обреченным и хмурым видом убирался после учиненного хозяином погрома.
От вида разлитых липких медов и раскиданных по всей избе пирогов, которые годились теперь разве что на корм скотине, Лане даже стало стыдно. Хранитель очага, как и приготовленный им стол, не заслужили подобного обращения. Вот только почему-то не думалось о хлебе насущном, когда саму жизнь растоптали, как упавший со стола пирог.
— Возможно, батюшка знал, что здесь я встречусь с тобой, — снова попыталась обнять милого Лана.
Однако Яромир вновь отстранился.
— Вряд ли он желал тебе такой судьбы, как брак с отринутым изгнанником, — покачал он головой.
— Батюшка меня просватал за героя! — напомнила обстоятельства, предшествовавшие помолвке, Лана.
— Только сограждане меня таковы не считают, — горестно осклабился Яромир. — Как был в их глазах смутьяном, так и остался. Мне, чтобы заслужить их признание, видимо, следовало, одолев демона, погибнуть или попасть в плен, как Велибор.
— Лучше оставайся живым и рядом со мной! — осторожно приближаясь мягко проговорила Лана.
— Вопрос — где? — болезненно скривился Яромир.
— Я разделю любую твою судьбу! — торопливо, словно пытаясь поймать ускользающую нить пропащей жизни в основе неумолимого и непреклонного мироздания, проговорила Лана. — Скажешь остаться — останусь. Велишь идти — пойду. Хоть на Ледяные острова.
— Вот на Ледяных-то островах только тебя-то и ждут. Представляю, как Кощей обрадуется, если я к нему явлюсь, да еще с тобой.
— Войско можно собрать и в других краях! — веско проговорила Лана. — У моего батюшки хватает и скатного жемчуга, и паволок, и других богатств, а мне обещано немалое приданое, помимо сундуков с добром, которые собрала мне матушка. Сыграем свадьбу, построим корабль, наймем команду мореходов и отправимся к острову Буяну.
— В Змейгороде сыграем? — опять подскочил как ужаленный Яромир, словно огонь, питавший его силы, ополчившись против своего хозяина, сжигал его изнутри.
— В Змейгороде, Гардаре или в Детинце, — твердо проговорила Лана. — Священные ракиты по берегам Свияри и Дивны везде растут. Какая разница, где клятву давать?
— Я хотел ввести тебя хозяйкой в родительский дом, — нажимая на слово «родительский», горестно простонал Яромир.
— Не все наши желания исполняются, — напомнила Лана. — Велибор тоже надеялся гулять на твоей свадьбе тысяцким.
Ох, зря она сказала о Велиборе. При упоминании о друге, которого он не сумел спасти, лицо любимого снова исказила ярость. Синие глаза потемнели, как предгрозовое небо. Пальцы скрючились, словно он прямо сейчас посреди избы хотел обратиться. В горле что-то клокотало, под рыжей бородой проступила огненная жила.
— Нет, я их заставлю считаться с собой! Я докажу этим зазнайкам, что я и без них на что-то способен! Разыщу Финиста, заберу Горыныча, снаряжу корабль до острова Буяна, уничтожу Кощея и всю Навь, освобожу Велибора с Дождирадой и скручу весь Змейгород в бараний рог!
— А как же я? — растерянно спросила Лана, понимая, что ей в этих грандиозных планах места нет, и ее щедрое предложение насчет приданого любимый просто не услышал.
В самом деле, даже смертные знали, что тот, у кого есть меч, сумеет с его помощью и золото добыть. А ящерам в истинном обличии и меча не требовалось. И без него стоили целого войска.
— Ты что же хочешь нашу помолвку разорвать?
Она все же обняла его, прижимаясь к широкой груди, пытаясь то ли утихомирить лаской, то ли просто напомнить о себе, и от ее прикосновения по телу ящера пробежала дрожь. Он не просто так противился ее объятьям, поскольку понимал, что устоять перед ее напором не сможет.
С жадностью обреченного он ее обнял, усадил на колени, потом приник поцелуем к устам, все больше распаляясь, не совсем осознавая, что делает. Он почти что терзал ее губы, жадно прикасался к шее, оставляя похожие на ожоги следы, ласкал так неистово, что Лане даже стало страшно.
Ох, зачем она испугалась, почему растерянно замерла, словно лебедка в заводи, которая надеется, что охотник ее не заметит. Она уже привыкла к поцелуям и ждала новых совместных полетов. Но до сего дня Яромир обращался с ней неизменно почтительно и очень нежно. И почему она не позвала его дальше, почему не позволила перейти ту самую грань? Почему не осталась с ним до утра? Зная, что она, возможно, уже носит его ребенка, он бы ни за что ее не оставил и даже гордость смирил. Он сам ей в этом много раз признавался, переживая, что в своем роду остался последним.
Почувствовав ее робость, ящер словно опомнился, тяжело выдыхая и растерянно глядя то на оставшиеся на ее нежной коже пылающие огнем следы, то на украшенное сапфирами кольцо, кольцо, символ их помолвки.
— Ланушка-лапушка! Прости, что напугал, — принялся он извиняться, снова ее лаская, но уже бережно, точно хрупкий садовый цветок. — Совсем забылся, едва не обидел, как смертный мужлан или дикий предок!
Лана себя хрупким цветком не считала. Она, чай, не только в матушкином тереме жила, но вынесла и погоню, и осаду, и ежедневный уход за сотнями раненых, не всех из которых удалось исцелить. Но для Яромира она оставалась дочерью батюшки Водяного, родовитой красавицей, которой не пристало хлебать горькую долю изгнанницы. Хотя, по правде говоря, дома-то как раз у Ланы сейчас толком и не было. Змейгород уж ей-то родным точно не стал. Она пыталась донести до милого, что с радостью покинет опостылевшие стены и последует за ним хоть на край света, хоть за край, в темную Навь и на Ледяные острова. И в какой-то момент ей показалось, что она сумела его убедить. Но ящер, похоже, все для себя решил.
— Уже поздно, а завтра нам еще встречать твоих родных, — проговорил он, не без сожаления отрываясь от Ланы и словно специально себя сдерживая. — Нехорошо выйдет, если они застанут тебя здесь.
— А что ж тут плохого? — попыталась обратить все в шутку Лана. — Сколько раз я оставалась на ночь, когда за тобой ходила.
— Это другое, — нахмурился ящер. — Попробовал бы тебе, целительнице, хоть кто слово вслед молвить или косо посмотреть. Я бы первый встал и взял виру кровью.
— А кто скажет слово поперек просватанной невесте? — спросила Лана, знавшая, что не только Радмила с Боеславом, но и более строгая Златомила с Боемыслом еще до роковой Купалы от нежных разговоров перешли к более близким отношениям. А ее любимый, питая уважение к древности рода, носил на руках и берег.
— Невеста — еще не жена, и пара ночей накануне свадьбы уже ничего не составят, — рассудительно улыбнулся ей Яромир, надевая плащ и собираясь ее провожать до ее дома.
И почему Лана