И вот мы встретились снова. Но теперь это была уже не группа, а полнокровный боеспособный отряд «За Родину». Выросли и наши посланцы. Гордюк стал заместителем командира, а Лысенко возглавлял разведку.
Здесь необходимо пояснить, что Василий Гордюк и Денис Лысенко — это двое из пяти уцелевших бойцов отряда Курыленкова. Остальные погибли в жестоком и неравном бою на подступах к Стародубу.
На следующий день к нам в санчасть доставили тяжело раненного партизана. Я узнал в нем старого знакомого Петра Гавриловича Борисова. Он находился в очень тяжелом состоянии: девять ран на руках и ногах были сильно загрязнены.
Во время операции в избу вошел невысокий подвижный человек со смуглым лицом.
— Может, вам помочь? — спросил он с порога.
— Спасибо. Уже заканчиваю. А вы кто будете?
— Павел Григорьевич Гриненко, врач отряда «За Родину», — представился он. — Мне о вас начальник разведки рассказывал...
Так я познакомился еще с одним коллегой. Наше знакомство переросло потом в дружбу.
Вскоре из клетнянского леса в поселок прибыли командир и комиссар одного из отрядов Константин Васильевич Рощин и Лев Михайлович Лещинский. С ними приехал и начальник медицинской службы. От Митропольского, ходившего к ним на связь, я слышал, что в этом отряде, состоявшем в основном из офицеров, оказавшихся в окружении, есть профессор хирург. Увидев его теперь, я даже оторопел от неожиданности. Передо мной в залатанной военной форме стоял доцент нашего медицинского института Николай Григорьевич Кузнецов. Он тоже узнал меня. [175]
Устроившись в моем тесном шалашике, мы проговорили всю ночь напролет. Я узнал тяжелую, но поистине героическую историю из жизни своего учителя.
Пятидесятилетний корпусной хирург, военврач первого ранга Н. Г. Кузнецов, оказавшись отрезанным от своей части, собрал группу таких же, как он, окруженцев и повел их к фронту в направлении Смоленска. В прифронтовой полосе гитлеровцы захватили их в плен.
Через два дня Николай Григорьевич бежал из колонны военнопленных. Блуждая по лесу, он встретил нескольких красноармейцев и опять создал группу. Но теперь военврач знал, что без оружия невозможно пробиться к своим. На шоссе Могилев — Рославль группа остановила вражескую штабную автомашину, захватила несколько автоматов и бросилась в лес. Но следом шла другая машина — с солдатами. Они открыли огонь. Раненный, Николай Григорьевич вновь оказался в плену. Там он заболел тифом. Пленные тщательно укрывали больного от лагерной жандармерии. Иначе его постигла бы участь многих сотен тифозных: фашисты их сбрасывали в огромный ров...
От верной смерти хирурга спас Хуан Родригес.
— Я вас сразу узнал, доктор! — радостно воскликнул он, когда первый раз Николай Григорьевич пришел в себя. — По Испании хорошо запомнил: вы делали мне операцию... Я счастлив помочь вам!
Бурная радость Хуана повлекла за собой новые неприятности. Слышавший его предатель донес фашистам, что Кузнецов — коммунист и воевал добровольцем в Испании. Комендант лагеря вызвал Николая Григорьевича к себе и, угрожая виселицей, потребовал, чтобы он публично отказался от коммунистических убеждений. За отречение фашист обещал отпустить врача.
Николай Григорьевич ответил, что он еще слаб для роли изменника, что ему нужно поправиться после болезни. Комендант не понял иронии пленного и отправил его долечиваться. Затем Кузнецова опять вызвали к коменданту. Николай Григорьевич увидел рядом с ним одного из своих московских знакомых врачей. У старого врача чуть сердце не лопнуло от гнева.
— Николай Григорьевич! — обратился тот. — Вам, как профессору, предлагают возглавить клинику в Могилеве. [176]
И опять хирург попросил отсрочки. Сутулясь и кашляя, он сказал:
— Дайте, господа, поправиться... В Борках у меня свояченица живет... У нее корова, куры... Разрешите поехать туда, отдышаться!
«Коллега» смерил взглядом сгорбленного старика с худым лицом и предложил коменданту:
— Может, ему дать возможность подкормиться? Сейчас из него толку не будет.
Комендант согласно кивнул. Кузнецова выпустили из лагеря. Он вышел и всю дорогу озирался по сторонам: боялся, как бы фашисты не устроили за ним слежку. Ведь в Борках у него не было никакой свояченицы. Он назвал эту деревню только потому, что она находилась рядом с лесом. А там он надеялся встретить партизан.
Так он оказался в отряде Рощина.
— А что же с тем... с вашим бывшим учеником? — спросил я.
Николай Григорьевич признался, что у него к нему двойственное чувство.
— С одной стороны, я ненавижу его за малодушие, с другой — мне до сих пор непонятно его отношение ко мне. Если бы не он, меня не отпустили бы из лагеря.
Утром я рассказал о профессоре Шестакову, и мы вместе составили радиограмму в Москву. Вскоре пришел ответ: за Николаем Григорьевичем Кузнецовым прилетит самолет!
Но прилетел он только через месяц. Все это время мы находились вместе. Он не раз оказывал помощь мне и другим врачам.
Гордый и непреклонный армейский хирург Н. Г. Кузнецов даже не догадывался, что Иван Иванович Пулин был одним из организаторов лагерного подполья. Он помог спасти от смерти десятки советских командиров и бойцов, немало медицинских работников. Благодаря ему и самого Николая Григорьевича отпустили из концлагеря в лесную деревню. А он ушел к партизанам.
* * *
На просторной лесной поляне собрались все бойцы и командиры «Славного». Партийно-комсомольское собрание открыл новый парторг заслуженный мастер спорта Николай [177] Иванович Шатов. Он уже поправился после ранения и возглавлял теперь одну из диверсионных групп.
Сообщение об обстановке сделал начальник разведки. Василий Васильевич подчеркнул, что она в целом благоприятна для активных партизанских действий.
— Противник начал усиленную переброску к фронту живой силы и техники. Движение на коммуникациях настолько интенсивно, что гитлеровцы не в состоянии обеспечивать охрану автоколонн и проверять дороги. Может быть, поэтому, — сделал вывод начальник разведки, — противник применяет сейчас новую тактику: формирует колонны небольшие, но пускает их почаще, чтобы в дороге они прикрывали одна другую. Наши подрывники должны учитывать это и проявлять больше бдительности. И действовать! Но у нас маловато взрывчатки.
— Взрывчатка есть! — послышался голос Оборотова.
Сидевший рядом с Рыкиным капитан Шестаков улыбнулся. Он догадывался, какую взрывчатку имеет в виду лейтенант.
Взрывчатка и в самом деле лежала вокруг. Осенью 1941 года здесь проходила линия фронта. На полях и лесных опушках остались тысячи мин — наших и немецких. Они мешали и местному населению и партизанам. Но беда в том, что карт минных полей — ни своих, ни вражеских — у нас не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});