Читать интересную книгу Лунный вариант - Геннадий Семенихин

— Запросто можете, — тотчас же согласился собеседник.

— Вот и я так думаю, — засмеялся человек в реглане. — А если граммов семьдесят пять чистенького выпью, а? Тогда и всякой инфлюэнце конец. Так ведь, эпикурейцы?

— Разумеется, — вразброд ответили присутствующие.

— Мензурка найдется?

— Найдется.

— Тогда налейте мне мои семьдесят пять. Но ни одним граммом больше.

Он взял маленькую конусообразную стеклянную посудину, посмотрел на свет и, крякнув, лихо выпил.

Алексей, наблюдавший эту сценку, сказал инженеру Зотову:

— Как у вас все просто. Промок, выпил. У нас бы генерал Мочалов не помиловал за такую вольность.

Человек в реглане обернулся и охватил всю его фигуру выпуклыми привязчивыми глазами. Потом стащил с седеющей головы берет из водонепроницаемой ткани, так не шедший к старомодной кожанке. Тяжелый подбородок насмешливо дрогнул:

— Между прочим, Сергей Степанович Мочалов правильно поступает. Сам военный человек и военных людей воспитывает. Если бы он получше еще им хорошие манеры прививал, совсем бы было превосходно. Да в чужой монастырь со своим уставом соваться еще бы не советовал…

Последнюю фразу человек в реглане произнес не зло, а, скорее, насмешливо, но от этого его слова еще больнее хлестнули Алексея, уже понявшего, что он допустил бестактность.

— Извините, — произнес он, краснея, — я не хотел так громко. Это после долгого пребывания в скафандре голос осел.

Человек в реглане, продолжавший его бесцеремонно разглядывать, заметил добрее:

— Даже шепотом не надо аппетит портить старшим, космонавт Горелов. Ну, давайте знакомиться, что ли. — Он протянул широкую сильную ладонь с узловатыми венами. — Главный конструктор аппарата, который вы сейчас изволите, мой друг, штудировать. Тимофей Тимофеевич.

Алексей, ища поддержки, посмотрел на окружающих, смущенно пожал протянутую руку:

— Капитан Горелов.

Он уже давно привык к неожиданным знакомствам и встречам, к тому, что люди, работавшие в космонавтике, нередко даже заочно знали его по фотографиям, личному делу, медицинским отчетам и после первого же рукопожатия начинали с ним держаться как со старым знакомым. Но он никогда бы и подумать не мог, что знакомство с главным конструктором «Зари» начнется с такой неловкости. «И дернуло же меня сказать ему под руку! — корил себя Алексей. — Пил бы уж старик спокойно свои целебные семьдесят пять граммов спиритуса вини. Так нет же, о порядке в чужом доме заговорил». Конструктор, усмехаясь, любовался замешательством космонавта. Потом отряхнул берет и снова водрузил на голову.

— Ну ладно, ладно, — изрек он миролюбиво. — Сейчас вы поступите в распоряжение служителей Гиппокрита. Когда он у вас освободится? — обратился он к одному из врачей уже совсем другим, сухим и требовательным тоном.

— К двадцати ноль-ноль, Тимофей Тимофеевич.

— Значит, ровно в двадцать один час, как выражаются люди военные, или в девять вечера, как предпочитаем говорить мы, штатские, жду вас в своем кабинете.

— Слушаюсь, Тимофей Тимофеевич.

— Вот и хорошо. — Он поглядел на Алексея, еще раз усмехнулся и, ни слова больше не говоря, повернулся к нему спиной. Уже с порога проворчал: — А насчет семидесяти пяти граммов от инфлюэнцы, тут уж вы меня, батенька, простите. Я ведь тоже в какой-то мере эпикуреец.

Ровно в девять Горелов переступил порог кабинета главного конструктора. Впрочем, огромный зал, отведенный на заводе космических кораблей Тимофею Тимофеевичу, меньше всего походил на кабинет. Это было нечто среднее между лабораторией и музеем. Большой книжный шкаф вмещал в себя сотни томов справочной литературы. В глаза посетителю бросались прежде всего маленький, теряющийся в конце зала письменный столик и другой стол, заваленный рулонами чертежей, сохраняющий свежие следы упорной работы. В одном углу стояла распахнутая пилотская кабина космического корабля, в другом — отдельные детали: макет приборной доски, схема терморегуляторной установки. На зеленом сукне письменного стола гордо возвышался темно-синий глобус Луны, такой громадный, что плечистый Тимофей Тимофеевич казался на его фоне чуть ли не карликом. При появлении Горелова он не встал, а только поднял вверх тяжелый подбородок. Сурово поджатые губы не дрогнули. Выпуклые глаза глядели несколько строго, и от этого Алексею стало не по себе. Конструктор нажал на столе кнопку, вошедшей в кабинет немолодой секретарше сухо сказал:

— По телефону ни с кем не соединять, в кабинет никого не впускать.

— Хорошо, Тимофей Тимофеевич, — тихо ответила секретарша.

Главный конструктор выключил мягкий зеленый свет настольной лампы. На мгновение стало темно, а потом бра запылали на стенах, заливая паркетный пол и шторы на окнах багровым закатным сиянием. Алексей невольно зажмурился.

— Неприятно, Горелов? — осведомился Тимофей Тимофеевич. — Согласен. Редко кто выдерживает. Резок. Раздражающе резок. А я терплю. Даже успокаивающим его считаю после долгой работы при зеленом или голубом. Знаете, это как чашка черного кофе, позволяющая бороться с сонливостью. Свет — великая вещь, капитан. Я в этом смысле эстет или, скорее, гурман. Считайте, как хотите. Твердо верю, что правильно выбранный свет либо погашает, либо увеличивает работоспособность человека ночью. Читаю при зеленом, расчеты делаю при голубом — он повышает аналитическую возможность ума. Черчу при белом. Если является посетитель, обязательно зажигаю эти багряные бра, чтобы внутренне переключиться на беседу с ним, его хорошенько рассмотреть, да и втупик поставить немножечко, как это сейчас сделал с вами. Человеку с непривычки от подобного навязчивого света хочется отмахнуться. Все его мысли на какие-то мгновения заняты этим. А я его рассматриваю, пока он отвлекся, и первое впечатление стараюсь составить.

— Вы… хитрый, — улыбнулся Горелов.

— Хитрый? — живо переспросил конструктор. — Конечно, хитрый. Без хитрости не проживешь на нашей планете, да и штук вот этих в космос не запустишь, — указал он на детали космического корабля. — Ну, а когда в вечерние часы приходится собирать какое-нибудь большое совещание, кабинет мой всеми огнями пылает: и верхние люстры, вмонтированные в потолок, светятся, и бра горят, и настольная лампа сияет. И свет от всего этого, представьте себе, — дневной, веселый, солнечный. И опять-таки я каждого из сидящих вижу. Логично? Но так бывает, если совещание оптимистическое, чем-то радующее, если речь на нем идет о победах, а не о поражениях. Что же касается поражений, от которых мы тоже, к сожалению, не застрахованы, то на этот случай я выбираю свет, придающий кабинету мрачность. Пусть сидят люди и в ожидании разноса думают о своих ошибках, анализируют и синтезируют случившееся.

Конструктор переключил освещение. Бра погасли, и кабинет затопил яркий дневной верхний свет. Горелов невольно улыбнулся.

— Очевидно, разнос мне сегодня не угрожает?

— Смотрите, какой вы самоуверенный, — сохраняя серьезность, отметил Тимофей Тимофеевич. — Однако мне недолго сменить декорацию. Вы в моих руках.

Алексей, не отвечая, продолжал разглядывать кабину «Зари». Главный одобрительно наклонил седеющую голову:

— Нравится?

— Еще бы! Трое суток просидел в пилотском кресле и налюбоваться не мог. До чего легка, удобна и продумана! По сравнению с ней вот эта штука допотопной кажется, — кивнул он на скромно поблескивающие в другом углу детали кабины «Востока».

Лохматые брови сердито зашевелились над коричневыми глазами конструктора.

— Бросьте, бросьте, — осадил он сурово своего собеседника. — Никому не позволю хаять «Восток». Перед «Востоком» каждый космонавт на колени должен становиться. Я далек от суеверия, но это так. Если бы не было «Востока», не было бы и «Зари», и тех кораблей, которые сейчас в муках вынашиваются конструкторами, частично уже проектируются, а в недалеком будущем уйдут на огромные расстояния от Земли. Все мы создаем новое и подчас совершенное, но мы не создаем эпохи, а только ее продолжаем. А вот Сергей Павлович Королев был создателем эпохи, ее первооткрывателем. Так что прошу по адресу «Востока» выражаться понежнее.

Конструктор на минуту умолк. Яркий верхний свет убаюкивал, уносил в прошлое. И вспомнил Тимофей Тимофеевич, как много лет назад в плохо оборудованной, почти кустарной лаборатории, где монтировались первые ракетные двигатели, подошел к нему средних лет подвижный, с умными светящимися глазами человек, властно спросил:

— Значит, хотите, чтобы я вас рекомендовал в нашу группу?

— Мечтаю об этом, Сергей Павлович.

— Имейте в виду, легкой жизни у вас не будет.

— Я не ищу ее, Сергей Павлович. По-моему, в принципе человеку не стоило рождаться, если он воспринимает свое существование, как погоню за легкой жизнью.