новых суверенных государств различной величины и распадом уродливых, доставшихся от прошлого этнических и политических конгломератов. При этом следует подчеркнуть, что понятие суверенного государства в демократическом обществе коренным образом отличается от существующего в представлении жителей империи: это больше не замкнутое самодостаточное образование, враждебное соседям и угнетающее собственных подданных, а интегрированное в мировую экономику добровольное сообщество граждан, сознающих уникальность своих исторических и культурных традиций.

Живя в одной из последних в истории и при этом в самой обширной и неоднородной по своему составу империи, мы стали свидетелями и в той или иной мере участниками попытки преобразовать общество на иных началах. Хотя мы склонны осмыслять этот процесс сквозь призму насущных политических и хозяйственных задач, его глубинное содержание выходит за рамки даже таких кардинальных проблем, как переход к рыночной экономике и к демократии парламентского образца. Речь идет об изменении основных форм самоорганизации общества на огромных пространствах евразийского материка. В нашем веке этот процесс начался с распада Османской, Австро-Венгерской, Германской, Российской и Циньской империй, а затем был продолжен в ходе разгрома Третьего рейха и Японии во второй мировой войне, ликвидации Британской империи и колониальной системы в целом. Исторически единовременное, на протяжении жизни одного-двух поколений, крушение имперских структур в глобальном масштабе есть явно единый процесс, механизм и содержание которого невозможно верно понять, если рассматривать события лишь исключительно в национальных или даже региональных рамках.

В большинстве случаев начавшееся расформирование централизованных, командно-бюрократических структур вскоре сменилось обратным процессом - возрождением империй, получивших «второе дыхание» после распространения новых идеологий «кризисного» типа. Маловероятно, однако, что подобный временной регресс был обусловлен лишь уникальными свойствами именно данных идеологий, а не прежде всего спецификой самих имперских обществ с присущими им многовековыми традициями централизованного управления, отсутствием опыта демократии и т. п. Конечно, в марксизме как в философском, политическом и экономическом учении XIX века изначально присутствовали положения, которые могли быть затем использованы идеологами тоталитарного государства. Но не следует забывать, что западные социал-демократы считаются наследниками Маркса с таким же правом, как и Сталин, и что, с другой стороны, и православие, и католичество в прошлом тоже служили вполне подходящей основой для деспотических имперских режимов, а исламский фундаментализм в глазах остального мира успешно превращается в такое же воплощение «мирового зла», каким недавно считались коммунистические режимы. И если в XVII-XVIII веках в христианских государствах Западной Европы распространялись идеалы гуманизма и политической демократии, то в христианизированном Парагвае в тот же период осуществлялась одна из дальше всего зашедших попыток построения «казарменного социализма», какие предпринимались когда-либо до начала XX века.

Есть основания полагать, что любая цивилизация, взятая во всей совокупности своих проявлений, со всем своим материальным и духовным наследием, технологической базой и культурными традициями, стереотипами поведения создавших ее народов, есть нечто более значительное и устойчивое, нежели отдельная идеологическая система, оказавшаяся с данной цивилизацией связанной. Разумеется, современная европейская цивилизация не могла возникнуть без христианства и немыслима в полном отрыве от него. Вместе с тем просвещенное и гуманное христианство, каким мы его сейчас знаем, сформировалось лишь в лоне этой цивилизации, пройдя долгий путь развития со времен не то что апостола Павла, но даже и Мартина Лютера. Идеология есть концентрированное выражение «духа» определенной цивилизации, но между ними недопустимо ставить знак равенства. В известном смысле, например, Европа стала Западом, а Передняя Азия и Северная Африка - Востоком еще до того, как население одного региона признало своей священной книгой Коран, тогда как другого - сохранило верность Библии. Идеологический раскол лишь оформил и углубил ранее наметившееся несовпадение культурных традиций и экономических интересов. Подобным же образом можно объяснить и распад христианства на западное и восточное, северное (протестантское) и южное (католическое). Исламу в свою очередь не удалось затушевать своеобразие древней иранской культуры, что и способствовало созданию особого шиитского государства, много раз вступавшего в борьбу со своими соседями-суннитами. Истинные причины такого рода явлений нельзя обнаружить, оставаясь в рамках истории религий, как невозможно все объяснить и действием одних только социально-хозяйственных, этнических или еще каких-либо факторов. Эти причины скрыты столь глубоко, имеют столь сложный характер, что любой стремящийся разгадать их исследователь бывает вынужден ограничиться приблизительной и упрощенной трактовкой. Достигнуть здесь полного всестороннего понимания означало бы не более и не менее как повторно смоделировать весь мировой исторический процесс.

Возвращаясь к проблеме империй и учитывая все сказанное, приходится заключить, что чисто формальная смена идеологических установок не способна преобразить общество столь радикально, как нам бы того иногда хотелось, и что сам по себе отказ от ленинизма или маоизма, сведенный к забвению или осквернению сакральных в недавнем прошлом текстов и символов, еще отнюдь не обеспечивает перехода к демократии и правовому государству. Становление гражданского общества требует преодоления глубинных стереотипов сознания, изменения существенных черт национальной психологии целых народов.

Уже говорилось, что самые первые, древние, империи - в их числе инкская - не могли возникнуть немедленно после того, как для формирования подобных крупных централизованных государств сложились хозяйственные предпосылки - для вызревания новых систем управления требовалось время. В таком же подготовительном периоде нуждаются, разумеется, и новые политические институты «постимперской» эпохи, хотя возможность заимствования опыта более развитых стран способна этот срок существенно сократить. В любом случае речь идет лишь о поиске конкретных путей и способов преобразования общества, тогда как магистральное направление развития представляется достаточно очевидным. Достигнутый уровень технологии и масштабы воздействия человека на окружающую среду оказались в разительном и опасном несоответствии механизму принятия решений в обществе. У тех, кто правит империями, не остается другого выхода, кроме как, проведя быстрые и коренные реформы, ликвидировать данную форму государственности. Альтернатива такому решению в лучшем случае - массовая гибель значительной части населения имперских государств в ходе экологических и социальных катаклизмов, разрушение цивилизованных форм жизни в пределах целых регионов планеты (в прошлом примерно подобным образом завершился цикл существования гигантских империй типа Римской или Ханьской). Худший, а в случае продолжения экспансионистской политики неизбежный, вариант - ядерная война.

На протяжении долгих десятилетий определяющей и важнейшей категорией советской исторической науки оставались понятия «строя», «формации», «способа производства», последовательная и закономерная смена которых и составляет, с точки зрения марксизма, главное содержание исторического процесса. За основу различий между формациями принимались отношения внутри производственных коллективов - первобытной общины, рабовладельческой латифундии, феодального поместья, капиталистической фабрики. Что же касается более крупных общностей и структур, то они не то чтобы абсолютно не принимались в расчет, но рассматривались как нечто производное от господствующей формы собственности, вторичное, несамостоятельное, как простая сумма составляющих элементов, что, пожалуй, противоречит даже и самому диалектическому материализму, требующему учета всех связей между частями целого. Такой подход был характерен, к сожалению, не только для официальной, «разрешенной» идеологии, но в той или иной мере и для исторического мышления всего советского общества. В результате это мышление, столкнувшись сейчас с крушением ряда привычных, простых и зачастую психологически удобных стереотипов и пытаясь создать для себя новую целостную картину, оказывается порой в тупике, решая ложные, несуществующие проблемы и используя неадекватную реальности систему понятий. В свое время такой надуманной (и, естественно, неразрешимой) проблемой оказался пресловутый вопрос об «азиатском способе производства» (что он собой представляет и есть ли вообще, так и осталось неясно). К числу аналогичных, лишенных ясного и конкретного содержания и потому ненаучных по сути дела понятий, относится и расхожее понятие «социализма» - в противопоставлении «капитализму», т. е. тому современному обществу, которое в действительности, проделав более чем вековой путь со времен Маркса и Энгельса, неплохо обеспечивает основные права человека на жизнь, свободу и стремление к счастью и довольно успешно, если угодно, осуществляет принцип «От каждого по способностям, каждому по труду».