прежде поваром у монсеньера Мишеля Понсе деля Ривьер, епископа Юзесского; брюхо у него как сорокаведерная бочка, нос огурцом, носит он одежду капитана ополчения, и когда подходят к городам, шагает впереди и требует, чтоб ему открыли ворота. А есть еще бригадир Мерик из Букуарана, по прозвищу Беспощадный; Даниель Ги, садовник из Нима; Пьер Клари, каменщик из Киссака; Анри Дер из Сент-Элали, который проповедует в колпаке, отделанном кружевами; Самуил Малыш, пастух из Женерака, который пророчествует, не слезая с лошади и не выпуская из рук трезубца на длинном древке; есть еще Франсуа Соваж из Бовуазена, именовавшийся также Франсезе; он мне сверстник, но пророчествует так же хорошо, как скачет на коне; Раванель из Малега, Растеле из Рошгюда, Пьер Кавалье, младший брат Жана…
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
Мне вменили в обязанность передать в горы то, что наши братья рассказывают о своих подвигах; Жуанл весело посмеется, услышав, как они, одевшись в кафтаны и камзолы офицеров и солдат, убитых ими в Ззе, хитростью заставили отпереть себе ворота замка Сервас; как Пьер Кавалье, брат Жана, назвал себя там капитаном де Сент-Андре, племянником графа де Брольи, и забрал в замке запасы хлеба и вина; и как эта хитрость позволила им попировать вволю, а потом захватили пленников и много всякого добра.
ВТОРОЙ ВЫСТРЕЛ
Каждый рассказывал нам о своих подвигах, как, например, молодой пастушок из Таро, у которого космы волос спускались до самых глаз.
— Руки у меня ловкие, ведь я сроду охотником не был, а живо научился обращаться с солдатским ружьем, заряжаю и перезаряжаю, пожалуй, быстрее всех, в Эзе, например, я один-единственный успел перезарядить ружье и дал второй выстрел по солдатам из Нима, когда они под командой капитана Бимара напали на нас, а потом начали отступать. Но вот в Сервасе, в кордегардии,{68} когда Кавалье открыл, кто он такой, а мы признались, что мы отряд «недовольных», я уже и не знаю, что на меня нашло: не мог перезарядить ружье, потому как эта девка глаз с меня не сводила…
Сарацин, сосавший золотые плоды, наклонился с седла и, прервав пастуха, объяснил нам:
— Белокурая девчонка. Попалась нам в руки, когда мы принялись крушить все шкафы и лари топором. Щупленькая, а глаза большущие, только их и видишь на лице. Кобылка необъезженная… Видать, никогда еще не носила на себе всадника, не знала шпор…
И тут черномазый всадник с солончаков пришпорил своего коня и стрелой умчался от нас, на что то разгневавшись., А пастушонок с берегов Сезы сказал еще:
— Ее отец, Антуан Аберлан, служил привратником в том Замке; она знать ничего не знала, пришла доложить, что ужин для его сиятельства готов; а отец (он-то и отпер ворота мнимому племяннику графа Брольи) ответил ей: «У нас с тобой, дочка, невеселый будет ужин, совершил я великую ошибку». А она ему в ответ: «Помолимся господу, да сжалится он над нами!» Ну, я тогда крикнул: «Эй, молись скорее!»— прицелился и выстрелил. Ружье осечку дало… Я отвел курок, выбросил гильзу, вытер полку, как положено, прочистил шомполом ствол, подсыпал сухого пороху, забил пулю. А пока я хлопотал, девчонка все смотрела на меня, — раскрыла свои голубые глазища и глядит. У меня руки дрожат из-за нее, из-за этой белокурой дьяволицы; уставилась на меня, будто не верит глазам своим, будто и ружье, и пороховница моя, и я сам не взаправдашние. Совсем я запутался…
Больше пастух ничего не сказал, но, по словам Жюста Бескровного, второй выстрел превратил ее носик в большую дыру, и голубые глаза провалились туда.
БЛАГИЕ ЧАРЫ
Дух святой все так же нисходит на стан воинства господня у ворот Алеса и даже ниспосылает нам милость свою в стенах самого города, осеняет кого-либо из наших сторонников — купца или ополченца, и они приходят к нам, приносят вести, например о том, что губернатор собрался сделать внезапную вылазку и в его войске будет шестьдесят конников да сто пятьдесят городских ополченцев, да полсотни фузилеров, и открывают нам, с какой стороны Луговины задумано на нас ринуться… Получали мы также уведомления и о других замыслах, которые оставались бы для нас тайной, если бы не покровительство божие.
На молодого пекаря Кавалье особливо нисходила благо дать, и дух святой говорил ему:
— Чадо мое, знай: вы победите! Велю тебе, сын мой, прикажи воинам божьим залечь во рву, выбери для того самых метких стрелков и скажи им, чтоб держались твердо перед лицом нападающих, пусть отбросят воины мои всякий страх, дадут врагам приблизиться и выстрелят по ним в упор. Кроме того, повелеваю тебе, дитя мое, остальных воинов скрыто расположить на флангах и приказать им стрелять лишь после первого залпа, а затем пусть выскочат и бросятся на нападающих и поют при том хвалы господу… Вот тогда вы увидите, чада мои, сколь великие чудеса сотворит предвечный!..
Мари Матье, Мари Долговязая, увядшая и безобразная, обходила цепь наших братьев, лежавших во рву, и, перешагивая через них, выкрикивала вдохновенные слова, призывая божьих стрелков к тому, чтобы ни одна их пуля не пропала зря.
Боговдохновенные решения шли против советов, подсказываемых рассудком и опытом, кои требовали, чтобы мы отказались от сражения и отступили, ибо Алесская Луговина — местность открытая, не имеющая ни овражков, ни рощ, весьма благоприятная для атаки с саблями наголо. Но из сих обстоятельств и множества других, подобных им, должно заключить, что пути господни отличны от путей человеческих и мудрость наша пред лицом его есть безумие.
Самые юные из наших братьев нарисовали себе углем усы, желая попасть в избранное воинство, несущее грозу божью, дабы враги, ненавидящие господа, бежали от лица его и рассеялись как дым.
ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
Свершилось, и мы возносим благодарение предвечному за ниспослание нам победы, мы молимся и поем псалмы на Алесской Луговине, усеянной трупами врагов наших,{69} снаряжением и оружием, тяжелыми мушкетами, кои брошены были солдатами, и ополченцами, обратившимися в безумное бегство. Затем, отслужив молебен, мы принялись снимать одежду с убитых, раненых и пленных,