а это – шелест кожаных пластин, трущихся друг о друга, значит, слух вернулся – но ей сейчас нужен был не слух. Мист бесконечно, круг за кругом, раз за разом, пыталась почувствовать что-то, дотянуться до Доменов руками, или дозваться мыслью, но отклика не было. Она была заперта в своем теле, как в тюрьме и трудно было не провести аналогию – а если Мейли в самом деле был вот так же пойман в ловушку плоти, все еще живой, находящейся боги знают где? Может быть, его даже все еще продолжают мучать, и от этого он далеко не всегда нормален? Ведь когда-то он почти разумный, почти адекватный, способный помочь и объяснить, а когда-то – безумный, болезненно-жестокий.
Но нет – не складывалась. Мист, разглядывая мысок сапога брата святителя, выступающий из под края серой рясы, продолжала лихорадочно думать, складывать факты, пока могла, пока в этом был смысл и надежда нащупать выход.
Мейли был в Доменах, и, похоже, если не полностью, со всеми оставшимися потрохами, то своей значительной частью.
Значило ли это, что она тоже могла дотянуться туда?
И как жаль, как бесконечно жаль, что она так долго ничего не делала, так долго сидела в ожидании волшебного пинка, который направил бы ее в путь – а теперь этот пинок грозился ее раздавить целиком и полностью.
Брат святитель внезапно поднялся, подошел к ней –у него были размеренные, такие неумолимые шаги – перевернул ее носком сапога и их взгляды встретились.
– Что же, регенерация на высоте. Я читал, что это свойство всех сильных ведьм, – сказал он вежливым тоном. – Так странно, что дети Единого часто молят о крепком здоровье, но, почему-то, куда чаще его получают пособники темных сил. Персонально я считаю, что это потому, что демоны стремятся привлечь себе новых последователей, обещая краткое время без страданий в этом мире. Но этим вы обрекаете себя на вечные мучения после смерти.
Крепким здоровьем Мист явно одарили не Дея, не Свифт, не Ллоединн и не Грэнаш, а мама с папой, и тысячелетия естественного отбора, которые позволили выжить в Подземельях только самым адаптированным, самым сильным, самым беспроблемным. А Дея, если на то пошло, только отняла у Мист уйму сил и, вероятно, годы жизни, создавая свою стражницу, потому что с момента возвращения девушка явно стала выглядеть старше – куда взрослей, чем предполагал ее достаточно юный еще возраст.
А уж тезис о мучениях после смерти вообще не выдерживал никакой критики. Мист лично видела, куда и как конкретно двигаются души мертвецов, что посвященных Единому, что нет, без разницы. Только вот, что бывает при переходе последней небесной черты, она не видела. Разве что, вечное посмерте благ или мучений ждало где-то там? Она бы спросила у Мейли, если бы снова смогла. Или у Деи.
– У тебя есть шанс спасти свою душу, – сказал брат святитель. – Поведай мне без утайки о своем спутнике, о своих тайных делах и местах, о волшебном мече, о зельях, что ты варишь. Эти снадобья суть злые, опасные секреты, хранить которые должны только служители Единого, и ты можешь еще заслужить спасение, рассказав все без утайки.
Он помолчал глядя на нее, и Мист тупо смотрела на него в ответ.
– Ты думаешь: он задает вопросы, но не дает мне отвечать. Это просто. Ты ведьма, и об этом я знаю доподлинно. Пока ты в силах, пока ты регенерируешь и сбрасываешь оковы реската по малой толике, ты опасна, и можешь сотворить колдовство. Когда ты ослабнешь от воды достаточно, мы закуем тебя, и позволим записать ответы. Если же вода не справится с тобой, придет пора огня и железа.
Мист зацепилась за это: вполне можно было провести параллель с Мейли. Наверняка против него воды не хватило, и пришлось использовать железо и огонь, и именно после этого он и застрял между жизнью и смертью. А еще речь зашла о волшебном мече, а так ли много людей знали о Хладогрызе, который остался с Торреном там, в далеком прошлом? О нем знал недоброй памяти Трогмортен, и, в общем-то, все. Ни Мист, ни Торрен не имели привычки распространяться о самых своих ценных приобретениях, а подлый караванщик просто был свидетелем того, как они этот меч использовали – и нарекли.
Мист почувствовала что-то вроде жажды жизни, или, точнее, жажды мести – и брат святитель быстро заметил изменение ее настроения.
– В тебе еще много сил, ты сопротивляешься. Что же, у меня много времени, это у тебя оно истекает. В воду.
Трогмортен, сказала Мист сама себе, когда ее снова подтащили к ведру, грязная вода которого уже была подкрашена кровью.
Трогмортен, повторила она звездам, которые начали было вокруг нее свой новый хоровод. А потом сквозь толщу воды она услышала чей-то крик, и потом торопливые шаги, и брат ловчий выдернул ее из воды и отшвырнул, прислушиваясь.
Мист не видела ничего, кроме закрытого окна, части стены и его смурного лица. Противные капли собирались из волос и стекали по лицу, и Мист с замиранием поняла, что, кажется, начинает чувствовать. Руки не отзывались, ничего больше не не было, но каплю Мист ощущала очень отчетливо – как она ползет, как щекочет – почти невыносимо щекочет нос. Она сосредоточилась на этом, отсекая все остальное, и даже пропустила тот момент, когда ее сторож, услышав что-то из-за двери, рванул туда.
Она почти услышала звук металла, пронзающего тела, потом тихий шелест и стук, когда телу помогли мягко спуститься на пол, а потом стало совсем тихо, ни шагов, ни голосов, ни дыхания. Только захлопнутая стражником дверь сама собой приотворилась, и все. Никто не зашел, не заглянул, словно невидимая черта была проведена по порогу.
Это был шанс. Даже если это не было какое-то нападение с целью освобождения ее самой, это было