— Это же не просто меч, не так ли? Это нечто большее?
— Да, — Ланс вдруг остановился и развернулся ко мне лицом. На какое-то мгновение мне показалось, что его глаза сверкают дьявольским огнем, наверное, я все еще находился под впечатлением от его рассказа. Прошел ка кой-то миг, и видение исчезло. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Ланс. — Ты думаешь, что этим оружием ты можешь сразить Гарриса. Думаешь, что нашел ис комое? Так?
— Я…
Он отшвырнул в сторону трофейный меч — тот вонзился в ствол дерева в десятке шагов от нас — и сгусток тьмы, черный клинок, почти невидимый в ночном лесу, оказался в его правой руке.
Он сумасшедший, подумал я. Не может быть, чтобы ом пережил то, что рассказал мне, и при этом остался в ясном уме. А сумасшедший может сделать все что угодно.
Против него у меня не было никаких шансов. Я видел, что этот человек творит со своими врагами.
Но прежде чем я успел толком испугаться, Ланс протянул меч мне.
— Возьми.
Рукоять Призрака Ночи была холодной. То есть это н первые доли секунды она показалась мне просто прохладной, потом она обожгла мою руку холодным огнем. Это было невыносимо.
Я разжал пальцы. Ланс подхватил свой меч, не позволив клинку коснуться земли.
— Ты прав, это не просто оружие, а нечто большее, — спокойно произнес Ланс. — Это магическое оружие, и оно само выбирает своего владельца. Не знаю, по какому принципу, но догадываюсь, что нового хозяина эта штука ()бретет только после смерти старого. Хотя это, наверное, не является единственным условием, иначе… Хочешь по….гать своего счастья, малыш?
— Нет, — твердо ответил я. — Надеюсь, в Тхай-Кае найдутся артефакты посговорчивее.
— Наверняка, — сказал Ланс. — Думаю, мы можем остановиться на привал. Заночуем здесь. До рассвета осталась всего пара часов, тогда и продолжим путь.
ИНТЕРМЕДИЯ
Это был просто охотничий домик в лесу.
Не дворец и даже не терем, построенный для того, что-бы вмещать отправившихся на охотничьи забавы аристократов вместе с их многочисленной свитой. Простой одноэтажный сруб, добротный, про такие принято говорить (построен на века). Собственно говоря, века он тут и про-стоял, за это время стены поросли мхом, а при дожде крыша протекала сразу в нескольких местах.
Перед появлением императора домик немного подла-тали, завезли новую мебель и починили провалившееся крыльцо, но Гаррису было совершенно плевать на такие вещи. В быту он был неприхотлив, если не сказать — аске-тичен. В ранних своих походах он привык спать на земле вместе со своими солдатами, в более поздние времена его шатер по убранству уступал шатрам генералов и больше походил на палатки простых рыцарей, коих много в любой армии континента.
Гаррис настоял, чтобы лагерь охраны расположился не ближе чем в ста метрах от жилища. Восторга у его телохранителей это решение не вызвало, но спорить с Черным Ураганом никто не решился.
Телохранителям Гарриса вообще приходилось несладко — как вы прикажете охранять человека, зарекомендовавшего себя самым страшным бойцом на континенте, неуязвимым и несокрушимым? Они из кожи вон лезли, чтобы доказать императору свою полезность, и Гаррис ценил их старания. Впрочем, он уже давно не выходил на поле боя, и поединок с маркизом Тиреллом был единственным за последний год случаем, когда ему приходилось обнажать собственный меч.
Император отослал слуг (те не выказали особого недовольства, так как не хотели присутствовать при «зловещих ритуалах» своего повелителя) и остался наедине со своей пленницей.
Гаррис растопил печку при помощи огня, добытого из указательного пальца, и на этом зловещие ритуалы закончились.
Первые сутки он просто спал на новой, только что поставленной его слугами кровати, и пленница была предоставлена сама себе.
Проснувшись, Гаррис выпил вина и закурил трубку. Сестра Ирэн сидела у окна.
— Извини, что пренебрегаю обязанностями радушного хозяина, — сказал Гаррис. — Тебе было не слишком скучно?.
— Мне не бывает скучно.
— Мне тоже, — сказал Гаррис. — Хотя, я полагаю, по совсем другим причинам.
— Ты не сможешь долго жить в таком ритме.
— Когда я покончу с войной, я смогу позволить себе чуть больше отдыха, — сказал Гаррис.
— Я только «за», — сказала сестра Ирэн. — Ты же знаешь мое отношение к войнам.
— Знаю. Когда-то и я был не таким, как сейчас, и мое отношение к войнам было похожим на твое, — сказал Гаррис. — Я был не чужд милосердия, гуманизма и по сегодняшним меркам тянул едва ли не на пацифиста. Я считал, что с любым оппонентом можно вести диалог, что невежество, мракобесие или фанатизм можно победить при помощи просвещения. Я был терпим…
— А разве не так? Разве это неправильно?
— Такие штуки работают только в теории, — сказал Гаррис. — На практике, когда на тебя прет слюнявое, пьяное, агрессивное быдло, рука сама хватается за меч.
— Так нельзя. Человечеством правит любовь.
— Человечеством правит страх, — сказал Гаррис. — И единственный способ никого не бояться — это стать самым страшным.
— К этому ты и стремишься?
— Нет. Этого я уже достиг.
— Так не должно быть. Не то, что ты стал самым страш-ным, а положение дел вообще.
— Но так есть, — сказал Гаррис. — Может быть, когда-нибудь все будет иначе.
— Своими действиями ты вряд ли приближаешь это благословенное время.
— Я не вижу иных вариантов. Люди не нарушают законы не потому, что они любят законы или любят своих ближних, а потому что боятся наказания, — сказал Гаррис. — Именно страх позволил человечеству построить современную цивилизацию.
— Это самый простой путь. Но это не может быть единственным путем.
— Страх можно насадить, любовь же навязать нельзя, — сказал Гаррис. — Да и кому она нужна, эта любовь?
— Ты…
— Послушай, я не хочу ввязываться в очередной теологический спор, — сказал Гаррис. — Видимо, нам никогда не переубедить друг друга.
— Я верю в то, что любовь спасет мир, — сказала сестра Ирэн.
— В отдаленной перспективе — может быть, — согласился Гаррис. — Но еще пару лет назад мир стремительно летел в тартарары. Наш континент оказался разделен на десятки государств, каждое из которых готово было вцепиться другому в глотку при любой возможности. Я не спорю, что со временем все могло бы измениться и люди вдруг возлюбили бы своих ближних. Чисто теоретически. Но на практике они могли просто не успеть.
— Ты считаешь, что мир можно спасти при помощи войны?
— Парадокс, да? Но дело не в войне, война в данном случае — это только инструмент. Вспомни, каким был этот материк всего пять сотен лет назад. Разделенный на маленькие удельные княжества, где каждый правитель мог творить со своими людьми все, что ему заблагорассудится. А еще эти самодуры постоянно грызлись между собой, и кровь лилась почти каждый день. Потом княжества стали укрупняться, и появились королевства. Что изменилось? По сути ничего. Только междоусобные войны выросли в масштабах, а кровь продолжала литься, как она и лилась до этого. Прекратить грызню можно было только одним способом — спаяв все эти мелкие государства в одно крупное. Для этого надо дать людям единый закон. Надо сделать так, чтобы они его соблюдали. Фанги прошли этот путь тысячу лет назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});