Мы подъехали к советскому консульству, расположенному вне городских стен. Я поблагодарил своего словоохотливого компаньона и, пообещав вновь встретиться, свернул машину в консульство.
В Мешеде я застал склоку между консулом и резидентом Брауном в полном разгаре. Распря разгорелась из-за жены секретаря консульства Левенсон, в которую оба были влюблены и которая отдавала предпочтение поочередно то консулу, то резиденту ОГПУ.
Браун был старым партийцем и личным приятелем Трилиссера. В 1924 году он работал для ОГПУ в Лондоне, затем, после разрыва сношений с Англией, был отправлен в Китай и из Китая как знающий английский язык — переведен в Мешед, для перлюстрации английской почты. По профессии он был ювелир, едва умел читать и писать и попал за границу на службу только благодаря личной дружбе с Трилиссером и знанию английского языка. Кржеминский же был вполне образованным человеком и тонко разбирался в персидских делах, несмотря на недавнее пребывание в Персии, зато был необыкновенно ленив и больше всего на свете ценил личное благополучие и женщин.
Генеральный консул Кржеминский угощал меня чаем в своем кабинете. Это среднего роста, сорокапятилетний мужчина, с преждевременно постаревшим лицом, начисто бритый, что еще более выделяло морщины. Его темно-серые глаза и все манеры говорили о его мягкости и культурности. Он говорил приятным, убедительным голосом с легким польским акцентом. В то время как я пил чай, Кржеминский с пустой чашкой в руках взволнованно ходил по комнате.
— Ведь поймите, товарищ Агабеков, ну, черт с ним, что он с каждой почтой пишет про меня всякие гадости в Москву и Ашхабад, но ведь помимо этого он мне просто жить не дает здесь. Этот ваш Браун лично ходит за мной по пятам. Он допрашивает консульских слуг, наконец, он ловит всех моих посетителей и допытывается, о чем я с ними беседовал. Ведь это же компрометирует и меня, и всю мою работу, — чуть не со слезами рассказывал консул. — А когда я прошу его прекратить эти безобразия, он становится в позу и, не стесняясь ничьим присутствием, говорит: «Я — Браун, член партии с тысяча девятьсот третьего года и резидент ОГПУ в Мешеде, так что я имею право и обязан контролировать действия всех советских граждан за границей, в том числе и консула». Ну, что вы поделаете с таким человеком? — обратился ко мне Кржеминский.
Я ничего не ответил, решив предварительно выслушать и другую сторону.
Кржеминский, не дождавшись ответа, вновь зашагал по комнате и продолжал приводить факты его отношений с Брауном, один ужаснее другого. Видно, что человека довели до крайнего предела и дальше терпеть он не имел сил.
— Вот что, Казимир Александрович, — сказал я, вставая, — я сейчас иду к Брауну и, если подтвердится хоть десятая доля того, что вы рассказали, то я его отправлю в Москву немедленно.
— Товарищ Браун, давайте познакомимся, — обратился я к резиденту, входя к нему в квартиру. — Я — Агабеков, вы, вероятно, слышали обо мне.
— Да, я получил из Москвы телеграмму, что вы приедете сюда и уполномочены инспектировать мою резидентуру. Зайдите в эту комнату, здесь я работаю, — пригласил он меня.
Я вошел и сел у письменного стола. В углу выделялся большой, прочный несгораемый шкаф и рядом столик с двумя калильными лампами. Браун сел напротив меня. Это был худощавый брюнет с черной же бородкой. Глаза были спрятаны за толстыми стеклами черепаховых очков.
— Ну, как у вас идет работа? Как с источником «Почта»? Ведь это, кажется, наиважнейший источник вашего района? — спросил я.
— Да, все в порядке. Английская почта поступает аккуратно. Работы хватает. Приходится работать целые ночи. Вот смотрите, — показывает Браун на бумажку с цифрами на столе, — за прошлый месяц поступило двести пятьдесят шесть пакетов. И так каждый месяц. Электричества в консульстве нет, приходится работать при калильных фонарях или освещать магнием. А это отнимает значительное время, — рассказывал Браун.
— А почему бы вам не договориться с консулом и совместными силами не провести электричество? — спросил я.
— Эх, милый мой, вы, я вижу, не знаете Кржеминского. Он не только что помочь, но рад всеми силами помешать нашей работе. Вы знаете, что он даже мне не разрешает пользоваться экипажем, чтобы ночью я мог возвращать английские пакеты источнику, отговариваясь тем, что в случае провала консульство может быть скомпрометировано. Мне приходится в четыре-пять часов утра пешком идти с почтой в город и рисковать, что каждый полицейский может меня задержать, — ответил мне с горечью Браун.
— Ладно, о ваших отношениях мы поговорим после, а теперь давайте просмотрим дела, — предложил я.
Браун поспешно встал и, вынув ключи из заднего кармана брюк, открыл несгораемый шкаф. Выложив на стол груду папок, мы погрузились в их изучение. Работали мы часа два. По ведению дела было видно, что Браун очень усидчивый и методичный работник, любивший копаться в мелочах и систематизировать их.
— Скажите, товарищ Браун, почему у вас нелады с консулом? Ведь вы старый член партии, Кржеминский тоже. Что вам мешает ужиться? — спросил я.
— По-моему, тут во всем виновата жена секретаря консульства Левенсона, — задумчиво ответил Браун. — Дело в том, что консул живет с ней и ревнует ее ко всем. Почему-то и меня он считает соперником.
— А откуда вам известно, что он живет с ней? — задал я вопрос.
— Как откуда? Все об этом знают. Кроме того, я видел своими глазами.
— То есть как? Что вы могли видеть? — спросил я.
— Я сам видел их в спальне у консула. Мне это удалось благодаря тому, что у него в соседней со спальней комнате стоит шкаф. Я залез на этот шкаф и наблюдал через стеклянный верх двери. Жаль только, что мне не удалось их сфотографировать, — закончил Браун с сожалением.
Да, думал я, хорош резидент и член ВКП(б) с 1903 года… Он думает, что для советской политики очень важно, с кем сожительствует консул.
— Слушайте, Браун, а зачем вы следили за консулом? Вы что, его подозреваете в контрреволюции или измене? — спросил я.
— Нет, не подозреваю, но все может случиться. Какой же я резидент, если я не буду знать всего, что делается перед моими глазами? Что, я должен наблюдать только тогда, когда измена налицо, что ли? Тогда уже будет поздно. Наш долг предупредить преступления, пресекать их в корне, а не фиксировать их. Это уж дело судей, прокуратуры и прочее, — отвечал Браун убежденным тоном.
Я ничего не ответил. Значит, правду говорил Кржеминский, уверяя, что Браун следит за каждым шагом его личной жизни. Причем теперь ясно, что Браун это делает не по злобе, а он убежден, что это его служебный долг. Он любит этим заниматься. Он не руководит организованной агентурой, а сам, лично влезая на шкафы, старается шпионить. Да, нужно откомандировать его в Москву. Иначе еще хуже будет. Кто знает, к чему могут привести дальнейшие похождения Брауна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});