Читать интересную книгу Противостояние - Сергей Ченнык

Чтобы сделать укрепления устойчивыми не только к артиллерийским обстрелам, но и к атакам пехоты, особенно со стороны флангов, он без малейшего сомнения загибал их, часто смыкая горжи (что потом ему, правда, ставили в вину, но мы об этом, по крайней мере, в этой книге, говорить не будем), придавая характер круговой обороны:{725} «…упорное сопротивление укрепленной позиции зависит от удержания главных ее пунктов, или лучше сказать, от удержания в своей власти до последней крайности сомкнутых укреплений или фортов».{726}Подтверждение сказанного с избытком можно найти в материалах американского военного наблюдателя в Крыму майора Делафилда, ставшего свидетелем британских проблем под Севастополем. Например, всем известно, что Севастополь, как военная база был заполнен складами, а те, это мы тоже знаем, в достатке содержали тонны самого разнообразного имущества. Без этих запасов оборона крепости была невозможной. Таким образом, если строить оборону по линии старых оборонительных сооружений, то уже скоро склады оказались бы разгромленными. Потому Тотлебен решил в оборонительную систему положить линии удаленных позиций, но насыщенных артиллерией. Недаром, уже после войны многие европейские города-крепости бросились возводить новые, удаленные от старых, оборонительные линии.{727}

Описанный русский способ защиты строился скорее по принципу Карно,[18] нежели Вобана (хотя, это еще одно поле для дискуссий). Предпринятое давало возможности:

- контрвалационная и циркумвалационные линии принимали очень большое протяжение и устроить их по всей линии было очень сложно (это использовали русские, пытаясь нанести удары по союзникам в 1854–1855 гг.).

- атакующий будет принужден располагать свои батареи на слишком большом расстоянии, чтобы рассчитывать на успех бомбардирований.

- часть гарнизона, незанятую на батареях, можно будет держать в безопасном месте, крепость обеспечит возможность хранения достаточного количества припасов.{728}

Севастополь 1854 г. не был явлением исключительным. До него блистательными примерами активной обороны были действия Массены у Генуи (1800 г.), Бусмара в Данциге (1807 г.), Гнейзенау в Кольберге (1807 г.), Раппа в Данциге (1813 г.), Даву в Гамбурге (1813–1814 гг.), Карно в Антверпене (1814 г.). После Севастополя: Верден (1870 г.), Бельфор (1870–1871 гг.).{729} И таких примеров множество вплоть до того же Севастополя в 1941–1942 гг. Их объединяет одно: недостаточную силу оборонительной линии, компенсировали мощью артиллерийского огня, его концентрацией, массированием и взаимодействием.

Активные инженерные работы по укреплению города с юга, начавшиеся 15(27) сентября 1854 г., к 27 сентября (9 октября) были в основном завершены: все батареи получили вооружение, «…траншеи получили надлежащие размеры, засеки положены, фугасы заряжены; на все окружающие высоты, выгодные для расположения осадных батарей, сосредоточен более или менее сильный огонь».{730} Полевые артиллерийские орудия заменили в большинстве своем более мощными морскими.{731}

Сам Меншиков не так уж далеко от Севастополя. Штаб 6-го корпуса находился в деревне Черкез-Кермен в четырех верстах от Мекензиевых гор. Бородинский егерский полк занимал Чоргунь и по долинам «распространялся» до деревни Шули. Московский пехотный и Бутырский пехотный полки занимали Менкензиевы горы почти по их гребню по обе стороны дороги из Бахчисарая в Балаклаву. Тарутинский егерский полк находился в двух верстах за московцами. Там же стояла артиллерия 17-й дивизии.

Войска постепенно устраивались и уже к середине октября жили в достаточно удобных землянках, что позволял плотный грунт и наличие крупного леса. Бутырцы обустроились лучше других — вскоре у них появились каменные бараки из местных материалов.

Дивизия прикрывала своими полками выход на Бахчисарай и частично контролировала Байдарскую долину.{732}

Одни из самых «злостных» противников союзных войск — стрелки 6-го стрелкового батальона, рассыпались вдоль берега Черной речки от ее впадения в Севастопольскую бухту и с 25 сентября его 3-я и 4-я роты уже вели непрерывные ежедневные перестрелки с неприятелем. 1-я и 2-я роты расположились у главной квартиры армии. С 3(15) октября командиром батальона стал майор Аминов.{733}

Вскоре в Крым потянулись представители царя и военного министра. В Севастополе и окрестностях стало явно светлее от золотого блеска эполет: «…к нам приехало несколько флигель-адъютантов».{734}

В столице очень желали быть в курсе всего, что происходит в Крыму и при этом получать информацию не от Меншикова и его штаба, продемонстрировавших желание в некоторых случаях скрывать суть и смысл состояния дел. Первым в сентябре появился императорский флигель-адъютант Альбединский, в Крыму долго не задержавшийся. В октябре по личной просьбе в Севастополь прибыл начальник штаба резервных армейских корпусов полковник А.Е. Попов.

Очень интересно, что направляя Попова в Крым, Николай I помимо иных поручений предписал контроль за тем, что в случае оставления Севастополя. Корнилов «…не оставит в нем камня на камне».{735}

Попов прибыл в штаб Крымской армии на Бельбеке. Вместе с ним киязю представился князь Радзивил, еще один ставленник императора. Меншиков, понявший смысл пребывания в Крыму указанных господ, с ними особенно не церемонился, приняв «…не только сухо, но и невежливо».{736}

Французский линейный корабль «Аустерлиц». Худ. Лебретон. Вторая пол. XIX в. 

На следующий день он заявил Попову: «Так как вы мне не нужны, то я назначаю вас к князю П.Д. Горчакову». Горчаков тоже сильно не церемонился и «фазан» был назначен в подчинение к его начальнику штаба (Исакову), который был меньше его в чине. Это было обидно, так как Попов отправлялся в Крым для исполнения должности «начальника штаба военных сухопутных и морских сил, находящихся в Крыму». Когда же он стал требовать от Меншикова конкретной задачи, то главнокомандующий просто поручил ему «обозреть местность и расположение, как наших, так, по возможности, и неприятельских войск». По словам самого Попова, князь очень опасался покушения союзников со стороны устья Качи и Бельбека.{737} Думаю, что князь больше боялся, что Попов слишком активно будет совать свой столичный нос в его местные дела, а задание не более чем удаление его подальше от штаба — к тому времени, ни о какой «диверсии» с этого направления говорить было уже нельзя, союзники окончательно увязли под Севастополем.

Когда Попов изъездил все что можно, и доложил о выполнении задачи, князь решил отправить его еще дальше от себя — в Севастополь.{738} Произошло это за день до начала атаки союзников на Севастополь с суши и с моря — 4 октября 1854 г.

В дальнейшем, уже после бомбардирования, главнокомандующий вернул Попова откуда его прислали — в Санкт-Петербург на всякий случай с лучшими рекомендациями. Последнее больше всего удивило Николая I: «…Странный человек князь Ментиков, сказал его высочество, когда я окончил рассказ мой, — еще сегодня получен от него вместе с вашими документами отзыв о вас, и в самых лучших выражениях, а то: чернит Кирьянова, марает Моллера, (здесь Его Высочество назвал еще одно имя, которое не помню) да и всем достается, кроме вас и Тотлебена».{739}

Но в Севастополе все пока еще надеются только на флот…

ФЛОТ СОШЕЛ НА БЕРЕГ: МОРЯКИ НА БАСТИОНАХ

С первых дней с полной ясностью стало очевидно, что основная тяжесть обороны крепости ляжет на плечи моряков. Причин, по которым они не собирались отдавать город просто так и становились основной оборонительной силой, было несколько.

Во-первых, кастовость флотской организации в лучшем понятии этого слова: «Общество офицеров представляло совершенно однородность потому, что все воспитывались в одном и том же морском корпусе».{740}

Во-вторых, природная наследственность и меньшая привязанность к аристократическим предрассудкам, так как морские офицеры были большей частью детьми морских офицеров.{741}

В-третьих, гораздо большая спайка офицеров и нижних чинов, вызванная самой природой морской службы. Сплоченности офицеров флота благоволило и то, что почти все они были выпускниками одного учебного заведения — Морского корпуса:{742} «Однородность общества офицеров по своему составу, образованию и воспитанию и по неуловимым особенностям однокашничества, конечно, давала много залогов для развития настоящего товарищества, результатом чего должна была явиться, при умелом направлении начальника, сплоченность и образование одной общей, твердой своей внутренней спайкой, семьи».{743}

В-четвертых, более высокая, чем в армии, развитость нижних чинов флота. Хотя матросами флот пополнялся при помощи рекрутских наборов на общих основаниях с сухопутной армией, в состав его также вступали на правах матросов и прочие лица, перечисленные в отделе комплектования нижними чинами нашей армии. До 1853 г. рекруты во флот назначались без определенного порядка; с этого же года порядок комплектования матросами был несколько изменен в выгодную для флота сторону. По положению 1853 г., флот начал комплектоваться рекрутами лишь из нескольких назначенных для этого губерний, жители которых занимались преимущественно судоходством и рыболовством.{744}