И не стало в царстве порядка, и умножились беды.
И как-то ночью, когда царица по воле луны спала одна, вошел в ее покой старик, похожий на нищего. Постоял над ней недолго, снял ожерелье из серой амбры и исчез.
Наутро царица проснулась, кликнула служанок. Те в крик: что за посторонняя женщина в постели любимой государыни?! В шею вытолкали ее, созвали евнухов, а те подвергли ее наказанию и определили ей место в самом отдаленном уголке дворца, в самой дальней части сада.
Кинулись искать царицу, а найти не могут, - будто ночные духи унесли! Не знают, как доложить царю. Вот уже сам царь послал вперед себя слуг, чтобы предупредить царицу о своем приходе, вот уже пожаловал в заветный покой. А царицы нет как нет. Полетели головы. Разослали гонцов по всей стране, с ног сбились, ашананшеди землю по камешку перебрали, сады - по листочку, пустыни - по песчинке. Не нашли.
Потерял покой царь, а на ночной половине радость и праздник: ждут жены и наложницы, что вспомнит теперь о них господин, когда не стало той, что владела его помыслами. Наперебой устраивают угощения, наряжаются, драгоценными маслами умащиваются, зовут повелителя к себе то одна то другая. А повелитель слоняется по дворцу, сам стал подобен ночному духу, не находит ни покоя, ни утешения.
Вот однажды забрел он в самый дальний уголок сада, где стояла одинокая заброшенная беседка, в которой он и не бывал раньше. Видит: сидит женщина, ни хороша собой, ни дурна. Он такую и не помнил среди жен своих. Правда, и всех жен своих он не помнил. Сидит женщина, одета скромно, без украшений, волосы не убраны, лицо не накрашено, - и плачет. Удивился царь: все радуются, а эта плачет.
- Отчего ты плачешь, женщина? - спросил царь.
А она взглянула на него сквозь слезы прозрачные, сверкающие на солнце, и сказала:
- Я плачу, царь, - сказала она, - оттого, что ты потерял свою любимую.
Удивился царь, что ни в ком не нашел он сочувствия своему горю, кроме этой, которую и не посетил ни разу. И так тронуло царя ее сострадание, что сел царь рядом с ней и дал волю слезам.
С тех пор каждый день стал царь заходить в ее покой, ибо только с ней мог говорить о своей печали. Рассказывал, как любил исчезнувшую царицу, как страдал из-за нее, каким мучениям она его подвергала.
А женщина только вздыхала:
- Как могла она так относиться к господину, не ценить его любовь! Это Судьба ее наказала, горделивую, привередливую.
- Это меня Судьба наказала, за то что я пренебрегал своим долгом, отвечал царь. И тогда женщина плакала, а царь ее утешал, а она его.
Так прошло время, дела в стране поправились, потому что, находя утешение в беседах с разумной и мягкосердечной женой, царь обрел силы вернуться к делам правления. Враги, привлеченные слухами о слабости царя, напали на страну, но были разбиты. И, празднуя победу, повелел царь перевести жену в заветный покой, одарил ее несметными дарами, так что стала она наряднее всех его жен и наложниц, и каждую ночь проводил с ней, кроме тех, на которых лежал запрет от луны. Трех сыновей она родила ему одного за другим и расцвела, как плодоносное дерево, когда оно в полной силе.
И однажды сказал ей царь:
- Вот, Тари (она так ему назвалась), я думал найти счастье в совершенной красоте, но только истерзал душу и едва не погубил царство. А тебя никто не называет красавицей, но сердце мое у тебя как сокровище под надежной охраной, или как дитя на коленях у няньки, которая во всем ему угождает. И если бы сейчас отыскалась та, прежняя моя, Кирини, я бы в ее сторону не посмотрел, чтобы не огорчить тебя.
И тогда упала Кирини ему в ноги и поведала обо всем, что с ней случилось. И вот ее история, и все, и конец.
Дэнеш поправил прутиком угли. Исподлобья поглядел на Эртхиа, сидевшего напротив по ту сторону костра.
- Все это - чистая правда, - сказал ашананшеди.
- Да, - подтвердил Тахин. - Хотя мне никогда не приходилось ни читать, ни слышать об этом.
- Я это придумал. Сегодня, когда мы собирали папоротник на ужин.
- Ну и что? - пожал плечами Тахин. - От этого твоя история не стала ни на щепоть менее правдивой.
- Хочу еще жареного папоротника, - сказал Эртхиа. - Вкусно.
- Утром, - улыбнулся Дэнеш.
- Да побольше!
О корабле
Утром они поднялись на гору, чтобы собрать побольше папоротника. Между вершин деревьев, покрывавших склон, блеснуло море. Дэнеш выпустил из рук охапку зелени, выпрямился. Спутники проследили за его взглядом.
- Корабль.
- Это не дау.
- Дау похож на чайку, скользящую по волнам.
- Когда она приподнимет острые крылья!
- Если бы у ящерицы были крылья...
- На нее был бы похож этот корабль. Дэнеш! Ты не знаешь, что это за корабль?
- Я сказал бы, - сказал Дэнеш, - что его паруса скорее напоминают плавники. А люди, стоящие на его палубе, напоминают воинов в блестящих доспехах. И луки у них очень даже не маленькие.
- И что же нам теперь делать? Поспешить навстречу или спрятаться?
- Спрятаться и поспешить навстречу.
Корабль, видно, неглубоко сидел в воде, потому что подошел близко к берегу, и с него прямо на песок были переброшены сходни. По сходням тут же сбежало - поспешно, но в строгом порядке - множество воинов в кожаных панцирях и шлемах с низкими нашейниками, вооруженных тяжелыми луками и длинными мечами. Они выстроились в три ряда полукругом, оцепив часть берега вокруг корабля, и замерли в неподвижности, и все так быстро, что Эртхиа едва не вслух восхитился их выучкой.
И эти воины, все как один, похожи были на Дэнеша. Не как братья скорее, как дальние родственники, или еще как люди, рожденные в одном народе. Вот этим сходством они были похожи на Дэнеша и на тех из ашананшеди, кого приходилось видеть Эртхиа. И он сказал об этом Тахину, и Тахин согласился с ним.
- Если они все такие воины, как наш лазутчик, то будь при нас и оружие - ничем не помогло бы.
- Не лучше ли выйти к ним открыто и предложить мир?
- А что еще мы могли бы им предложить?
- Что скажешь, Дэнеш?
- Если мы с Тахином выйдем к ним, а ты посмотришь со стороны, чтобы ничего не случилось?
- И что я смогу сделать? Раньше, чем я успею перебить десятую часть их, они прирежут вас, как новорожденных ягнят на шкурки. Выходить - так всем.
- Ты думаешь, они все - такие, как ты?
- Такие, как я, строем не ходят. Но вон тот и тот, пожалуй ... очень может быть. И начальник их мне не нравится.
Начальник их спускался неторопливо, спокойной рукой придерживая рукоять длинного меча, чтобы не цеплялся за сходни концом черных лакированных ножен. Под ноги он не глядел, озирая придирчиво передние ряды деревьев, выступающие к берегу, стремясь пронзить взглядом чащу.
Он был огромен и весь сверкал в лучах солнца, голова, широко опиравшаяся прямо на плечи, блистала нечеловечески грозным ликом, увенчанным золотыми рогами. И только окончательно опешив, Эртхиа углядел-таки, что огромны были покрывавшие его с головы до ног доспехи необыкновенной формы, сложенные наподобие рыбьей чешуи. Рогатый шлем расширялся к низу и ложился на плечи, а лицо закрывала маска.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});