Читать интересную книгу Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Белая гвардия. Записки на манжетах. Рассказы - Михаил Булгаков

Румяный гигант ничего не сказал, только застенчиво посмотрел на Василису и искоса, радостно – на сияющие галоши. Шли они из двери Василисы по коридору к уличной двери, почему-то приподымаясь на цыпочки, быстро, толкаясь. Прогремели запоры, глянуло темное небо, и Василиса холодными руками запер болты, голова его кружилась, и мгновенно ему показалось, что он видит сон. Тотчас сердце его упало, потом заколотилось часто, часто. В передней рыдала Ванда. Она упала на сундук, стукнулась головой об стену, крупные слезы залили ее лицо.

– Боже! Что же это такое?… Боже. Боже. Вася… Среди бела дня. Что же это делается?…

Василиса трясся перед ней, как лист, лицо его было искажено.

– Вася, – вскричала Ванда, – ты знаешь… Это никакой не штаб, не полк. Вася! Это были бандиты!

– Я сам, сам понял, – бормотал Василиса, в отчаянии разводя руками.

– Господи! – вскрикнула Ванда. – Нужно бежать скорей, сию минуту, сию минуту заявить, ловить их. Ловить! Царица небесная! Все вещи. Все! Все! И хоть бы кто-нибудь, кто-нибудь… А?… – Она затряслась, скатилась с сундука на пол, закрыла лицо руками. Волосы ее разметались, кофточка расстегнулась на спине.

– Куда ж, куда?… – спрашивал Василиса.

– Боже мой, в штаб, в Варту! Заявление подать. Скорей. Что ж это такое?!

Василиса топтался на месте, вдруг кинулся бежать в дверь. Он налетел на стеклянную преграду и поднял грохот.

* * *

Все, кроме Шервинского и Елены, толпились в квартире Василисы, Лариосик, бледный, стоял в дверях. Мышлаевский, раздвинув ноги, поглядел на опорки и лохмотья, брошенные неизвестными посетителями, повернулся к Василисе.

– Пиши пропало. Это бандиты. Благодарите бога, что живы остались. Я, сказать по правде, удивлен, что вы так дешево отделались.

– Боже… что они с нами сделали! – сказала Ванда.

– Они угрожали мне смертью.

– Спасибо, что угрозу не привели в исполнение. Первый раз такую штуку вижу.

– Чисто сделано, – тихонько подтвердил Карась.

– Что же теперь делать?… – замирая, спросил Василиса. – Бежать жаловаться?… Куда?… Ради бога, Виктор Викторович, посоветуйте.

Мышлаевский крякнул, подумал.

– Никуда я вам жаловаться не советую, – молвил он, – во-первых, их не поймают – раз. – Он загнул длинный палец. – Во-вторых…

– Вася, ты помнишь, они сказали, что убьют, если ты заявишь?

– Ну, это вздор, – Мышлаевский нахмурился, – никто не убьет, но, говорю, не поймают их, да и ловить никто не станет, а второе, – он загнул второй палец, – ведь вам придется заявить, что у вас взяли, вы говорите, царские деньги… Нуте-с, вы заявите там в штаб этот ихний или куда там, а они вам, чего доброго, второй обыск устроят.

– Может быть, очень может быть, – подтвердил высокий специалист Николка.

Василиса, растерзанный, облитый водой после обморока, поник головой, Ванда тихо заплакала, прислонившись к притолоке, всем стало их жаль. Лариосик тяжело вздохнул у дверей и выкатил мутные глаза.

– Вот оно, у каждого свое горе, – прошептал он.

– Чем же они были вооружены? – спросил Николка.

– Боже мой. У обоих револьверы, а третий… Вася, у третьего ничего не было?

– У двух револьверы, – слабо подтвердил Василиса.

– Какие не заметили? – деловито добивался Николка.

– Ведь я ж не знаю, – вздохнув, ответил Василиса, – не знаю я систем. Один большой черный, другой маленький черный с цепочкой.

– Цепочка, – вздохнула Ванда.

Николка нахмурился и искоса, как птица, посмотрел на Василису. Он потоптался на месте, потом беспокойно двинулся и проворно отправился к двери. Лариосик поплелся за ним. Лариосик не достиг еще столовой, когда из Николкиной комнаты долетел звон стекла и Николкин вопль. Лариосик устремился туда. В Николкиной комнате ярко горел свет, в открытую форточку несло холодом и зияла огромная дыра, которую Николка устроил коленями, сорвавшись с отчаяния с подоконника. Николкины глаза блуждали.

– Неужели? – вскричал Лариосик, вздымая руки. – Это настоящее колдовство!

Николка бросился вон из комнаты, проскочил сквозь книжную, через кухню, мимо ошеломленной Анюты, кричащей: «Никол, Никол, куда ж ты без шапки? Господи, аль еще что случилось?…» И выскочил через сени во двор. Анюта, крестясь, закинула в сенях крючок, убежала в кухню и припала к окну, но Николка моментально пропал из глаз.

Он круто свернул влево, сбежал вниз и остановился перед сугробом, запиравшим вход в ущелье между стенами. Сугроб был совершенно нетронут. «Ничего не понимаю», – в отчаянии бормотал Николка и храбро кинулся в сугроб. Ему показалось, что он задохнется. Он долго месил снег, плевался и фыркал, прорвал, наконец, снеговую преграду и весь белый пролез в дикое ущелье, глянул вверх и увидал: вверху, там, где из рокового окна его комнаты выпадал свет, черными головками виднелись костыли и их остренькие густые тени, но коробки не было.

С последней надеждой, что, может быть, петля оборвалась, Николка, поминутно падая на колени, шарил по битым кирпичам. Коробки не было.

Тут яркий свет осветил вдруг Николкину голову: «А-а», – закричал он и полез дальше, к забору, закрывающему ущелье с улицы. Он дополз и ткнул руками, доски отошли, глянула широкая дыра на черную улицу. Все понятно… Они отшили доски, ведущие в ущелье, были здесь и даже, по-о-нимаю, хотели залезть к Василисе через кладовку, но там решетка на окне.

Николка, весь белый, вошел в кухню молча.

– Господи, дай хоть почищу… – вскричала Анюта.

– Уйди ты от меня, ради бога, – ответил Николка и прошел в комнаты, обтирая закоченевшие руки об штаны. – Ларион, дай мне по морде, – обратился он к Лариосику. – Тот заморгал глазами, потом выкатил их и сказал:

– Что ты, Николаша? Зачем же так впадать в отчаяние? – Он робко стал шаркать руками по спине Николки и рукавом сбивать снег.

– Не говоря о том, что Алеша оторвет мне голову, если, даст бог, поправится, – продолжал Николка, – но самое главное… Най-Турсов кольт!.. Лучше б меня убили самого, ей-богу!.. Это Бог наказал меня за то, что я над Василисой издевался. И жаль Василису, но ты понимаешь, они этим самым револьвером его и отделали. Хотя, впрочем, его можно и без всяких револьверов обобрать, как липочку… Такой уж человек. Эх… Вот какая история. Бери бумагу, Ларион, будем окно заклеивать.

* * *

Ночью из ущелья вылезли с гвоздями, топором и молотком Николка, Мышлаевский и Лариосик. Ущелье было короткими досками забито наглухо. Сам Николка с остервенением вгонял длинные, толстые гвозди с таким расчетом, чтобы они остриями вылезли наружу. Еще позже на веранде со свечами ходили, а затем через холодную кладовую на чердак лезли Николка, Мышлаевский и Лариосик. На чердаке, над квартирой, со зловещим топотом они лазили всюду, сгибаясь между теплыми трубами, между бельем, и забили слуховое окно.

Василиса, узнав об экспедиции на чердак, обнаружил живейший интерес и тоже присоединился и лазил между балками, одобряя все действия Мышлаевского.

– Какая жалость, что вы не дали нам как-нибудь знать. Нужно было бы Ванду Михайловну послать к нам через черный ход, – говорил Николка, капая со свечи стеарином.

– Ну, брат, не очень-то, – отозвался Мышлаевский, – когда уже они были в квартире, это, друг, дело довольно дохлое. Ты думаешь, они не стали бы защищаться? Еще как. Ты, прежде чем в квартиру бы влез, получил бы пулю в живот. Вот и покойничек. Так-то-с. А вот не пускать, это дело другого рода.

– Угрожали выстрелить через дверь, Виктор Викторович, – задушевно сказал Василиса.

– Никогда бы не выстрелили, – отозвался Мышлаевский, гремя молотком, – ни в коем случае. Всю бы улицу на себя навлекли.

Позже ночью Карась нежился в квартире Лисовичей, как Людовик XIV. Этому предшествовал такой разговор:

– Не придут же сегодня, что вы! – говорил Мышлаевский.

– Нет, нет, нет, – вперебой отвечали Ванда и Василиса на лестнице, – мы умоляем, просим вас или Федора Николаевича, просим!.. Что вам стоит? Ванда Михайловна чайком вас напоит. Удобно уложим. Очень просим и завтра тоже. Помилуйте, без мужчины в квартире!

– Я ни за что не засну, – подтвердила Ванда, кутаясь в пуховый платок.

– Коньячок есть у меня – согреемся, – неожиданно залихватски как-то сказал Василиса.

– Иди, Карась, – сказал Мышлаевский.

Вследствие этого Карась и нежился. Мозги и суп с постным маслом, как и следовало ожидать, были лишь симптомами той омерзительной болезни скупости, которой Василиса заразил свою жену. На самом деле в недрах квартиры скрывались сокровища, и они были известны только одной Ванде. На столе в столовой появилась банка с маринованными грибами, телятина, вишневое варенье и настоящий, славный коньяк Шустова с колоколом. Карась потребовал рюмку для Ванды Михайловны и ей налил.

– Не полную, не полную, – кричала Ванда.

Василиса, отчаянно махнув рукой, подчиняясь Карасю, выпил одну рюмку.

– Ты не забывай, Вася, что тебе вредно, – нежно сказала Ванда.